Прощай, Лоэнгрин! (СИ)

— Как раз кипяток подоспел. Я как знал, — добродушный голос вырвал меня из водоворота кровавых мыслей.
Шаркающие шаги пересекли кухню, послышался мягкий звук возни в подсобке и в широкий таз мне отмерили горячей воды.
— Лучше не разбавляйте холодной. Пока донесете до комнаты, уже остынет как надо! Тут главное не медлить. Супруга раньше семи не появится, я бы хотел показать Вам кое-что. Ранних пташек здесь не столь много. Пожалуй, только я. Каждое утро я поднимаюсь на верх длинной колоннады с маленьким термосом и пью кофе, наблюдая за первыми лучами рассветного солнца. Зрелище потрясающее. Жена и дочерью смеются надо мной, а я все не могу наглядеться за двадцать лет на один пейзаж. Составите мне компанию?
Въевшаяся в подкорку подозрительность выла на разные голоса, твердя, что Бронель Гроссмахт не был представлен мне лично. Этот мужчина вполне мог выдавать себя за супруга Элеонор. Даже на горячую воду в тазу я косилась с сомнением. Может она отравлена. Но в этот момент, потенциальный киллер зачерпнул кипятка из той же кастрюли и добавил себе в кружку, из которой что-то периодически потягивал.
— Я ценю уединение, но порой настигает желание разделись моменты прекрасного с кем-то. Супругу на встречу рассвета не затянешь, Рэгги уехал, Хильда лишена чувства прекрасного напрочь… Извините за настырность, Лора.
С виноватой улыбкой, Брон отвернулся, чтобы выложить очередную порцию подоспевших оладий.
— Так, я варю на Вас кофе?
Мой безумный образ жизни воздавался наконец сторицей. Чутье затаилось, прикидывая шансы, а вода в тазу, как видно, быстро остывала.
— С удовольствием, — я сдалась, понимая, что желание полюбоваться местными пейзажами затмевает инстинкт самосохранения. В конце концов, «дать по очкам» Бронелю я всегда успею.
Обернувшись с гигиеническими процедурами за каких-то четверть часа, я подхватила свою новую куртку, и наслаждаясь ощущением, которое дарила чистота каждого уголка тела, с неприлично довольным видом, вернулась на кухню.
Облаченный в теплый стеганый жилет, Брон с серьезным видом всучил мне две термокружки и кивнул на дверь.
— Надо пересечь двор. Благо, что уже занялись предрассветные сумерки.
Он деловито достал внушительную связку ключей, на ходу перебирая ими, и нещадно дребезжа, чем разрушал мои волшебные переживания. Вид величественных башен, снова манил взгляд. Я шла, не глядя себе под ноги, ориентируясь только на звук тихих немного шаркающих шагов гера Гроссмахта.
— Ах, да… Это реакция на ближайшие двадцать лет, — Бронель заметил, что я заломив голову не скрываю детского восторга от чудесного замка. — Я сам до сих пор не могу налюбоваться.
Я промолчала в ответ и только растерянно улыбнулась. Нежное незабудково-серое небо с нежным горошком мелких тающих звезд напоминали ранним утром мягчайший велюр, до которого, казалось, вполне можно прикоснуться, если добраться до самого высокого шпиля Нойншванштайна.
Мы дошли до длинного арочного коридора, где за дверью, в самом конце располагалась винтовая лестница.
— Хотя, пора бы уже… Звание старого сентиментального дурака приросло ко мне намертво.
Бронель резво поднялся на широкий проход на стене, ожидая пока я в полутьме догоню его. Пара дней без моей обычной физической нагрузки все же сказывалась. Почтение к моему спутнику возросло после того, как я поняла, что его дыхание намного спокойнее моего — сбитого и частого. Наконец-то добравшись до небольшого пролета, я подавила желание облокотиться о стену, лелея битву давней паранойи и спортивного интереса, от которых бы блаженно закрыл глаза в предвкушении, какой-нибудь именитый психотерапевт. Ведь меня явно вели на одну из самых высоких башен замка, с которой, при наличии определенной сноровки, человека можно было скинуть без особого труда. А я не особо уважала высоту.
Но внутренний конфликт был умащен тем, что я окончательно и бесповоротно согрелась, а кроме того выражение лица гера Гроссмахта заинтриговало окончательно, когда я увидела его профиль.
Мужчина застыл, глядя поверх каменных башенных выступов и я уловила в его взгляде то, что люди таят в себе на протяжении многих лет. След давней, трагичной тайны, которая старой занозой сидела в сердце. И только здесь мысли можно было отпустить, дать им вволю нагуляться, чтобы хозяин взял небольшую передышку, ибо эти послушные, старые псы преданно вернутся и потребуют обратно изжеванную кость сожалений.
 
— Я ни разу не видел море, а хотелось бы. Но мешает некое внутреннее убеждение, что я ненароком могу разлюбить вот это. Боюсь, что эту красоту может что-то превзойти, пусть даже многие называют великолепие этого замка нелепым.
— Разве это возможно? — чуть дыша, выдавила я.
— Все возможно в мире, где боготворят Симпсонов и рэп.
Тема мирового идиотизма давно бередила мой рассудок и смелое заявление я восприняла чуть ли не как вызов — молчать после таких слов было бы преступлением. Как ни как, нашелся единомышленник! Но глубокий вдох сыграл со мной злую шутку, я наконец-то подавилась ледяным воздухом, когда взглянула на раскинувшуюся перед глазами долину. С внутренней стороны правого предплечья зачесался крохотный кусочек кожи, на котором красовалась моя единственная татуировка — дядюшка Пекос из «Тома и Джерри». Тату было набито спонтанно в девятнадцать, и я долгое время срывала его от мамы, но когда она узнала, то долго смеялась и в итоге, даже похвалила за выбор. Песней «Крэмбоооооооон» в свое время я ее достала порядком.
Да, что же такое?! Воспоминания липли назойливо, причем самые душераздирающие. Еще пара мгновений моей личной истории в мыслях и Бронель будет слушать хлюпанье носа, вместо упоительной тишины.
Пейзаж затаился, прикрытый легкой дымкой морозного воздуха, радуя прекрасной палитрой приглушенных оттенков. Деревня Швангау выглядывала россыпью терракотовых крыш, застрявшей на тонкой паутине переплетенных дорог. Сизый бархат густого хвойного леса шептал старинные легенды, которые напрочь не слушали большинство людей за щелчками фотоаппаратов. Это чудо было доступно только ранним пташкам, которые знали, как прекрасна тишина.
Бронель шумно отсерпнул кофе как раз в тот момент, когда на мои глаза уже наворачивались слезы. Не знаю, сколько я стояла, вот так, разинув рот.
— Лора, поберегите здоровье, Ваша вчерашняя простуда может вернуться, — гер Гроссмахт опасливо поглядывал на меня с долей одобрения. Как ни как, мы простояли в полном молчании минут двадцать.
— Как хорошо, что Вы не скрываете своего удивления. Не люблю людей, которые цепляясь за желание показаться всеведущими и скучающими, игнорируют простую и одновременно гениальную красоту этого места.
«Может ли в список ценностей убийцы входить наслаждение подобным зрелищем?»
Внезапная мысль заставила меня содрогнуться от тоски, взгляд потяжелел и я нехотя опустила глаза. Когда, а я настаиваю именно на этом слове, все закончится обязательно обращусь к специалистам, чтобы меня отучили слышать в каждом звуке тихую поступь смерти.
— Какая красота! — перебила я свои невеселые мысли.
— Подождите, скоро снег выпадет…, - Бронель поджал губы, будто сдерживал свои эмоции из последних сил. Затем он с видом знатока пару секунд внимательно осматривал край неба, сливающегося с горизонтом. — Снегопад накроет долину в ближайшие дни.
— Метеоканал смотрите?
— Колени скрипят, как деревяшки, — этот невероятный тип рассмеялся и закашлялся одновременно. — Да, чудесная пора и одновременно отвратительная.
Бронель тихо и сочувственно цыкнул сам себе.
 
— Вечно какая-нибудь беда приходит с непогодой в зиму.
Я нахмурилась и вполне бы ощетинилась, если бы у меня была шерсть по всему телу, услышав в словах мужчины не то угрозу, не то предупреждение. Паника на задворках сознания истерично тряслась, дурным голосом вопя: «Ага, я же говорила!»
Опасливо посмотрев вниз, я тут же почувствовала, как кружится голова. Отвесная стена была слишком идеальной дорогой в пропасть.