Элрик: Лунные дороги

Все, что мне оставалось, – держаться.
Голос Владыки Ветров преисполнился тщеславия. Мне вдруг показалось, что внизу я вижу индейцев какатанава – ветер отбросил их назад, разорвав кольцо. Владыка Шоашуан напал на нас с фурном и начал терзать.
Чистая мелодия флейты Айанаватты прорезала рев и шум. Щупальца ветра охватили меня, Владыка Шоашуан пытался оторвать меня от древа. Без силы других своих инкарнаций я бы наверняка погиб.
Но звук флейты становился все четче и слаще, прорываясь сквозь эту какофонию, и соединялся с другим звуком, доносящимся снизу, столь же высоким, но не настолько прекрасным. Звук этот исходил от корней древа. Это выл другой Владыка Ветров. Если им удастся объединиться, то их силе никто не сможет противостоять.
Эта мысль наполнила меня энергией, позволившей взобраться на верхушку дерева. Наконец я стоял на покачивающихся верхних ветвях, глядя на ночной мир, на замерзшее озеро, на развалины, в которые превратился великий город. Повинуясь моей воле, меч сам прыгнул мне в руку. Я держал клинок высоко над головой, когда в него хлынула сила. И я стал проводником этой огромной сверхъестественной силы.
Затем я перевернул меч острием вниз и вонзил его в верхушку древа, в душу времени, в сердце пространства, в сердцевину Древа скрелингов.
Меч выпал из руки и остался в древе, его острие глубоко проникло в сердцевину, в душу Древа скрелингов. По мере того как клинок двигался вниз по древу, он не раскалывал, а скорее расширял ствол, пока меч и древо не слились воедино и большое черное лезвие не оказалось в основании древнего дуба.
Меня вдруг качнуло назад, я отчаянно схватился за сучья, чтобы не упасть на далекий лед и не погубить все свои инкарнации. Если я упаду, мы никогда не узнаем, стоила ли чего-нибудь наша жертва. Даже сейчас я слышал, как ветер поднимается все выше и выше и злобно ревет. Пальцы соскальзывали с ветки. Мелькнула мысль, что оружие свое я потерял и теперь наверняка упаду.
На мгновение тень промелькнула сквозь пыльную корону вихря. Это была Уна, она летела на фурне.
Огромный бело-золотой фурн поднимался над бурей на широких, ярких, словно павлиньи перья, крыльях. Захватывающее зрелище! На широкой спине моего родича-рептилии, слившись с его переливающейся скефлой, восседала моя жена Уна, полная жизни. Голову она закинула назад, наслаждаясь полетом, в левой руке сжимала лук, а в правой – дымящуюся чашу из красного камня.
Когда я упал, фурн подлетел ко мне почти игриво. Его мягкое дыхание замедлило мое падение, и он скользнул подо мной. Я мягко, безболезненно приземлился на скефлу. Упал ничком, за спиной у жены.
Древо охватило золотистое сияние. Внутри раскидистого дуба глубоко чернел клинок, гарда тянулась поперек ветвей, рукоять пульсировала, как звезда. Черный меч полностью слился с дубом и стал частью жизненной силы древа.
Мембрана удерживала меня, и я видел, как Уна положила лук, взяла чашу из красного камня и развела руки в магическим жесте, теперь у нее на каждой ладони стояло по чаше. Она протянула руки и поставила чаши на оба конца гарды Черного меча. Они зависли в воздухе, Уна поднесла руки к лицу и что-то вынула изо рта. Затем положила предмет на рукоять между чашами. Ритуал закончился, передо мной предстало Космическое Равновесие.
Уна засмеялась от радости, и в это время Шоашуан удвоил свою атаку. Ураган бушевал, вздымая холодные щупальца, которыми он обвивал нас, все еще пытаясь отбросить назад. Но Уна все-таки повернулась ко мне, снова засмеялась и обняла меня.
Чаши по-прежнему хаотично раскачивались. Равновесие могло снова разрушиться, если колебательные движения усилятся. Пока еще ничто не предвещало стабильности.
Поднявшийся снизу еще более мощный и огромный шлейф урагана раскинулся веером, притягивая к себе все сильнее и сильнее. Ветви древа снова неудержимо затряслись, когда Владыка Шоашуан перестал сдерживать свой гнев и отчаяние.
Я снова услышал чистую мелодию флейты. Уна тоже ее слышала. Фурн опускался в грязноватом свете, пробивающемся сквозь края вихря, он летел вниз сквозь зеленовато-золотую дымку древа, мимо тонкого черного стержня, который светился в сердцевине ствола. Вниз к жадному Владыке Ветров.
 
Я сделал все, что мог. Приготовился к смерти, которую, несомненно, замышлял для нас Владыка Шоашуан. Если бы я мог броситься в него, чтобы спасти Уну, я бы сделал это, не задумываясь, но мембрана, спеленавшая меня, не позволяла делать резких движений.
Именно так мои предки путешествовали с фурном, защищенные скефлой, которая позволяла чудовищам порхать, как бабочки, между мирами реальности. Немногие мелнибонийцы совершали такие перелеты, но, говорили, мой отец Садрик путешествовал дольше всех нас, после того как умерла моя мать, родив меня.
Осознание пришло только сейчас. К чувству стыда прибавилось внезапное облегчение. Грааль какатанава сделал свое святое дело! Раны, которые я нанес Уне, полностью зажили.
Фурн слабел, но продолжал отважно сражаться с ураганным ветром, влекущим нас к себе. Он пытался улететь, массивные крылья отчаянно хлопали в эфире. Уна смотрела на него с возрастающей тревогой. Весь мир наполнился Древом скрелингов, обрамлявшим пульсирующий меч. Перекладина его гарды образовала Космические Весы, которые бешено склонялись то в одну, то в другую сторону. Конфликт еще не пришел к своему завершению.
Позади нас маячил постоянно растущий Владыка Шоашуан. Воинов Какатанавы нигде не было видно. Владыка Сепириз, Айанаватта и князь Лобковиц тоже исчезли. Также не было и никаких следов Гейнора или Клостергейма.
Затем я снова услышал напев флейты. Ясная, чистая мелодия Айанаватты прорвалась сквозь бурю и суматоху.
Фурн качался из стороны в сторону под напором урагана. Воздух становился все холоднее и холоднее. Мы медленно замерзали, пребывая в неподвижности. От холода я начал засыпать.
Снова звучала флейта.
Крылья фурна больше не могли бить разреженный эфир. Белый пар клубился из его ноздрей. Постепенно мы теряли высоту, падая в самое сердце вихря, все глубже и глубже.
Голос фурна снова прозвучал в моей голове:
«У нас нет сил, чтобы улететь от него…»
Я молился лишь о том, чтобы умереть с Уной в объятиях. Изо всех сил я оттолкнулся от спеленавшей меня мембраны, но был слишком слаб и не смог дотянуться до нее. Уна крепко держалась за весы, хотя ледяной ветер пытался стащить ее с фурна.
Я был убежден, что Сепириз, Лобковиц и какатанава погибли. Один лишь Айанаватта продолжал играть на флейте, но я догадывался, что долго он не протянет.
– Я тебя люблю. Отец… Улрик… я люблю вас обоих, – раздался голос Уны.
Я видел, как она повернулась, ища меня взглядом, тоскуя по мне. Она не могла ослабить хватку, иначе ветер сбил бы ее со спины фурна. Я снова прижался к мембране. Она мерцала алым и бирюзовым, блестя мягким оловянным блеском. Она не сопротивлялась мне, но и не позволяла вырваться из нее.
– Уна!
Снизу что-то зарычало и плюнуло в нас. Земля вспучилась, распадаясь на миллионы спор, которые проносились мимо, в бесконечный космос. На нас хлынули алые и черные струи, как будто весь мир взорвался. Обжигающий горячий воздух встал стеной, столкнувшейся с холодом. Наступила тишина.
Я услышал отдаленное урчание. Рев. Я понимал, что он означает. Магма устремилась вверх! Быстрый и живой камень, опасный и смертоносный, как ревущая река. Мы находились прямо над извергающимся вулканом. Мы сгорели бы заживо, прежде чем нас уничтожил бы ураган!
Но Уна взволнованно указала вверх, на Равновесие – теперь оно опиралось на хорошо заметный стержень, в который превратился Черный меч. И я понял, что это и было то первоначальное железо, которое Сепириз и его люди украли, чтобы выковать Буреносец. Это и был металл, который какатанава попросили пакваджи выковать. За него погибали народы. Его магия была магией самого Космического Равновесия. И лишь эта сила могла бросить вызов равновесию. Те, кто владел им, владели и Судьбой. А те, кто не мог овладеть им, попадали под его влияние.