Слава для Бога (СИ)

Лель исчез и буквально через мгновение, перед троном материализовались три бога. Они склонили головы, приветствуя высшего, а тот нахмурившись молчал, и лишь сверлил холодным, суровым взглядом их растерянные лица.
Время шло, но никто не произносил ни слова.
— Вот мое решение! — Наконец Перун грохнул заискрившимся посохом. — Богумир лишается звания моего внука. — Гости вздрогнули, но не посмели возразить. — Также лишается божественной силы и привилегий, данных ему по праву рождения. — Дрожь пробежала по плечам присутствующих, и на их лицах отобразилась тревога. — И последнее... Я изгоняю его из пантеона и вообще из Прави. Отныне его место внизу, в Яви, среди людей. Он становится смертным.
Богумир побледнел. Он чего угодно мог ожидать от деда за свою выходку, но вот столь сурового наказания явно не заслуживал. Никого еще до него не изгоняли из мира богов, он первый.
Даждьбог открыл рот, чтобы возразить, но уткнулся в жесткий взгляд отца, и понял, что тот принял решение и теперь уже не отступится.
Морена упала на колени, и слезы хлынули из глаз:
— Пощади отец. Смилуйся. Смени гнев на милость. Он же дитя еще неразумное. Накажи по-другому, только не изгоняй. — Она рыдала, протягивая руки, и смотреть на это Перуну было больно. Гордая, черная красавица, подарившая ему внука, властительница смерти, унижалась и молила о пощаде. Мать готова на все, ради ребенка, и богиня не исключение. Но поддаться минутной слабости, и уступить высший бог не мог. Если сейчас так не поступить, то в дальнейшем придется убить внука собственными руками, ведь пасть ему дед не позволит. Значит он делает все правильно, хотя и жестоко.
— Нет!!! — Отрезал Громовержец. — Решение принято, и обсуждать его я не намерен. Богумир немедленно будет выброшен из нашего мира, и если я узнаю, что кто-то ему посмеет помогать в новой жизни... Берегитесь. Вы меня знаете. Пожалеете, что на свет появились. — Он еще раз грохнул посохом, и небеса разрезала молния. — Прощайтесь!
Богумир покачнулся, словно его ударили. Даждьбог, сжал плечо сына, попытался что-то сказать, но не найдя слов, отвернулся. Морена обняла своего единственного мальчика, и рыдая покрыла поцелуями родное лицо, и руки.
— Все! Хватит! — Рявкнул резко Перун. — Подойди ко мне, щенок. — Махнул он рукой призывая изгоняемого бога. Тот, пошатываясь приблизился, и с надеждой посмотрел в глаза деда, мечтая лишь об одном, чтобы тот смилостивился. Но суровый взгляд говорил об обратном.
— Отныне ты сам владеешь собственной судьбой. — С каким трудом давались слова грозному богу, знал только он сам, но изменить ничего не мог, и не хотел. — Я не закрываю от тебя возможность возвращения в Правь. Но ты должен будешь доказать, что достоин этого. Стань настоящим. Познай нужду, боль и любовь. Прими в душу чаяния людей и духов, вникни в их нужды, и научись уважать. На этом все.
Жесткая ладонь высшего бога коснулась лба юноши, губы прошептали беззвучное заклинание, и мир в глазах Богумира дрогнул, запульсировал, пошел рябью и померк, словно грозный дед задул ему свечу разума, и вот уже снова яркий свет, а вместе с ним холод, вонь и рев дикого зверя.
Здравствуй новый мир, мир людей.
  
Глава 2 Блаженный
 
Он стоял на задних лапах, и фыркал, принюхиваясь черным мокрым носом, наполняя душу Богумира животным первозданным ужасом. Огромный, худой, со слежавшейся, комьями зимнего сна, коричневой шерстью, с ничего не выражающей, безучастной мордой, обычной для зверя подобной породы, пожирая маленькими, злобными углями глаз своего противника, огромный бурый медведь, сделал стойку для броска, на посмевшую побеспокоить его жертву. Мгновения отсчитывались гулкими ударами сердца бывшего бога, все более приближая время неминуемой развязки и жуткой смерти.
Богумир, забыв от ужаса обо всем на свете, и то, что лишен божественной силы, и что Перунова защита не действует на него больше, пытался бесполезно выпустить в грудь чудовища, из ладони электрический разряд, обычное оружие для внука властелина грома и молнии. Он истерично тряс руками, изображая магические пассы, читал боевые заклинания, целясь то в сердце зверя, то в голову, но все напрасно, ничего не происходило. 
 
Медведь рыкнул, голодно сглотнул слюну и потянул вожделенный воздух черным, затрепетавшим нетерпением носом. Богумира окатила волна могильного холода. «Это конец!». Он безоружен перед клыками и когтями чудовища. Его божественное тело сожрет обычный лесной зверь. Такой смерти не пожелать даже врагу. Он обессиленно опустил руки, сдавшись и приняв неизбежность. 
Резкий удар в плечо, грубо сбил с ног, и бывший бог рухнул, зарывшись в сугроб головой. От снега, окатившего тело холодом жгучих иголок, Богумир мгновенно пришел в себя. Вскипев злобой, он забыл про все на свете, включая свой недавний страх, вскочил на ноги, горя одним единственным желанием незамедлительно и жестоко покарать наглеца посмевшего коснуться и толкнуть небожителя своими грязными руками. Праведный порыв мгновенно скатился на самое дно божественной души и там затих, от осознания происходящего, парень увидел широкоплечую спину мужика в коротком, потертом овечьем тулупе. Тот, уткнув один конец кривой рогатины в снег, второй, раздвоенный, направил в грудь приготовившегося к броску медведя. Этот незнакомый человек стоял между ним и смертью, встав на защиту того, кого совсем не знал, и был достоин не кары, а искренней благодарности.
— Вот же угораздило тебя пацан разбудить хозяина леса, теперь будем бить шатуна неподготовленными, я в спешке даже концы рогатины заточить не успел, да и древесина хлипкая. Тяжко нам придется. — Пробасил незнакомец облаком пара горячего дыхания, не оборачиваясь, и сжимая в левой руке длинный и острый как шило нож, а правой покачивая своеобразное, хлипкое, раздвоенное копье, реагируя на каждое движения зверя. — Встань сзади и не суетись, не дай бог Велес, он на тебя кинется мимо рогатины, тогда раньше времени дружно Морене «Здравствуй» скажем, а мне еще дочке помогать надоть, да и тебе рановато еще к предкам с покаянием.
Богумир вдруг как-то отчетливо осознал, что все, что тут происходит, это по-настоящему, и только вот этот грубый мужик, а не какие-то там возможности бога, могут его спасти. Нет у него больше той божественной энергии и воли, какие были раньше, теперь только человеческие возможности: сила и ловкость, вот его оружие, но они почти ни развиты, не привык бог пользоваться мышцами, там, где он жил, они не имеют большого значения. 
Конечно, он не против встретится с Мореной — своей матерью, но не уверен, что в посмертии его простит дед, и не вселит в гневе душу в какого-нибудь тупого барана, сделав на века оборотнем. Да и вообще он теперь не уверен в своем бессмертии. Такого исхода он не хотел. Умереть при таких обстоятельствах глупо, да еще и очень больно. Поэтому немедленно выполнил приказ, встав за спиной своего неожиданного защитника.
Медведь полностью переключился с парня на нового противника которого видимо посчитал более опасным. Он рассматривал его злобными глазами, водил черным кончиком носа из стороны в сторону, принюхиваясь к новому врагу, и выдыхал облачка морозного пара из открытой пасти с желтыми клыками, с которых капали тягучие капли слюны. 
Несмотря на то, что он был голоден, нападать не спешил, словно чувствовал, что этот смелый человечишка, вставший на его пути, смертельно опасен. Медведь стоял, и человек стоял, никто не хотел испытать судьбу первым.
Время словно остановилось, застыв инеем на елях, заблудившись среди засыпанных снегом, колючих, зеленых лап в нервном потрескивании морозного воздуха. Наконец голод пересилил страх, хозяин леса решился и прыгнул.
Незнакомец резко, но плавно, как-то даже наверно вольготно присел, приподняв рогатину и зверь с хрустом раздираемой шкуры, ломанием ребер и древесины, налетел на нее грудью. Что там было не так, разбираться в тот момент было некогда, то ли сук сквозной, толи гниль и плесень сточили древесину, но она хрюкнула рваными щепками и обломилась посередине.