Муссолини и его время

Был объявлен десятиминутный перерыв во время которого Гранди с новыми силами принялся убеждать членов Совета поддержать его резолюцию, в то время как дуче удалился в свой кабинет, пригласив с собой только Дино Альфиери, посла Италии в Третьем рейхе. Подкрепившись несколькими глотками молока, Муссолини попытался заверить дипломата в том, что военное положение не безнадежно. На Альфиери эти аргументы не произвели ни малейшего впечатления, но дуче, получив возможность немного отдохнуть, заметно приободрился. Вернувшись в зал заседания, он сразу же взял слово, и все услышали хорошо знакомый им гневный голос диктатора.
Не он, а Гранди и остальные, включая Чиано, на которого Муссолини демонстративно указал рукой, виноваты в том, что режим утратил популярность в массах. Они погрязли в коррупции, как и многие другие представители партийной элиты. Теперь они готовы отдать Италию на растерзание союзникам, но он, Муссолини, не собирается сдаваться. Теперь в Совете зазвучали голоса в поддержку дуче – и прежде всего тех колеблющихся, кто решил, что маятник качнулся в другую сторону. Очевидно, в этот момент многие вспомнили, что зал заседания охраняют чернорубашечники, готовые исполнить любой приказ своего вождя. Настроение членов Совета начало меняться, но тут Муссолини, потративший остатки энергии на бурное начало своей речи, совершил ошибку. Вместо того чтобы окончательно взять инициативу в свои руки и, поставив на голосование собственную резолюцию, закончить заседание, он снова пустился в пространные рассуждения о войне, обещая то выиграть ее, то закончить компромиссным миром.
Дуче явно устал, он изначально не был готов к столь бурному обсуждению, и наступившее было почтительное молчание вновь сменилось острой дискуссией, вспыхнувшей между членами Совета. Когда Муссолини нервно воскликнул, что только он один знает, как положить конец этой войне, то получил в ответ от Гранди обвинение в шантаже.
Ко всеобщему удивлению, генеральный секретарь Скорца выдвинул еще одну резолюцию, по смыслу напоминавшую ту, что в начале заседания предлагал Фариначчи. Стало понятно, что среди сторонников продолжения войны тоже царит разброд. Напуганный реакцией своего тестя Чиано попытался найти компромисс, предложив объединить все проекты резолюций, но не преуспел в этом. Страсти накалились, и всякое подобие порядка было утрачено.
Решающий момент наступил к двум часам ночи, когда терпение Муссолини, утомившегося от девятичасового заседания, окончательно иссякло. Внезапно для всех дуче предложил закончить прения и начать голосовать. Этот продиктованный усталостью и отчаянием шаг стал для него фатальным.
Первой на голосование была поставлена резолюция Гранди. Муссолини пристально вглядывался в лица присутствующих – он понимал, что во время заседания граф Мордано успел заручиться поддержкой многих, но надеялся, что в последний момент те передумают, не решившись проголосовать за резолюцию, недовольство которой дуче обозначил столь явно.
Диктатор ошибался. В тот момент большинство растерянных и сбитых с толку членов Совета предпочли поддержать Гранди, дававшего хоть какую-то надежду на выход из ставшего невыносимым для всех положения. В ту ночь в зале заседания присутствовало много людей, но правом голоса обладали лишь 28 человек, и 19 из них одобрили резолюцию, предложенную графом Мордано.
Среди них были де Боно и де Векки, два оставшихся в живых квадрумвира, большинство новых министров и Чиано. Скорца и еще шесть человек проголосовали против, а возмущенный Фариначчи покинул зал до начала голосования. Президент Сената Джакомо Суардо, обещавший Гранди свою поддержку, в последний момент засомневался и стал единственным воздержавшимся. Однако ситуацию это не изменило. Муссолини оставалось лишь признать свое поражение: «Вы спровоцировали кризис режима», – уходя, с горечью бросил он Гранди. Так оно и было.
Собравшиеся попытались проводить дуче традиционным фашистским салютом, но он презрительно отказался принимать этот жест лояльности после столь явного бунта в собственных рядах. Остаток ночи Муссолини провел в совещаниях со своим партийным секретарем и несколькими министрами. Необходимо было выработать план дальнейших действий. Обязательно ли к выполнению это решение Большого совета? Муссолини, не желавший уступать руководство вооруженными силами Виктору Эммануилу, счел что даже после голосования резолюция носит рекомендательный характер, ни к чему его не обязывающий. Достаточно было лишь нужным образом известить об этом короля, не слишком акцентируя внимание на подробностях прошедшего заседания.
 
Отказавшись обсуждать предложение начальника штаба фашистской милиции генерала Энцио Гальбиати просто арестовать Гранди и его сторонников, дуче попросил Скорца проводить его домой, на виллу Торлония. Там его встретила Ракеле, с беспокойством ожидавшая возвращения мужа, но Муссолини не захотел обсуждать случившееся со своей семьей. Только утренний телефонный звонок выдал его подлинное настроение: «Все кончено», – сказал дуче своей давней любовнице Кларе Петаччи.
…
С Петаччи Муссолини познакомился весной 1932-го, когда, проезжая по загородной трассе, обратил внимание на стройную полногрудую девушку, весело кричащую: «Дуче! Дуче!» Двадцатилетняя Клара была замужем за военным летчиком, но их брак закончился разводом в 1936 году, и к этому времени между ней и Муссолини уже начались отношения. Не слишком интеллектуальная, но красивая девушка стала последней любовью стареющего дуче, однако если прежде общество спокойно закрывало глаза на многочисленные интрижки Муссолини, теперь, когда положение в стране стремительно ухудшалось, Петаччи стала одной из самых непопулярных в Италии женщин. Больше всего нареканий вызывала ее семья – так называемый «клан Петаччи», козням которого приписывались все неудачные кадровые решения или другие ошибки Муссолини. В большинстве своем эти обвинения были домыслами, но природа любой диктатура такова, что даже самые невероятные слухи всегда легко распространяются в обществе, лишенном доступа к открытым источникам информации. Недовольство итальянцев тем, что личный доступ к диктатору открывал перед любыми проходимцами самые широкие возможности, вполне понятно, хотя в действительности Петаччи не являлись утонченными интриганами, да и непотизм в Италии не был чем-то принципиально новым. Да и что преступного можно усмотреть в попытках Клары сделать из своей младшей сестры кинозвезду?
Но были и более серьезные обвинения. Отец Клары и ее брат зарабатывали немалые деньги на финансовых операциях сомнительного характера, и хотя Муссолини не знал об этом или, скорее, не хотел знать, его личное участие и не требовалось. Чиновники, вплоть до министров, всегда были готовы помочь родственникам фаворитки дуче. Все это продолжалось годами, но теперь итальянцы обратили свое недовольство положением дел в ненависть к любовнице Муссолини. Знавший об этом диктатор неоднократно порывался разорвать ставшую столь скандально непопулярной связь, но каждый раз Кларе удавалось удержать своего «Бена».
После разговора с Петаччи Муссолини провел в постели всего несколько часов и к девяти утра уже был в своем рабочем кабинете во дворце «Венеция» – начинался обычный рабочий день главы правительства. Узнав от Скорца, что многие из проголосовавших вчера за резолюцию Гранди уже начали «раскаиваться», дуче, по всей видимости, счел, что проблема с «мятежом» в партии разрешилась сама собой. Несмотря на воскресный день, он попросил личного секретаря договориться о приеме у короля – Муссолини спешил известить Виктора Эммануила о событиях ночи и не желал ждать до понедельника, когда глава правительства традиционно посещал монарха. Вскоре из королевской резиденции был получен ответ – дуче ожидали к пяти часам вечера.
В то утро Муссолини попытался связаться с Гранди, но его нигде не смогли найти. Зачем он потребовался дуче? Хотел ли он, как это считали некоторые, предложить графу Мордано провести тайные консультации с союзниками? Такое предположение не лишено известной логики. Муссолини смог бы тогда и избавиться от интригана, и прозондировать настроения в Лондоне и Вашингтоне, а если бы о переговорах узнали немцы, то Гранди легко можно было пожертвовать.