Голодная бездна Нью-Арка (СИ)

Увы, пожеланию этому не суждено было исполниться. А жаль, глядишь, Бездна и избавила бы Тельму от многих нынешних забот.
— Многое выползло… он давно уже подгреб активы Элизы… вроде бы как вложил в выгодный бизнес. Семейное дело… дом продал. Драгоценности… сама понимаешь.
Понимает.
И теперь, пожалуй, больше, чем когда бы то ни было.
Деньги. И дом. Сколько стоит дом на Острове? А драгоценности, которых у мамы было много. Тельме позволяли играть с ними… что стало с алмазной диадемой? Или с тем браслетом из желтых топазов? Рубиновое ожерелье и камень-подвеска, величиной с голубиное яйцо. Мама говорила, что это подарок…
— Он рассчитал Терри. И всю прислугу, которая была в доме… и не только рассчитал, — мистер Найтли тарабанил по столу, и выглядел задумчивым. — Я пытался найти твою няню. И выяснилось, что она уехала из города. Как и горничные… и повариха… все вдруг решили уехать из Города…
Интересно.
А ведь Тельма думала поговорить с этими людьми. И от намерения своего не отказалась.
— А с тобой и вовсе получилось забавно… мне сказали, что ты отправлена в пансион. В очень хороший пансион, где получишь все необходимое… но встречаться с тобой нельзя.
— Почему?
— А кто я такой? Старый приятель матери? Мужчина сомнительных привычек и еще более сомнительной репутации? Нет, деточка, юной леди не стоит иметь дела с подобными особами… требовать встречи? А на каком основании? Искать… я пытался, честно, но увы, здесь мои связи оказались бесполезны. Вот и осталось, что ждать, когда ты появишься.
— А если бы я не появилась? — Тельма сдавила куб.
Не треснет. Не развалится. Он куда прочней, чем выглядит. И когда-то именно в нем хранился тот алый камень, по легенде вырванный из короны масеуалле… маме нравились легенды, а вот камень она недолюбливала. Говорила, что от него тянет бедой.
Права оказалась.
— Что ж, значит, не судьба… но ты появилась.
Он замолчал, застыл, баюкая в ладонях трубку с погрызенным чубуком. Он треснул, но вместо того, чтобы купить новую — Тельма знала, что мистер Найтли может позволить себе купить не одну сотню трубок — он замотал чубук кожаным шнурком. Вряд ли это улучшало вкус табака.
— Ты появилась и хочешь крови… я не знаю, кто был твоим отцом, но иногда мне кажется, что он… как бы это выразиться, не совсем, чтобы человек. Элиза наотрез отказывалась говорить, да я и не настаивал… говорю же, не люблю я детей. Да и взрослых, если разобраться, не жалую.
Это было сказано вполне искренне, и Тельма поверила. Вспомнилось, что мистер Найтли всегда был не в меру язвителен, а порой и откровенно груб.
— У тебя был характер. И вижу, не испортился.
С данным утверждением многие бы поспорили.
— Хорошо… но будет сложно, деточка… очень сложно…
— Я это понимаю.
— Не совсем. Гаррет… он сам по себе дерьмо и ничтожество, но те, кто за ним стоят… в него много вложили. А кому охота терять свои вложения? Так что, деточка, будь осторожна. Очень осторожна.
Он поднялся и обошел стол. Сейчас хромота мистера Найтли стала особо заметна.
— Пойдем. Покажу кое-что… после смерти твоей матери оказалось вдруг, что я больше не нужен. Сцены Нью-Арка разом закрылись для меня, как режиссера… от моих девочек отворачивались. Мои прежние друзья… я был так наивен, что думал, будто у меня есть друзья… вдруг исчезли. Мне намекнули, что стоит уехать… успокоиться… поискать славы, скажем так, в провинции.
— И вы?
— Прислушался к совету. Я же не самоубийца, деточка. И не герой. Никоим образом не герой. Пять лет катался… потихоньку налаживал новые связи… потом вернулся… сначала на окраину, постепенно вот… критиком стал. Некоторые полагают, что мне нужно было выплеснуть яд.
Мистер Найтли скромничал.
Тельма не знала, как обстояли дела пять лет тому, ее это интересовало мало, но сейчас слово Найджела Найтли могло возвысить, или наоборот, свергнуть с вершины. Он зажигал звезды, и что за беда, если звездам этим было далеко до Элизы Деррингер.
— Как бы там ни было, но у меня к этому засранцу свой счет имеется… если позволишь совет, деточка…
 
Если даже не позволит, совет будет дан. Согласие Тельмы — формальность, почти такая же, как ее присутствие в доме.
— … ищи не только в прошлом. Прошлое мало кому интересно. И доказать ты ничего не докажешь… были любовниками? Это простят. Примут. Обокрал сироту? Скажут, что у твоей матери были долги.
— А у нее не было долгов?
— Она зарабатывала сотни тысяч, деточка. И считать деньги умела. Пока не встретила Гаррета… а вот он привык жить на широкую ногу… поигрывал опять же… скачки, рулетка… с размахом, потому как родовитым ублюдкам размах положен. Только вот оплачивать долги его было некому. Но это не мешало ему черкать расписки. Твоя мать, безголовая женщина, эти расписки скупала… говорила, что сожжет, но, к счастью, не успела.
Эта дверь скрывалась за панелью, и Тельма, пожалуй, не сразу нашла бы ее, окажись она в кабинете одна. Мистер Найтли надавил на стену, и часть ее отошла.
— Расписки она передавала мне. На ответственное, так сказать, хранение.
Вторая комната была невелика.
И сделали ее, надо полагать, по особому заказу. Железные стены. Железная, как выяснилась, дверь. Ни окон, ни щели воздуховода, и потому воздух здесь спертый, тяжелый. Тельма не дышит — задыхается.
Отступает, пропуская старика в эту нору.
И страшно вдруг становится. А что, если это ловушка? Что, если ждали ее, но вовсе не затем, чтобы помочь? Что стоит закрыть ее вот в этом гробу? Закрыть и забыть. На день. Два. Пока не иссякнет воздух. Можно и вовсе оставить. Цверги, небось, позаботились об изоляции, они всегда ответственно относились к контрактам. Тогда достаточно не открывать дверь, и мистера Найтли не будет беспокоить запах.
— Он думает, что расписки Элиза сожгла… вот, — мистер Найтли вышел с металлическим ящиком, который нес с немалым трудом. — Не знаю, пригодятся ли… срока давности долги не имеют, уж поверь старику, который на чужих деньгах собаку съел. И заверены они кровью, поэтому отказаться не выйдет.
— Сколько здесь?
Ящик Тельма приняла.
— Полмиллиона.
— Сколько⁈
— А чего ты удивляешься? Их семейка привыкла к роскошной жизни… но сейчас, думаю, заплатят. Если не младшенький, то старший… поэтому не спеши, деточка. Ищи… люди не меняют старых привычек. Разве что учатся прятать свое дерьмо.
  
Глава 14
 
Гаррет улыбался.
Он всегда, Бездна его задери, улыбался.
Привычка? Мэйнфорду бы такую. Говорят, улыбка располагает людей, только у него получалось редко, что улыбаться, что располагать.
— Ты понимаешь, в каком положении я оказался? — Гаррет улыбался официантке, которая от этой улыбки таяла. И менеджеру, который таять не спешил, но делался исключительно любезен. Старым знакомым. И вовсе незнакомым людям, как и нелюдям, которых искренне недолюбливал. Но видят Боги Старого света, Гаррет скорее издох бы, чем позволил бы ощутить хоть толику этой нелюбви.
— Опять молчишь? — он аккуратно расстелил на коленях льняную салфетку. — Мэйнфорд, я тебя не понимаю!
Мэйнфорд сам себя не понимал. Бездны какой он вообще согласился на эту встречу?
Впрочем, Гаррет умел уговаривать.
Он улыбался.
И даже по телефону эта улыбка располагала.
— Что ты хочешь услышать? — рядом с младшим братом Мэйнфорд ощущал себя неуклюжим, неповоротливым, а еще воспитанным дурно, но последнее обстоятельство не печалило. — Что мне жаль? Да, мне жаль, что у тебя хватило мозгов связаться с Вельмой.
Улыбка несколько поблекла.
— Или это была матушкина идея? Нет? Отца?
— Нам нужны деньги.
Это Мэйнфорд слышал при каждой встрече, к счастью, те случались не так уж часто. Не чаще, чем того требовали внешние приличия.
И необходимость.
— Вам всегда нужны деньги.
— Мэйни, — в голосе Гаррета прорезался легкий упрек, даже не упрек — намек на него. — Сейчас особый случай.