Словами огня и леса Том 1 и Том 2 (СИ)

Так странно — Астала лежит в низине, только с Башни и можно увидеть даль, а тут из множества мест — пожалуйста, любуйся! Если крыши домов не закроют обзора. Такие там люди, в Тейит? Близость к небу — это воля, но столько камня… Даже издалека видно — там не только дома, но и множество высеченных в горе отверстий, значит, и гора обитаема изнутри. А жить внутри толщи камня…
Теперь Огонек знал — место, где его поселили, называется Ауста, нечто вроде квартала Обсидиановой ветви. Узнал о городе и окрестностях много — язык у Атали подвешен был хорошо, хоть ее немного монотонная мелодичная речь усыпляла. Несколько раз ловил себя на том, что вскидывает голову, распахивая полузакрывшиеся глаза, и пытался вспомнить окончание прозвучавшей фразы.
Наконец Атали примолкла — причиной тому была пожилая служанка, принесшая миску бобов, лепешку и ломоть белого сыра. Глядя, как жадно Огонек уставился на еду, девчонка встала.
— Полагаю, на сегодня с тебя достаточно.
Повернулась и ушла, будто вновь обиделась, хотя он и сказать — то ничего не успел толком, а слушал внимательно. Он не разобрался еще, пришлась ему по душе эта странная девчонка или же нет. Забавная… косу в пальцах вертит, кончик в рот тянет. То пытается смотреть на него свысока, то обижается невесть на что.
На другой день они покинули Ауста и вышли наконец в город — Огонек и в самом деле раньше бродил по… нет, это не дом, и слов-то таких не мог подобрать. Вроде как муравейник в части горы. Которая сама тот еще муравейник…
Он цепко присматривался ко всему, неважно, что лишь немногое понимал.
В первый день они с Атали шли и шли, то выходя на широкое открытое место, то снова оказываясь в галерее с массивными колоннами, то поднимались по лесенке рядом с обрывом, а Огонек так и не мог понять, кончился уже дом, владение той женщины в белом платье, или еще нет. Слишком чисто для общих улиц, слишком странный вид и много народу — для дома. Город, высеченный в скалах, изнутри еще больше казался одновременно строгим и причудливым — словно прихоть ветра. Камень… жил. Огонек слово бы дал, что он дышит, переливается, думает о чем-то своем, далеком от дел людских. Лесенки и уступы перетекали друг в друга угловатыми водопадиками. А вот деревьев встречалось немного, все больше кустарник с узкими листьями и мелкими душистыми цветами.
В Астале все было иначе, ровные улицы, простор и зелень. Но дом Ахатты Тайау по сравнению со здешними махинами казался не больше сундука. Сколько же поколений людей все это создавали?!
Огонек озирался.
— А все это — Тейит? — по — северному произнес слово. А Кайе говорил проще — Крысятник.
— Это наш город, — кивнула Атали.— И его окрестности — все это Тейит. И вся северная земля.
— Столько труда…
— Конечно. Скажи, красиво? Тейит возведена мастерами — некоторые уголки ее воистину неповторимы. Например, поющие камни на площади Кемишаль. А там, на юге… как живут?
— Они ближе к земле, а вы — к небу, когда не залезаете в пещеры, — сказал Огонек. Атали скорчила недовольную рожицу.
— Горы ближе всего к небу, так же, как Астала — к Бездне, так было бы вернее! Скажи, ты в самом деле прошел такой большой путь? Один — по лесам, с юга — через племена дикарей?
— Да.
— Расскажи, — девочка уселась на выступ около уличной стены, обхватив колени руками, — Я много читала, но не видела ни одного — даже в Чема и Уми еще не брали меня. А ты сумел удивить мою тетю. Она сказала — порой и на дороге можно подобрать полезное, и среди кучки камней отыскать золотое зерно. Правда, что за зерно, она не уточнила, — огорчение плеснуло в голосе.
Огонек прислонился к стене, смотрел поверх нее — там, высоко, летала огромная птица. Водил пальцами по еле заметным прожилкам, словно вены в камне. Рассказывал скупо — знал, что подробности о дикарях ей не понравятся. Но ошибся: она слушала, словно сказку. Пару раз он нарочно присочинил ну совсем невероятное — и Атали это с жадностью проглотила.
А вот истинное, о том, как хороши рисунки рууна, она сочла глупостью — мол, сам ты не понимаешь ничего, вот и хвалишь всякую ерунду…
 
Она кривила губы от говора Огонька — заверяла, что слушать его еще хуже, чем южную речь; вроде как ехать на бешеной грис, понял Огонек. “Не предугадаешь, когда прозвучит северное, когда южное, а когда вовсе неведомая помесь”.
— Я еще говорить у рууна учился… у дикарей, — смеялся Огонек, а самому было странно. В Астале он никогда не задумывался, как именно разговаривает, Кайе с ним было нормально.
…Значит, гора называлась не Тейит, это слово означало и все владения северян, и самое их сердце — как Астала на юге. Склоны плавно перетекали один в другой, где больше заселенные, где менее, а где и вовсе зеленые — там пестрели зеленые уступы полей или широкие лоскуты пастбищ. Но туда бы нескоро добрался даже на грис — расстояния в горах выглядят не так, как на равнине или в лесу. А там, где его водила Атали, было много ходов внутри камня, по большей части тесных и узких — свет туда попадал через небольшие окошки. Попадались и просторные комнаты, тоже в камне выдолбленные, наружные стены их порой были сложены из кирпича. Будто мало этих кротовых нор, еще самим себя замуровывать! Были узкие улочки под открытым небом, и стены по сторонам, такие, что кроме неба ничего не увидишь — в Астале улицы делали заметно шире, повсюду росли деревья, растения оплетали заборы, а тут по большей части трава…
Было и очень много уступов, по ним мальчишке нравилось бродить — узкие дорожки каменные, местами даже парапетов нет, но уж свалиться он не боялся, зато далеко видно и свежий воздух.
Увидел он наконец и пару небольших площадей, по здешним меркам огромных.
По улочкам и коридорам ходило меньше народу, да толпа бы и не пролезла: видно, тут давно все знали, когда можно выйти из дома и куда направиться. И, как и в Астале, дети играли на улицах, только все больше сидели, складывали какие-то дощечки или подкидывали камешки.
…Если бы мог выбирать, все равно предпочел бы Асталу. Теперь и люди пугали куда меньше, смотрят — и пусть.
А камни на площади Кемишаль действительно стояли странные, он увидел несколько суток спустя. Точь-в-точь белый мрамор во все время суток, кроме рассвета. Ранним утром — прозрачные, словно горный хрусталь, чуть помутнее разве что, и внутренний свет испускают.
Кольцом окружали площадь непонятные камни. А между ними — цветы, разные. Были и те, что давным-давно привозили южане в дар. Странные, пятнистые, — желтые, оранжевые, словно раковина створки приоткрывшие лепестки.
На сей раз, поскольку затемно вышли, провожала его не только Атали, но и молчаливый охранник; днем же по городу они ходили вдвоем. Огонек был готов подружиться с этой девчонкой, только ее качало то вправо, то влево — то простая, забавная, — то эта, как ее… обсидиановый эдельвейс.
— Я никак не могу привыкнуть к тому, как все тут устроено, — признался он. — В лесу на раз отыскивал путь, а здесь…
— А на юге ты пробыл достаточно долго? — спросила Атали.
— Да, — меньше всего хотелось рассказывать об Астале, но тема дикарей и чащобы, похоже, себя исчерпала. Она и раньше пыталась расспрашивать, но мальчишка ловко переводил разговор на другое, обычно принимался хлопать глазами — что это, как у вас тут? — и Атали велась, начинала объяснять свысока. Астала… дался ей Юг! Если бы просто любопытство ее влекло, а то… словно сколопендру рассматривает, и противно, и страшновато, а тянет взглянуть.
— Дитя Огня — как вы познакомились?
— Тетя не рассказала тебе?
— Нет, — чуть обиженно ответила Атали. — Но если б она не хотела, чтобы я узнала, не велела бы поводить тебя по городу, хотя и я, и мать были против!
— Ах, вот, значит, как это было…
— А ты на что рассчитывал? — щеки девочки начали наливаться румянцем, то ли стыда, то ли злости. — Велика птица! Но мне придется общаться и не с такими, как ты, если я хочу править.