Проснись, Рапунцель (СИ)

– Ты прямо как таран. – Яков криво улыбнулся и слегка расслабился. – Прешь напрямую. Непробиваемая. Вообще.
– Ох, ты мне льстишь. Столько комплиментов разом мое эго не выдержит.
Даня извлекла из бокового кармана вытянутый предмет, обернутый салфетками, и закинула сумку к противоположной стене.
– Ты что собираешься делать? – Яков едва ли не с ужасом уставился на ложку, появившуюся из вороха салфеток.
– Не я. – Даня глубоко вздохнула, мысленно уговаривая тело потерпеть еще немного. Стоять в такой позе было не только тяжело, но и жутко смущающе. Хотя ведь Яков сам сравнил ее со сносящим все напрочь тараном. К тому же она была уверена, что, если пленника отпустить, то тот тут же рванет прочь. – Ты будешь делать. А точнее, ты будешь обедать.
Маленький термос с широким горлышком отлично удерживался на ее ладони. В подкреплении предыдущих слов Даня сунула открытую емкость Якову под нос.
– Гадость какая. – Мальчишка скривился. – Меня сейчас стошнит.
Даня оценивающе поглядела на пленника. Признаки приближающейся тошноты никак не проявлялись.
– Это суп-пюре из картофеля плюс кабачок. – Она встряхнула термос. Вырвавшийся изнутри пар принес новую волну аромата.
– Бе-е-е… адское варево. – Яков высунул язык и попытался отвернуться, но в таком положении и правда особо не подергаешься. Впрочем, он мог бы и сбросить ее с себя, она едва держалась. И тогда бы в отместку она с радостью выплеснула бы свое «адское варево» на его дорогущее шмотье.
– Может, моя стряпня и дрянь. Но даже двенадцатилетние пацаны едят ее постоянно и пока не погибли. Так что ничего с тобой не случится, Принцесса.
 – Не хочу я есть, сказал же. Отвали!
– У тебя видок не ахти. В курсе?
– Я в порядке! Все у меня нормально!
Даня прищурилась. А потом зачерпнула суп и, выбрав момент, сунула ложку в рот Якова. У того аж глаза на лоб полезли. Жидкость потекла из уголков губ, в груди заклокотало, щеки начали раздуваться.
– Меня сейчас стошнит… Уйди… – Зеленые глаза заслезились. Мальчишечьи пальцы скользнули вверх по ее ноге и добрались до рубца. Тепло потекло сквозь уродливую отметину в самую глубь, проникая в жилы, в кровь, в плоть. – Хватит… тошнит… не хочу… – Он начал задыхаться.
Даня закинула ложку в термос – краешек заскрежетал по внутренней стенке. И, максимум согнувшись, сжала подбородок Якова. Пальцы впились во впалые щеки, словно собираясь проткнуть насквозь. Капли супа с его губ соскользнули на ее руку и потекли по пальцам, оставляя влажный след.
Начавшаяся было дрожь Якова сошла на нет. Взгляд прояснился. Глаза расширились, а брови упорхнули куда-то вверх, укрывшись под волосами.
Он был ошеломлен.
– Это всего лишь самовнушение, – прошипела Даня, полностью прикрывая его рот ладонью. – Твое отторжение. Понятия не имею, что там с тобой приключилось, и какие бесы рвут твое сознание, но это все раны твоего разума. Они не пересекаются с естественными потребностями. Ты живой человек. Твоему организму необходимо питаться. Постоянно. Или загнешься. Простая истина. Так что глотай. Живо!
Глаза Якова выпучились еще сильнее, но Даня почувствовала, как шевелятся под ее пальцами мальчишечьи губы и приподнимается подбородок. До ушей донесся громкий звук глотания.
– Вот так. – Даня ослабила хватку, но руку от его лица не убрала. – Если станет дурно, можешь все на меня выблевать. Я не обижусь.
Брови мальчишки, вернувшиеся на прежнее место, скептически изогнулись. Что ж, он слышал ее, понимал ее слова и по-прежнему не сопротивлялся. Даже не пытался скинуть ее руку или просто оттолкнуть.
– Значит, говоришь, что все в порядке… – Даня выпрямилась. Нащупав ложку, она стала неспешно помешивать суп в термосе. – И все верят, не так ли? Прикинь, у меня тоже такое прокатывало… То, что тебе наплел мой брат, правда. И то, что я бросила их. Мне было шестнадцать, когда я стала жить с тетей Агафьей. И со мной было не все в порядке. Мамочка постаралась. Почему-то все обострилось, когда я оказалась далеко от нее. Начали одолевать кошмары, а вся еда казалась отвратительной жижей или смердящими кусками. Я улыбалась, твердила, что со мной все хорошо, а потом сгибалась в одиночку где-нибудь за углом. Я была просто уверена, что это лишь мои проблемы. Зачем кому-то о них знать? Разве я могу показывать кому-то свою слабость? Я так хорошо играла, что мне безоговорочно верили. Никто не следил за мной. Да и кому пришло бы это в голову? Агафья в то время была мне ближе всех. Она добрая, но очень доверчивая. Верила моей улыбке, а остальное не замечала. Нет в ней проницательности. Прямо как в Шушу. Ты ведь тоже постоянно твердишь ей, что все нормально, ты просто устал, и бла-бла-бла, так? И она ведется. И ты продолжаешь врать остальным. А вот Глебу бы стоило быть более внимательным к такому врушке как ты.
 
Яков попытался приподняться, но Даня неожиданно присела перед ним на корточки и с непроницаемым лицом ткнула кончиком наполненной ложки ему в губы.
– Мне никто не мог помочь. – Даня сильнее надавила на нижнюю губу Якова. – Никого не было рядом. Я была истощена и однажды, когда осталась дома одна, легла на пол и больше не могла пошевелить даже пальцем. Не было сил. А отвращение ко всему осталось. Наверное, я бы сдохла. Потому что не могла есть. И вот я лежу – жалкая как никогда – и не могу найти сил на жалость к себе. И тут мысль «Какой же глупый конец. После всех, блин, стараний. Какой-то хреновый финал». И я поползла. Как гусеница, усыхающая на солнце. Не помню, во что впились мои зубы. Может, я даже зажевала попавшийся на пути носок. Даже вспоминать не хочу – это и так звучит слишком жалко. – Она протолкнула ложку дальше, кончик уперся в зубы Якова. – Короче, я отчаянная слабачка. А ты виртуозно водишь людей за нос. Даже тех, кому ты, в общем-то, не безразличен. Просто они не знают, как нужно себя вести с такими как мы – верящими, что со всем можем справиться в одиночку. Им нужно быть недоверчивее, настойчивее, проницательнее, подмечать сигналы и… Ну и ладно, хочешь мучить себя – пожалуйста. Вот только тут такое дело… Я уже тебя запалила. И, к твоему сведению, я мерзкая и ужасная, а потому меня ты не проведешь. Ты будешь есть, и съешь этот суп. Даже если придется запихнуть тебе его в глотку.
Дыхание Якова участилось. Глаза странно поблескивали.
Медленно, очень медленно рот мальчишки приоткрылся. Даня, сосредоточившись, будто хирург в разгаре операции, осторожно впихнула ложку в его рот.
Потом зачерпнула суп. И снова отправила ему в рот.
И опять.
И еще.
В коридоре стояла тишина. Сюда не добирался даже шум далекой суеты. Лишь мерно постукивала ложка по краям термоса, когда Даня стряхивала с нее повисшие капли супа.
Через некоторое время Яков расслабился окончательно и вытянул ноги по обе стороны от сидящей на корточках Дани.
– Ну как суп? – Умиротворенность, царящая у нее внутри, удивляла ее. Ощущение, словно все так, как и должно быть.
– Гадость, – глухо отозвался Яков. Мальчишка пялился на нее, не переставая.
– Да, так и передам главным едокам. А то они не в курсе, какую отвратную бяку каждый день суют в рот.
Еще минута была проведена в полном молчании.
«Адское варево» закончилось. Даня положила термос на пол и, не особо церемонясь, провела тыльной стороной ладони по губам Якова, стирая остатки супа. Для этого ей пришлось приподнять волосы, наполовину закрывшие его лицо.
Паршивец был красив. Даже будучи измученным и несчастным.
Кто-то запер принцессу в высокой башне, потому что она была редким сокровищем и не должна была принадлежать никому иному. Мир принцессы был ограничен и мрачен. Он был словно бесконечный сон, от которого невозможно было пробудиться. 
Но если однажды кто-то пожелает подняться по отвесной стене? Ради него пробудится ли прекрасная принцесса ото сна? Подойдет ли к единственному стрельчатому оконцу, откроет ли створку, посмотрит ли вниз? Спустит ли свои косоньки и позволит ли подняться в свою башню? Ему… тому единственному…