Жернова. Книга 2 (СИ)
О «приманке» Рунар изо всех сил старался не думать, но надеялся, что сумеет настоять на серьезном разговоре с отцом и найдет способ изменить кошмарный ритуал. Его любимый Лаар — земля сытых, удовлетворенных жизнью людей, только их благополучие питается унижением и слезами рабов. Эта земля пахнет апельсиновыми садами, розами и кровью, морским ветром и безжалостным колдовством.
— Ваше Высочество, — прервал его мысли Педр, — слышите? — Сквозь заросли мелколистных кустарников доносилось поскуливание детенышей. Как же безобидны в младенчестве самые грозные хищники. Четыре страшненьких, теплых толстых комка, покрытые светлой шелковистой шерсткой. Звероловы отобрали трех энергичных детенышей, оставив самке самого слабого. Рунар подхватил беспомощного малыша на руки, потрепав за торчащие уши, и тот прикусил его палец мелкими острыми зубками, обслюнявив ладонь. Старший зверолов, низко склонившись перед прионсом, покачал головой, молча протянув руки к детенышу. — Кутятам нужно обвязывать челюсти, чтобы они не звали мать, — пояснил Педр, — на время, пока мы не выйдем на Заповедный Тракт. Иначе от ярости тсаккура нам не спастись.
Рунар злился. Что за бред, подумалось ему с досадой и разочарованием. Ритуал отлова должен заключаться в том, чтобы прионсы один на один сражались с тсаккуром, используя холодное оружие. Вот такая проверка на бесстрашие представителей генуса Сарэй была бы понятна… А так… он всего лишь прогулялся и поиграл со щенками. И где ужасы древнего леса, которыми всех пугали с детства. Из-за дурацкой традиции ему пришлось оставить Кьяру… Пусть ненадолго, но ему хватало и этого бесконечного дня, чтобы чувствовать тянущую тоску и не проходящую тревогу.
Когда через пару часов отряд звероловов объединился с группой загонщиков, по лицу брата Рунар понял, что тот получил кучу удовольствия, смакуя мучения порхи, отданной на растерзание зверю. Он замечал, как офицеры охраны с опаской посматривали на Лизарда, пряча брезгливые усмешки, когда тот в подробностях рассказывал Непорочным, как тсаккур пожирал живую порху.
***
Они уже были совсем рядом с Трактом, когда резкое головокружение чуть не сбило Рунара с ног. Он покачнулся, зайдясь в приступе кашля — что-то жгучее горело в груди, мешая сделать вдох. Наверное, надышался цветочной пыльцы… Скорее всего… Жрецы немедленно бросились к нему, доставая из подсумков пузырьки темного стекла. Ирвинус пытался капнуть ему в открытый рот спасительное зелье, но Рунар не мог проглотить даже несколько капель — в глотку будто забили сухого песка. Внезапно грудь пронзила жестокая боль, и его скрутило в приступе сухой рвоты. Колени подогнулись, и он опрокинулся на подхватившие его руки жрецов и слуг. В сгущающейся перед глазами мгле тонули перекошенные ужасом лица Ирвинуса, Педра, перепуганного Лизарда… За ними, как содранные лоскуты кожи, колыхались свисающие с деревьев ленты бледной бугристой коры.
— Отдай… — преодолевая боль и задыхаясь, Рунар произнес имя жены, сдергивая с пальца перстень и роняя его в мокрую от пота ладонь наставника Ирвинуса. Страшные судороги ломали тело, выгибая его дугой. Применяя самые мощные формулы яджу, жрецы не скрывали паники, понимая, что не в силах помочь прионсу. Кожа Рунара покрылась кровавым потом, который ручьями стекал на землю. Из багрового, клубящегося перед глазами морока, выступило нежное бледное лицо матери, вокруг которой сворачивались змеями языки черного пламени, ледяного и обжигающего…
Изо рта прионса фонтаном хлынула кровь, заливая руки слуг и цветущие травы. Багровое небо низко висело над кронами древнего леса. И печально кричали в недвижной тишине невидимые птицы.
***
Вынырнув из жутких видений, Бренн, застонал, хватая ртом воздух и все еще чувствуя, как его пятки колотят по земле, как он захлебывается кровью, умирая на земле Дивного Леса, насыщенного испарениями яджу. Когда перед глазами прояснилось, он увидел темные от времени балки кухонного потолка и встретил настороженный взгляд склонившейся над ним Ойхе. Дуги сидел на корточках, сунув ладони ему под затылок — чтобы он не разбил себе голову о каменные плитки пола.
Продышавшись, Бренн торопливо стянул перстень с пальца, и глухо сказал: — Отец отдал перстень своему наставнику-жрецу… Ирвинусу, кажется… И велел передать Кьяре. Похоже, тот знал, где ее искать…
— Ты это прям сам видел? — Дуги с опаской покосился на перстень, его глаза от страха и любопытства стали похожими на большие темные сливы. — И видел, что произошло… с твоим отцом? — не успокаивался он.
Ухватившись за протянутую ладонь, Бренн поднялся, все еще ощущая дрожь в коленях и тяжесть в груди. — Видел, но ничего не понял. Да и сам… Рунар не знал, что с ним происходит. Все произошло очень быстро. Внезапно. Я знаю лишь одно — ни змея, ни другой какой гад его не кусал, а пил и ел он вместе с братом только ту еду, которую жрецы сначала проверяли на порхах.
Бренн нащупал под рубахой вспухший зудящий канги. Ойхе, сгорбившись, смотрела на перстень, кутаясь в старый платок, хотя сидела возле жаркого очага. — Слухи о загубленном Дивным лесом прионсе разные ходили. Говаривали поначалу, что мол умер он от укуса ядовитой многоножки, да никто в это особо не верил… Красный Король от горя черный бродил по Розаарде, как призрак, а Милостивая цельный год на людях не показывалась. Верховный жрец призвал лучших дознавателей… Вот они и дознались, что Рунара с помощью гнилой яджу извел его наставник, который оказался настоящим урхуд.
— Ирвинус?! — поднял глаза Бренн.
— Вроде так… — нахмурилась старушка, — сказали, что он, якобы, сварил зелье с ядом черной жабы. Нашлися и свидетели. Егерь ихний, звероловы, охранители прионсов, да и другие жрецы подтвердили, что, мол, своими глазами видели, как этот самый Инвинус что-то капал в рот прионсу.
— Это ж бредятина! — вскинулся Бренн, — Ирвинус пытался дать отцу целительное снадобье! Уже после того, как ему стало плохо!
Ойхе развела руками. — Надо было отыскать виноватого, вот и отыскали…
— И что, афи, — что с ним сделали? Он признался, этот Ирвинус? — наклонился к бабке Дуги.
— А как же, внучок. Кто ж у жрецов Непорочных да не признается? — Она закашлялась от дыма. — Через неделю сварили его в кипящем масле вместе с женой и старшей дочерью ваших годов. А о троих младших дитях больше никто и не слыхал. Сказывали, что отправили их на перевоспитание куда-то в южные земли, в предгорьях Змеиного хребта.
— Даже, если б это был Ирвинус, то неужто он такой придурок, чтобы травить прионса при свидетелях. И по какой такой храфновой причине? — разозлился Бренн.
— И об этом шептались, — кивнула Ойхе, — сказывали, семейство этого жреца вело родословную со времен королевы Маф, служа кровавому королю Чарлагу. Мол, и потомки их были гнилыми, поклонялись Канииба. — Бабка подняла ладони вверх, призывая Жизнедателя для защиты. — И что задумано ими было истребить весь род Сарэй. Да не вышло. И погиб только Рунар.
— Ну, а чего… а, — размышлял Дуги, — может и правда этот Ирвинус хотел извести и близнецов, и малышку-прионсу, и короля с королевой, чтоб будущим владетелем Лаара стал… да тот же Верховный жрец! А что?! Сам приказал угробить прионсов, а потом сам же и обвинил этого Ирвинуса, чтоб концы в воду… — Дуги резко замолчал, потрясенный собственными выводами.
— Ты, внучок, такими мыслями не вздумай ни с кем делиться! — зашипела на Дуги бабка, и чуть поостыв, добавила. — Чего тут гадать, может, и правда, извести хотели всех отпрысков Готфрида, да не вышло дело до конца довести. А дочка Элмеры тогда грудная была…
Среди мелькавших перед глазами Рунара лиц Бренн вспомнил лепечущего младенца. Он невольно усмехнулся — а ведь это его родная тетка, почти ровесница. — И все же, если Рунар верил Ирвинусу, а тот выдал Кьяру, то меня самого тогда еще на свете не было. Какого же храфна через тринадцать лет я вдруг кому-то поперек горла встал…
— Просто ты всего не знаешь, — спокойно ответила ему Ойхе, — отсюдова и вопросы твои. Не зря, видать, Рунар за молодую жену тревожился, и не зря Кьяра после его гибели держалась подале от Розаарде. — Темные мудрые глаза внимательно смотрели на Бренна. — Вспомни-ка тот день, когда Дуги чуть было не сгинул из-за тварей студенистых мерзких. Ни с того ли дня жизнь твоя переменилась?