Возрождение (СИ)
— Я не закончил!
Народ заткнулся.
— Это — прекрасно! — указал он тростью на кузов. — И я рад, что «Хонда» находится в надежных руках, которые не дадут пропасть моему наследию! Я… — он с шумом втянул воздух в грудь, побагровел и начал оседать на землю.
— Врача!!! — взревел его помощник, не дав начальнику упасть и аккуратно уложив на сверкающий в свете ламп паркет.
Народ испуганно затих.
— Одзава! — прохрипел Соичиро.
Мы с батей синхронно ломанулись к «приунывшему» деду — я краем глаза отметил влетевших в зал из коридора мужиков в белых халатах со здоровенными медицинскими чемоданчиками. Мы успели раньше.
— Одзава, — посмотрев мутными, слезящимися глазами в пространство между мной и батей, повторил Хонда. — До… — кашлянул. — Достоин! — с этим словом на устах он шумно выдохнул и обмяк.
Через три минуты взмыленные, пропотевшие медики вынесли грустный вердикт:
— Хонда-сама скончался. Боюсь, мы ничего не можем сделать.
И зал окатили всхлипы и самые настоящие слезы.
* * *Будь у меня нормальный дрон, я бы с удовольствием снял на него похороны Соичиро Хонды. Льющий с неба дождь бессильно, но очень кинематографично разбивался о длинный строй черных зонтов и лакированную крышку гроба, который несли сын покойного Соичиро Хонды, Кавамото-сама, батя и лично действующий губернатор Уцуномии Хидэёси-сама. Предприятие-то без пяти минут градообразующее, поэтому оказать последнюю честь нужно.
Естественно, без последних слов покойного отцу ни за что не доверили бы такое почетное дело. Последние же слова Соичиро послужили поводом двухдневных (пока шел траур и подготовка к похоронам) споров:
— Я посвятил «Хонде» всю свою жизнь! — сидя в беседке нашего с Хэруки сада, вещал одетый в легкомысленные шорты и рубаху с коротким рукавом батя. — Не имея корпоративных связей, одним лишь усердным трудом я создал себе такую репутацию, что даже скандальный развод не смог ее испортить! Уверен, Хонда-сама из нас двоих счел достойным именно меня!
Мне было по большей части все равно, но уж больно потешно отец сражается за любовь обожаемого начальника.
— Я показал всему миру, на что способна Япония, — важно ответил я. — Экономические и геополитические победы нашей страны гораздо ценнее работы на автомобильную корпорацию.
— Ты пришел на все готовое! — отмахнувшись, сложил руки на груди и высокомерно вздернул подбородок отец. — Десятки лет я обрастал связями и доверием уважаемых и полезных людей. Будь ты сыном простого электрика, тебе бы пришлось тратить на воплощение своих идей годы. Кроме того, в отличие от тебя, я работаю без продыху, — утрированно взгрустнул. — Боги, простите меня за то, что вырастил лентяя!
— Я — стратег, — скопировал я его позу. — Мозговой центр, вдохновитель и новатор. Я обладаю видением, недоступным большинству людей. Я ни в коем случае не отрицаю твоих усилий, мой любимый и уважаемый отец, но ты — стар, а у меня всё впереди. Слова Хонды-самы — это мое напутствие на великие свершения!
В конце концов, нам удалось сторговаться на том, что взгляд между нас как бы поделил похвалу на всю нашу семью. Остальные так заморачиваться не стали, и, как только тело Хонды-самы увезли, все дружно поздравили инженеров — их ведь тоже похвалили — а потом сделали ряд выводов. Первый — Одзава достоин кресла в совете директоров. Отцу придется докупать акций «Хонды», но это хорошо — раньше купить больше определенного лимита было нельзя. «Возвышение» состоялось на экстренном собрании по поводу ременных замков. С последними решили провести более подробные исследования, и с их результатами идти к конкурентам — продукцией «Takata» пользуется подавляющее число автопроизводителей Японии. Но машины так и так придется отзывать, а это многомиллионные убытки. Репутация дороже!
Второй вывод — Одзава достоин нести тело покойного до храма, где гроб и содержимое сожгут. Нести погребальную урну до корпоративного кладбища бате уже не доверят.
Вывод третий — если Кавамото-сама однажды решит уйти на пенсию, первым кандидатом на его должность, если белая полоса в жизни нашей семьи не прервется, станет отец. Будем стараться соответствовать!
Вывод четвертый, зловещий — Одзава «достоин найти последний покой на корпоративном кладбище». Очень большая честь!
Сотрудники «Хонды» и их родня провожали гроб глубокими поклонами. На лицах — образцово-показательная скорбь. Такую же изображаю стоящий у входа в храм я. Ну не грустно мне, что я сделаю? Соичиро был старый и много пил — кого удивила его смерть? Рядом со мной стоит одетая в траурное кимоно Хэруки. Девушка грустит без всякой фальши, просто потому что у нее очень доброе сердце.
А еще она очень переживает за Пенджаби. Автономией сикхи довольствоваться не захотели и вновь устроили «сидячую забастовку». Хотят стать совершенно самостоятельным государством. Танки после недавней вони вводить не станут точно. Британия очень ехидно раз в неделю инициирует собрания в ООН на эту тему. Поддерживают ее СССР и ряд стран поменьше. Япония держит твердый нейтралитет, поэтому мне высказываться по телеку на эту тему нельзя. А я и не хочу — что сказать-то? Рассказать о том, как создаются очаги напряжения и пригрозить третьей мировой? Ну его нафиг — ограничился письмами знакомым сикхам нейтрального характера: не болейте, мол, берегите себя.
Слева от меня — мама Хомура, тоже в траурном кимоно, но относящаяся к ситуации в мире и конкретной, внутри которой находимся, философски-поощрительно, обильно нахваливая отца за карьерный рост и время от времени ободряюще улыбаясь Хэруки.
На церемонии в храме дозволено присутствовать только самым близким. Это — еще одно последствие «достоен!». Тело окурили дымами под соответствующие молитвы. Простят меня небеса, но мертвый Соичиро смотрелся приятнее живого. Потому что третий день не пьет, ха!
— Иоши, — возмущенно, но едва слышно шепнула Хэруки и ущипнула кусающего губы меня за бок.
Взяв себя в руки, я успокоился — на похоронах шмоток родной матери Иоши со мной было то же самое. Ритуал окончился, и Хонда-саму отнесли в крематорий. Дышать тем, что выходит из труб крематория — это немножко каннибализм, разве нет? Лучше о таком не думать.
На похоронах эмоционально тяжелые события дня не закончились. Когда Соичиро Хонда занял свое почетное место в центре корпоративного кладбища — место для родственников еще осталось — мы забрались в лимузин и поехали домой, чтобы переодеться и подготовиться к визиту на «нейтральную территорию» — дом Аоки, налаживать отношения с родителями Хэруки.
У Хикари и Минору Аоки дела идут так хорошо, как никогда прежде: ценители бонсаев о «внутренней» кухне ничего не знают, поэтому считают большой честью заиметь себе деревце работы «молодых» Аоки. Ринтаро-сенсей теперь продает два-три бонсая в год, столько же раздавая кому надо (иногда по прямой батиной просьбе) в качестве подарков. Вот такой человек дед — как только начал получать за бонсай полмиллиона баксов, ему сразу же стало неинтересно ими торговать. Как бы достиг пика, всем все доказал, и теперь можно спокойно отдыхать на пенсии. Ну как «отдыхать»? Выращивать любимые деревца чисто ради самого процесса — досуг у Ринтаро-сенсея совсем не поменялся.
Высадив Хэруки у нашего с ней дома, мы отправились в наш — маме нужно со мной поговорить, а запасы одежды у меня есть везде.
— Значит так, — продвигаясь от ворот к дому, решила Хомура. — Дэйчи, во время первых извинений не забудь упомянуть, насколько великую честь оказал тебе Хонда-сама.
— Не забуду, — пообещал батя.
Так вот почему встречу не перенесли! Похороны такого большого человека — весьма уважительная причина пропустить «вторые смотрины», а мы ей не воспользовались, несмотря на мои робкие предложения не грузить все неприятное в один день.
— Вас с Иоши они уже знают, поэтому будут спрашивать обо мне, — подтвердила мои подозрения мама Хомура. — Простят боги мою нескромность, но мне есть чем гордиться, правда, Иоши-кун? — с теплой улыбкой повернулась ко мне.