Три правила ангела (СИ)
– Лошадь в квартиру не влезет, – ещё мрачнее предрекла Ленка, косясь на богатырский махруткин бюст.
Нет, ей завидовать не приходилось, конечно, но уж больно всё богато у медсестры было. Тут на самом деле призадумаешься, кто кого с копыт сшибёт: коняга Махрутку, или та лошадь.
– Ну, не лошадь, – усомнилась сиделка. – Но как-то так пристроить…
– Современных мужиков голыми грудями не напугаешь.
– Эх, это вот ты правильно сказала, – с тяжким вздохом согласилась коварная соблазнительница, отправляя в рот целую конфету. – Не графья, чай. И чё я сейчас родилась? Вот лет бы сто назад, да с хорошим приданым…
Что она там с приданым стала бы делать да ещё сто лет назад, Ленке слушать совершенно не хотелось. Она открыла кран почти до упора, чтоб вода лупила в раковину, нарочно гремя, достала помойное ведро, сгребла очистки. Чёрный мусорный пакет был девственно пуст, не считая пустой упаковки из-под таблеток. Вот только этот блистер – красивое слово, фантастическое, почти бластер – Старообрядцевой был хорошо знаком. В смысле, не конкретно тот, что в ведре болтался, а очень похожий. Дядюшка принимал такое же лекарство «от давления», чтобы не скакнуло выше крыши. И препарат был сильным, за рецептом к врачу надо идти, а это целая эпопея! Ленке даже приходилось иногда с работы отпрашиваться, чтобы Михал Сергеича в поликлинику провожать. Но просто так в аптеке его не соглашались продавать ни в какую.
Вот только врачиха же сказала, что у Элизы Анатольевныпониженноедавление.
– Слушай, Махрут, а откуда это? – спросила Ленка, двумя пальцами выуживая блистер.
– Чего? – не сразу поняла медсестра. – А! Это я выбросила. От другого пациента прихватила. Забыла там выкинуть, да на автомате в карман сунула, а тут у меня выпал, ну я и… И чего? Нельзя, что ли?
– Да можно, – пожала плечами Лена. – Только ты говорила, что Элиза Анатольевна у тебя одна.
– Это я сиделкой у неё одной работаю, – окончательно набычилась Махрутка. – А массажи знаешь скольким делаю? К вечеру руки, как у гориллы. Не то что ты, помыла, подмела и гуляй Вася с денежками. Некоторым копеечка тяжким трудом даётся, между прочим! Тут ещё и помойкой в нос тычут, это нельзя, то не смей! Икнуть без разрешения не икни! Тоже мне, раскомандовалась!
– Да я просто спросила, – проблеяла Ленка.
Всё-таки поднявшаяся, медведицей нависшая над столом медсестра – руки в боки, лоб побагровел от праведного гнева – выглядела по-настоящему устрашающе.
– А раз спросила, то и молчи в тряпочку! – рявкнула Махрутка, широко рубанув кулаком воздух и смахнув со спинки углового диванчика мирно спящего Люка.
Кот коротко, растеряно мявкнув, шлёпнулся и не как полагается, то есть на четыре лапы, а на пузо.
– С ума съехала? – завопила Ленка, метнувшись к животине.
Но Людвиг фон Легштенкопф её дожидаться не стал. Может, по своей кошачьей иерархии на графа он и не тянул, но в его аристократическом происхождении сомневаться и раньше не приходилось. Ну а сейчас вспыльчивый, как все истинные дворяне, рыжий твёрдо решил обелить попранные достоинства с честью, покарать обидчика и…
Короче говоря, кот одним, поистине пантерьим прыжком, молча, прямо с места, будто взлетел в воздух, вцепившись когтями в махруткины достоинства, которыми она собиралась Макса поражать, и бешено заработал задними лапами, раздирая куртку спортивного костюма. Ленка охнула, медсестра заголосила дурниной.
– Что тут происходит? – спокойно поинтересовалась Элиза Анатольевна, появившаяся на пороге кухни.
– Уберите! Уберите его! – заорала Махрутка, хлопая себя руками по бокам.
– У-ау! – саблезубым тигром взвыл кот.
Ленка оббежала медсетру по кругу, сначала слева на право, потом справа на лево, больно стукнулась бедром о край стола, примерилась схватить Люка половчее и рухнула на диван, задыхаясь от хохота.
– Дурдом, – констатировала хозяйка, засовывая в рот дужки очков.
– Муа-ар! – одобрил кот, переходя на обертона.
– А-а! – поддержала Махрутка, хватая в пригоршни собственные волосы и крутанувшись волчком.
У Ленки от хохота живот свело судорогой.
– Людвиг, друг мой, – Элиза Анатольевна была само хладнокровие. – Разве джентльменам подобает так себя вести? Стыдитесь!
Кот внял. Кот устыдился. Захлопнул пасть и замер на мгновение, прищурив блудливые глаза, разве что лапкой не разгладил так и не порванную, но изрядно украшенную зацепками куртку. И мягко спрыгнул на пол, где тут же принялся вылизывать бочок, приглаживая ещё стоящую дыбом шерсть.
– Убили! – выдохнула Махрутка, всем своим немалым весом рушась рядом с Ленкой на просевший диванчик. – Убил же, сволота!
Люк перестал вылизываться и коротко, но выразительно глянул на неё, сверкнув глазами.
– Но, но! Всем стоит успокоиться, – приказала Элиза, наконец, входя в кухню. – Убить не убили, но шею поганец вам рассадил, надо обработать. Кошачьи царапки заживают неохотно.
– Где? – завертела головой медсестра, будто на самом деле надеясь рассмотреть собственную шею, и зачем-то рванула молнию, расстёгивая куртку почти до пояса. – Что ты ржёшь, идиотина? – пихнула она Ленку локтём.
– Я не… не… – промычала Старообрядцева, у которой на самом деле уже никаких сил не было смеяться. – Фу-ух! Я просто… Ну хоть кино по той книге снимай! Помнишь, когда Бегемот конферансье голову оторвал, чтоб не завирался? М-да, сейчас и вправду не смешно. Прости, прости пожалуйста. Очень больно? Я сейчас зелёнку принесу.
– Какая зелёнка?! Ты смотри, что пакость наделала! – заорала Махрутка громче прежнего. – Эта скотина мне лифчик порвал! Да он стоит больше, чем эта драная мочалка! Нет, вы посмотрите!
Ленка послушно посмотрела. Бюстгальтер и впрямь поражал воображение: нежно-нежно розовый, с пеной кремового кружева, к которой синтетика явно даже не приближалась, с нежным шёлковым отливом. Да уж, не такое бельё ожидаешь увидеть под курткой от китайского спортивного костюма. Видимо, Махрутка всерьёз готовилась к встрече со своим графом.
Глава 6
Новый год, начавший подкрадываться на мягких лапах ещё в ноябре, наконец решился на громкое заявление о своих правах, теперь уж ни у кого сомнений не возникало: он вот-вот наступит. А страдающим забывчивостью достаточно было выйти мусор выкинуть, потому что как раз за синими баками, наглухо перегородив проход между дядюшкиным домом и соседним, сорок шестым, открылся ёлочный базар. Да ни какая-нибудь клетушка со сваленными, будто дрова, перетянутыми верёвкой несчастными ёлочками, а настоящий теремок, украшенный аляповатыми, но забавными фанерными фигурками лисы в кокошнике, зайца в валенках, петуха и ещё кого-то сложноопределимого, но точно сказочного. С фигурами хозяин базара – маленький смуглый человечек, составленный, кажется, из здоровенной кожаной кепки, носа и ботинок – разрешал «селфиться» совершенно бесплатно, отчего на пятачке с утра до вечера было суетливо и весело, нравилось людям фотографироваться в обнимку с петухом. Ёлочки, упакованные в аккуратные сетки навроде авосек, ровными рядками стояли вдоль фанерного же, крашенного под хохлому забора и будто ждали, когда ж их наконец домой заберут. И музыка, конечно, куда без неё? И иностранная «Джингл Белс» – ну или как-то так – и отечественная «В лесу родилась ёлочка», и, почему-то, «Голубой вагон», который «бежит и качается», хотя эта песня вовсе и не про Новый год.
Ленка зашвырнула в контейнер мешок с мусором, охлопала себя по бокам, втягивая голову в ворот куртки – морозец-то прихватывал – и не выдержала, подпела тихонечко:
– Маленькой ёлочке холодно-о зимой, из лесу ёлочку взяли мы домо-ой…
Очень хотелось ёлки, золотых шаров, оливье, домашней буженины, селёдки под шубой и мандаринов. И ещё хотя бы маленького подарочка, пусть даже глупой фигурки, китайского символа, но чтоб обязательно под той же ёлкой. Ну просто так, для радости, чтобы было чего ждать.
Но ничего хорошего ждать не приходилось, к маме вырваться не удастся, наоборот, в выходные придётся за двоих пахать, зарплаты-то в этом месяце кот наплакал и никакой тебе премии. А вкусности дядя из своего дома изгнал, ибо вредно для здоровья, а мандаринах одни пестициды и ядохимикаты.