Ферма трупов

— Скажите, у вас остались реактивы, использовавшиеся при бальзамировании? — обратилась я к Люциасу Рэю. Похоже, ни вторжение журналистов, ни внезапная вспышка Марино не обеспокоили его всерьез, а лишь привели в легкое недоумение.
— По полфлакона с того раза, пожалуй, осталось, — ответил он.
— Мне нужно будет учитывать их состав при токсикологическом исследовании, — пояснила я.
— Там ничего такого особенного — обычный формальдегид и метиловый спирт, чуть-чуть ланолина. Ну разве что концентрация пониже, чем обычно, из-за небольшого веса. Что-то ваш приятель из полиции неважно выглядит, — добавил он, глядя на Марино, появившегося из зарослей. — Тут у нас вообще-то грипп ходит.
— Думаю, дело не в этом, — сказала я. — Кстати, откуда репортеры узнали об эксгумации?
— Сам удивляюсь. Но вы же знаете, как любят некоторые языком почесать. — Он сплюнул. — Обязательно кто-нибудь да раззявит варежку.
Стальной гроб Эмили был белым, словно соцветия дикой моркови, росшей вокруг могилы. Рабочим не понадобилась лебедка, чтобы извлечь его из саркофага и бережно опустить на траву, — весил он немного, как и заключенное внутри тело. Люциас Рэй, вытащив из кармана рацию, проговорил в нее:
— Можете подъезжать.
— Понял, — отозвался чей-то голос.
— Репортеров там этих чертовых нет?
— Нет, все уехали.
Глянцево-черный катафалк проплыл через кладбищенские ворота и направился в нашу сторону. То двигаясь по траве, то сворачивая в заросли, он каким-то чудом огибал могильные камни, кусты и деревья. Вышедший из него толстяк в плаще и черной шляпе открыл задние двери, и рабочие задвинули гроб внутрь. Марино, весь бледный, наблюдал за отъезжающим катафалком издали, вытирая лицо носовым платком.
— Марино, нам нужно поговорить, — подойдя к нему, вполголоса сказала я.
— Прямо сейчас мне точно ничего не нужно.
— Доктор Дженретт будет ждать меня в морге. Ты со мной?
— Нет, — буркнул он. — Я возвращаюсь в «С-Путник». Там я планирую дуть пиво, пока опять не сблюю, потом перейду на бурбон. Потом позвоню этому козлу Уэсли и спрошу, когда уже можно будет на хрен свалить из этого поганого городишки, потому что у меня была с собой единственная приличная рубашка, и ту я только что испоганил. Галстука и того нет.
— Марино, езжай в номер и ложись.
— Нет, серьезно, все, что у меня здесь есть, умещается вот в такой вот сумке. — Он слегка развел руки.
— Прими ибупрофен, выпей воды, сколько сможешь, и сжуй пару тостов. Как закончим в больнице, я к тебе заскочу. Если позвонит Бентон, передай, что телефон будет у меня с собой или пусть сбросит мне на пейджер.
— Номера он знает?
— Да, — ответила я.
Марино, снова утиравший лицо, бросил на меня взгляд поверх платка, и я заметила боль, промелькнувшую в его глазах.
  
9
 
Около десяти утра я вошла в морг. Доктор Дженретт, заполнявший какие-то документы, встретил меня нервной улыбкой. Катафалк уже прибыл. Сняв пиджак, я надела полиэтиленовый фартук поверх одежды.
— У вас нет никаких предположений относительно того, каким образом информация о наших действиях могла просочиться в прессу? — спросила я, разворачивая хирургические перчатки.
Дженретт изумленно посмотрел на меня:
— Что случилось?
— На кладбище заявились репортеры, около дюжины.
— Да, это крайне неприятно.
— Нам нужно позаботиться о том, чтобы больше никаких утечек не было, доктор Дженретт, — сказала я, завязывая сзади халат и изо всех сил стараясь сохранять терпение. — Все, что происходит здесь, здесь должно и остаться.
Он молчал.
— Я тут всего лишь гость, и вполне возможно, что мое присутствие вас попросту бесит. Так что не думайте, пожалуйста, что я не ощущаю некоторую щекотливость ситуации или пытаюсь присвоить себе ваши полномочия. Однако будьте совершенно уверены: убийца девочки внимательно следит за новостями. Как только какая-то информация попадает в прессу, она становится известной и ему.
Доктор Дженретт внимательно слушал. Кажется, мои слова ни в малейшей степени не задели этого милейшего человека.
 
— Я просто пытаюсь сообразить, кто же был в курсе, — пояснил он, — но проблема в том, что людей, которые могли проболтаться об эксгумации, довольно много.
— Значит, надо сделать все, чтобы о результатах сегодняшнего исследования не проболтался никто, — твердо сказала я. Между тем в морге послышалось движение — то, над чем нам предстояло работать, уже приближалось.
Первым в дверях появился Люциас Рэй, за ним человек в шляпе, везший белый гроб на специальной подставке с колесиками. Вдвоем они аккуратно провели свой груз через проем и подкатили к секционному столу. Рэй достал из кармана изогнутую металлическую рукоятку и, вставив ее в небольшое отверстие в изголовье гроба, начал проворачивать, как будто заводя какой-то древний автомобиль.
— Вот так вот, — произнес он, убирая рукоятку обратно в карман. — Вы, я думаю, не будете против, если я останусь — хотелось бы проверить свою работу. Такая возможность выдается не часто, мы ведь обычно не выкапываем тех, кого хороним.
Он хотел было открыть гроб, но Дженретт, опередив меня, положил руку на крышку.
— В обычных обстоятельствах никто не стал бы возражать, Люциас, — сказал он, — но сейчас крайне нежелательно, чтобы кроме нас двоих здесь присутствовал кто-то еще.
— Сдается мне, вы перегибаете палку. — Улыбку на губах Рэя как будто льдом прихватило. — Я ведь тело девчушки не первый раз вижу. Можно сказать, во всех подробностях изучил, получше родной матери.
— Люциас, вам придется уйти, чтобы мы с доктором Скарпеттой могли приступить к работе, — все тем же своим мягким, печальным голосом повторил Дженретт. — Я позову вас, как только мы закончим.
— Доктор Скарпетта, значит… — Рэй остановил на мне свой взгляд. — Да уж, доложу я вам, как федералы объявились, народ тут малость подрастерял свое дружелюбие.
— Расследуется убийство, мистер Рэй, — сказала я. — Думаю, не стоит воспринимать отказ как выпад лично против вас — это вовсе не так.
— Ладно, Билли Джо, — повернулся он к своему спутнику. — Пойдем чего-нибудь перекусим.
Они вышли, и Дженретт запер за ними дверь.
— Приношу свои извинения, — произнес он, натягивая перчатки. — Люциас вообще-то отличный парень, хоть и любит настаивать на своем.
«Не окажется ли, что тело Эмили не забальзамировано должным образом или что сделанное не соответствует сумме, заплаченной ее матерью?» — подумала я. Однако когда мы с Дженреттом открыли крышку гроба, я не заметила, чтобы что-то было не так. Тело покрывала белая атласная драпировка, поверх которой лежал такой же белый пакет из тонкой бумаги, перетянутый розовой ленточкой. Я приступила к фотографированию.
— Рэй что-нибудь говорил об этом? — протянув пакет Дженретту, спросила я.
— Нет. — Он озадаченно повертел его в руках.
Развернув драпировку, я почувствовала резкий запах бальзамирующей жидкости. Эмили лежала как живая в бледно-голубом вельветовом платье с длинными рукавами и высоким воротником и с бантиками из той же материи в заплетенных косах. Белесый налет пушистой плесени, характерный для эксгумированных останков, покрывал лицо и уже тронул сложенные на животе руки, сжимавшие Новый Завет. Белые гольфы и черные лаковые туфельки на ногах девочки выглядели слегка поношенными.
Я сделала еще несколько снимков, затем мы с Дженреттом вынули тело из гроба и, положив на стол из нержавеющей стали, начали снимать одежду. Где-то под этим милым нарядом скрывалась зловещая тайна смерти Эмили.
Ни один честный патологоанатом не станет отрицать, что следы вскрытия — и особенно Y-образный разрез — производят кошмарное впечатление. Ни в какой хирургической операции, производимой при жизни пациента, не используется ничего подобного. Выглядит это именно так, как и называется: скальпель идет от обеих ключиц к грудине, затем проходит по всей длине туловища и, обогнув пупок, останавливается у лобковой кости. Не более привлекательным выглядит и продольный разрез на затылке, между ушами, который делают перед тем, как распилить череп.