Голодная бездна Нью-Арка (СИ)

Но он был мертв.
— Надо было, — Мэйнфорд присел у кресла. Скоро явятся техники. И комнату осмотрят, которую пламя должно было бы вычистить дотла, а после и сам дом, но тот, поганый, отказался умирать следом за хозяином. Он сумел справиться и с огнем, и с чужими чарами, огонь этот выпустившими.
Почти подвиг.
А Кохэн прав. Раздражающе прав. Следовало не к Провидице ночью заглянуть, а сюда, но… вчера этот визит не казался таким уж важным.
Срочным.
Свирель в футляре. Книга. Легенды старые… какое отношение старые легенды имели к делам сегодняшним? Но не из-за дрянной же рецензии его убили.
— Кто мог знать, — Кохэн остановился у окна и повел носом. — Позволишь?
— Погоди… девчонка где?
Магия масеуалле подождет. Она нетороплива, как само время, и надежна, как память крови. А крови, Мэйнфорд чувствовал, здесь пролилось немало.
Он смотрел в лицо человека, некрасивого, старого и, пожалуй, обреченного, но умершего вовсе не потому, что срок его жизни, отмеренный богами, истек. Нет, эта смерть, которую пытались скрыть в пожаре, вовсе не была случайной.
— Обедает, — отозвался Кохэн, зачем-то отступив к камину.
А мертвечиной в доме не пахло.
Наверное, тот, другой, который жил в Мэйнфорде, который был отчасти Мэйнфордом, сумел бы почуять их запах. Наверное, он прошел бы по следу, и даже показал бы то, что происходило в доме так, словно присутствовал бы сам… наверное, Мэйнфорд даже согласился бы принять увиденное на веру, хотя отдавал себе отчет, что даже безумие не способно открыть в нем нового дара.
— Какого хрена?
— С Гарретом, — Кохэн поднял руки. — Не кипятись. Он заходил, пока ты был у техников. Пригласил девчонку…
…и теперь одной влюбленной идиоткой в окружении Мэйнфорда станет больше. Чудеснейшая новость!
— А ты где был?
— Предлагаешь, следовало напроситься третьим? — Кохэн насмешливо приподнял бровь. — И, к слову, двадцать талеров, что на нее не подействует…
— Принимаю.
Двадцать талеров — уже неплохо. Бутылка вина в утешение.
— Какого хрена ему понадобилось? — Мэйнфорд труп не стал трогать. Он поднялся, медленно, чувствуя, как ноют мышцы, и усталость наваливается. Пари? Давнее развлечение, но Мэйнфорд до сего дня не проигрывал.
Гаррета женщины любили.
Все без исключения.
И от осознания, что и Тельма пополнит число почитательниц Сенатора, на душе становилось мерзко. До того мерзко, что хоть волком вой.
— Не знаю… мне показалось, он именно за ней пришел, — Кохэн не сдвинулся с места. Он стоял, уставившись в развороченное жерло камина, перекатываясь с пятки на носок, с носка на пятку, и вид при том имел задумчивый. — Он заглянул к тебе… и потом сразу к ней направился… если бы ему нужен был ты…
…Гаррет дождался бы.
Но Тельма… чем она могла заинтересовать братца? Тот предпочитал иной формат. Молодость. Красоту. Очарование. Да, пожалуй, Тельма была молодой, но и только.
Думать об этих двоих в одной связке было неприятно, и Мэйнфорд тряхнул головой, избавляясь от мыслей, которые все равно ничего не изменят.
Девчонка вернется и… расскажет?
Или промолчит. Потупится, покраснеет, быть может. И это смущение станет единственно возможным ответом на его вопрос. А лучше вообще не задавать вопросов. В конце концов, Мэйнфорда подробности чужой личной жизни не касаются. И подобное любопытство будет, мягко говоря, неуместно.
— Она тебе нравится, — произнес масеуалле, сковырнув кусочек сажи. Сажу он растер в пальцах, пальцы понюхал и поморщился.
— Она хороший спец. Жаль будет расставаться.
— Она тебе нравится, — это прозвучало почти как обвинение. — Только ты себе в этом не признаешься. А по поводу расставания… сорок.
— Что?
— Сорок талеров.
— Ты столько не зарабатываешь…
— Сбережениями рискну, — хмыкнул Кохэн, вытирая пальцы белоснежным платком. Вот же засранец… но злиться на него не выходило. — А что до остального… ты вот вправду думаешь, что тащить ее сюда — хорошая идея? Если они действительно были знакомы…
И замолчал, позволяя Мэйнфорду самому додумать.
Хуже нет, чем выезжать на место, где жертва — не абстрактна. Нет, абстракцией они никогда не были, всегда конкретными людьми из плоти и крови, но одно дело — человек посторонний, и совсем иное — видеть труп знакомого.
 
Случайного ли. Приятеля ли… друга…
Родственника.
— У нас, — Мэйнфорд покачал головой, — выбора особого нет. Ты же сам видишь, что…
Ложь.
Имелся выбор.
Дело не их. Чужой округ, а Второе управление и без того недовольно, что Мэйнфорд время от времени им дорогу перебегает. Дело они примут. И даже расследовать станут, если повезет, тщательно. Только вот нутро подсказывало Мэйнфорду, что с этого расследования ничего не выйдет. Рано или поздно, но смерть эта ляжет в архив, пополнив печальную статистику нераскрытых дел.
Он даже знал диагноз, который поставят Найджелу Найтли: жертва ограбления.
А что, человек состоятельный. Владелец дома, в котором, надо полагать, сыщется десяток-другой интересных вещиц, этаким косвенным свидетельством благополучия. И пытки будут истолкованы весьма однобоко: нападавшие работали или на заказ, или по наводке. Главное, что хозяина спрашивали, а он упрямился…
Нашли тайник?
Или все-таки Найджел Найтли сумел унести свою тайну в могилу?
При Втором управлении тоже чтец имеется. Мрачный нелюдимый тип, который и разговаривает так, будто одолжение делает. Он неплох. И у Мэйнфорда нет причин обвинять его в некомпетентности. Но и неплохому чтецу далеко до Тельмы.
Справится ли она?
— Справишься? — поинтересовался Мэйнфорд, помогая выбраться из машины. Тельме показалось, что сия помощь происходила не от избытка хорошего воспитания, которым Мэйнфорд никогда не страдал, но исключительно от нетерпения.
Не отпускало чувство, что, будь его воля, он бы не руку подавал, а сгреб Тельму за шиворот и, держа на весу, как нашкодившего котенка, понес бы в дом.
В дом, в котором еще недавно она была гостьей.
А теперь…
Желтая полоса ленты. Пара сонных патрульных, которым явно наскучило бродить, дожидаясь, когда техники закончат свою работу. Черное пятно выгоревшего окна. Распахнутая дверь.
Запах химикалий.
Следы на ковре.
Множество следов, перекрывавших друг друга. Дорожка пропиталась водой и грязью, и странно было ступать на нее, испорченную. Найджел не потерпел бы подобного поведения, будь он жив.
…будь он жив.
…он ведь знал. И намекал, а Тельма не услышала. Не захотела слышать, в очередной раз решила, что эта, чужая беда, ее не касается. И теперь чувствует себя виноватой.
Не она убивала.
Надо абстрагироваться, как ее учили.
Вытеснить эмоции на периферию. Вот только эта периферия уже трещит от вытесненного, и если так пойдет дальше, все, что за сегодняшний день накопилось, попросту выльется в банальную истерику.
Не сейчас.
Она поплачет дома. Она сумеет.
В конечном итоге у нее в сумочке целый флакон успокоительного имеется.
— Справлюсь, — руку Мэйнфорда можно было выпустить, но Тельма держала.
— Смотри, — он остановился перед лестницей.
Навис над Тельмой каменною глыбиной, стеною, которая того и гляди рухнет, погребет ее под обвалом, но как ни странно близость его не внушала страха или отвращения. Напротив, появилось желание прикоснуться к его лицу. Проверить, и вправду ли оно из гранита, или же теплое, как рука. Живое.
— Послушай, девочка, — Мэйнфорд вздохнул, и плечи его опустились. — Ты говорила, что знала этого человека. Верно?
Тельма кивнула.
— Он умер… далеко не сразу умер. И я даже предположить не могу, что ты увидишь, когда копнешь… точнее, могу, и это меня совсем не радует.
Он потер переносицу.
Неуравновешенный? Излишне эмоциональный?
Подверженный срывам?
Рядом с ним Тельме было спокойно. А остальное… с таблетками она разберется. Как-нибудь… попросит, к примеру, Кохэна, соврет, что подруга ей принесла. Или подруге их принесли. Маленькая женская хитрость. А уж когда поймет, что именно ей подсунули, тогда и решит, как дальше быть.