На линии огня. Слепой с пистолетом
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
— Правильно. Белый сукин сын сунулся сюда в поисках развлечений, его зарезали, а мы, представители низшей расы, ломаем головы, кто же его укокошил, — размышлял вслух Могильщик, возвращаясь со своим напарником в участок в своей личной машине.
— Жаль, на этих извращенцев нет закона, — отозвался Гробовщик.
— Ладно, ладно, Эд, будь терпимым. Нас самих народ считает извращенцами, потому как мы легавые.
Пересаженная кожа на лице Гробовщика стала дергаться в тике.
— Так-то оно так, но мы по крайней мере не половые извращенцы.
— Ладно, Эд, не будем рассуждать о морали, — сказал Могильщик миролюбиво, щадя чувства своего друга. Он знал, что гарлемцы называли его черным Франкенштейном, а Могильщик очень переживал. Если бы он не лез из кожи вон, чтобы сыграть крутого парня, тот подонок никогда не смог бы плеснуть в лицо Эду кислотой. — Пусть себе живут и помирают, — закончил он.
Накануне они разъехались по домам прямо из «Кози Флэте» и с тех пор не виделись. Они понятия не имели, что случилось с техником-смотрителем Лукасом Кови, которого они чуть не забили до смерти.
— Небось, люди из этой самой «Акме» его уже вызволили, — сказал Гробовщик, словно отвечая на их общие молчаливые раздумья.
— Ничего, он уже сказал все, что мог.
— Джон Бабсон! Это что, настоящее имя? По-моему, Кови просто валял дурака.
— Очень может быть.
Без десяти восемь вечера они появились в раздевалке полицейского участка, чтобы переодеться в черные костюмы, в которых обычно работали. Лейтенант Андерсон сидел за столом капитана. Как всегда, он выглядел обеспокоенным. Отчасти это объяснялось тем, что Андерсон большую часть времени работал в помещении и оттого кожа его приобретала нездоровый бледный оттенок, а отчасти и тем, что лицо у него было слишком выразительным для полицейского. Но они успели к этому привыкнуть. Они знали, что на самом деле лейтенант внутренне гораздо спокойней, чем кажется, и неплохо соображает, что к чему.
— Слава Богу, комиссар терпеть не может педерастов, — сказал он вместо приветствия.
— Что, котел закипел? — кротко осведомился Могильщик.
— Побежал через край.
— Кто стал возникать? — спросил Гробовщик.
— Фирма «Акме». Их адвокаты раскричались про рукоприкладство, произвол, жестокость, беспредел и все такое прочее. Они подали официальную жалобу, и если полиция своими силами не наведет порядок, обещали обратиться в суд.
— А что сказал старик?
— Сказал, что разберется и подмигнул окружному прокурору.
— Бедные мы, несчастные, — сказал Могильщик. — Стоит нам нежно коснуться кого-то из граждан костяшками пальцев, адвокаты начинают выводить: «Беззаконие!… Беззаконие!», словно греческий хор.
Андерсон опустил голову, пряча улыбку.
— Только не играйте роль Тезея, — сказал он.
Могильщик с удовольствием покивал головой, но Гробовщик думал об иных материях.
— Они, надо думать, захотят, чтобы нашли убийцу, — сказал он. — Раз уж человека зарезали в их доме.
— Кто он, кстати? — встрепенулся Могильщик. — Его уже вычислили?
Да, это некто Ричард Хендерсон. У него квартира на Пятой авеню, около Вашингтон-сквер. — Андерсон вдруг сделался очень сухим и официальным.
— Неужели он не мог отыскать то, что хотел там, по соседству?
— Женат, — продолжал Андерсон, словно не расслышав. — Детей нет.
— Не удивительно.
— Ставит пьесы вне Бродвея. Для этого нужны деньги.
— Тем больше причин им хотеть, чтобы нашли его убийцу, — задумчиво сказал Могильщик.
— Если под словом «им» вы имеете в виду комиссара или окружного прокурора, то безусловно. Если — хозяев трущоб, то у них есть возражение. Им не хочется, чтобы в процессе нахождения убийцы убивали их сотрудников. Им это ни к чему.
— Что ж, босс, как говорят французы, чтобы сделать рагу, надо порубить мясо.
— Это не значит, что его надо перемалывать в фарш.
— Чем тоньше перемолоть мясо, тем быстрее оно прожарится. Наш приятель, похоже, был прожарен как следует.
— Это точно. Они добились его освобождения из-под стражи. Кажется, его отправили в какой-то частный госпиталь.
Оба детектива уставились на лейтенанта.
— Вы не знаете, в какой? — спросил Могильщик.
— Нет, да и знал бы, не сказал. Оставьте его в покое. От него одни лишь неприятности.
— Такая уж у нас профессия. Неприятности и ничего больше.
— От него неприятности всем вокруг.
— Ничего, ребята из «убийств» его достанут. Он им пригодится.
— Займитесь другими свидетелями.
— Не надо нам бросать кости, босс. Если кто-то из задержанных вчера что-то знал, они разбежались и постарались это забыть.
— Кроме того, есть люди в красных фесках.
— Послушайте, лейтенант. Большинство гарлемцев, которые ходят в красных фесках — это черные мусульмане, а они-то как раз очень против этого самого… Или же они притворяются черными мусульманами и с риском для жизни бегают по улицам с украденными штанами.
— Может, да, а может, нет. По крайней мере, действуйте тихо. Не разгребайте слишком много грязи.
У Могильщика набухли вены на шее, а щека Гробовщика задергалась в тике.
— Послушайте, лейтенант, — глухо сказал Могильщик. — Этого белого сукиного сына убивают в наше дежурство, а вы хотите, чтобы мы все спустили на тормозах.
— Я вовсе не говорю, что надо спускать все на тормозах, — сказал Андерсон, порозовев лицом. Просто чем меньше трогать дерьма, тем меньше вони.
— Понятно, босс. Белые не воняют. Мы пойдем в парк и будем смотреть, как там цветут анютины глазки.
— Не удобренные навозом, — добавил Гробовщик.
В девять вечера детективы сидели в баре-закусочной отеля «Тереза», и смотрели, как гарлемцы снуют туда-сюда через перекресток Седьмой авеню и 125-й улицы.
— Два сэндвича с бифштексом, — заказал Могильщик.
Женоподобный бармен с блестящими локонами посмотрел на них и поморгал ресницами. До гриля было всего два шага, но он ухитрился повилять бедрами. У него была изящная тонкая шея, гладкие шоколадные руки, и полная задница в белых джинсах в обтяжку. Он поджарил два гамбургера и, положив каждый между двумя половинками булки, поместил на бумажные тарелки и поставил их перед клиентами.
— Капуста или кетчуп? — осведомился он, соблазнительно прикр!ыв длинными черными ресницами влажные карие глаза.
Могильщик посмотрел сначала на гамбургеры, потом на длинные ресницы бармена и сказал агрессивным тоном:
— Я заказывал бифштексы.
— Это и есть бифштексы, — сказал тот, и его ресницы снова затрепетали. — Только рубленые.
— А я хочу натуральный бифштекс.
Бармен бросил на него оценивающий взгляд.
— Мне нужен хороший говяжий бифштекс, — сказал Могильщик. — Без всяких фокусов.
Бармен посмотрел на Могильщика в упор широко раскрытыми глазами.
— У нас нет натуральных бифштексов, — сказал он.
— Не серди его, — предупредил Гробовщик бармена, на что тот ослепительно улыбнулся и сказал:
— Понял.
— А раз понял, так тащи кетчуп и черного кофе, — буркнул Гробовщик.
Когда бармен, виляя бедрами, отошел, Могильщик подмигнул партнеру и сказал громко, чтобы отвлечь внимание бармена:
— А мы правильно сделали, что зашли сюда на площадь Малькольма Икс.
— Ты бы еще сказал площадь Хрущева или улица Кастро, — отозвался Гробовщик, подключаясь к игре.
— Нет, Малькольм Икс — чернокожий и мученик дела черных.
— Пойми одну простую вещь: пока он ненавидел белых, то был в безопасности. Белые не смели его и пальцем тронуть. Они даже позволили бы ему разбогатеть. Но вот когда они стали относиться к нему как к представителю человеческого рода, тут ему и настал конец. Это наводит на размышления.
— Точно. Это означает одно: белые не желают иметь отношения к роду человеческому, если к нему причислены и черные. Только кто это, по-твоему, они?
— Они, дружище — страшные люди. Они убьют и нас с тобой, если мы перестанем быть черными легавыми.