Улей 2 (СИ)

Она встает прямо перед Титовым. Молчит, словно ждет от него какого-то сигнала или вопроса.
Наорать бы на нее! Да всю дурь вытрясти!
Ответно выдерживает паузу. Зная, что в этот момент подобное давление для нее тоже мучительно.
Лохматые снежинки кружат в воздухе и опадают на их лица леденистым пухом. Горящие взгляды сохраняют требовательный контакт. Невзирая на низкую температуру, холода не ощущают. Морозный воздух трещит между ними.
Даже если чувства Адама на какую-то часть взаимны, зная характер Евы, он не рассчитывает на слезливое воссоединение, как это показывают в современных фильмах. Девушка, которой он так отчаянно желает полноценно завладеть, необычна. И это еще мягко выражаясь. Ева отнюдь не тонкая натура, склонная к романтике и откровенности. Большую часть времени она даже не милая. Дай ей возможность, она, конечно, вывалит на него свои эмоции. Только как… Приятно точно не будет. Не сдохнуть бы под этим грузом.
— Если есть, что сказать — говори уже.
Ее хрупкое тело шевелится под грудой его одежды. Видимо, она пожимает плечами, уводя взгляд в сторону.
— Я, блин, такая ненормальная… Знаешь, оказывается, я перестала это для себя отрицать, когда мы встретились. Рядом с тобой, Адам, мне хотелось просто жить, — голос Евы падает до шепота. Но прочистив забитое горло и сделав глубокий вдох, она продолжает. — Может, я и была временами фальшивой, но, уж поверь, когда я сама это, наконец, признаю, не настолько часто, как я пыталась. Ты же видел, когда я лгала… Не просто ради забавы забрал меня из дому. Ты же почувствовал от меня какой-то отклик… Правда, Адам? Хоть я и отрицала все, тебе хватило этого, чтобы начать войну с моим отцом, — пряча руки в глубоких карманах куртки, она вся сжимается, но не отводит от него взгляда. — Ты не ошибся, Адам.
Такая Ева сводит с ума пуще прежнего. Воздух застревает в горле Титова и выходит из него сиплым покашливанием.
— Ну вот, я опять плачу, — с какой-то иронией выдыхает девушка, позволяя ветру морозить мокрые щеки. — Хорошо, что привычку использовать подводку для глаз я тоже забыла, — прикусывая нижнюю губу, она на мгновение прикрывает веки.
Вздрагивает и судорожно выдыхает, когда Адам обхватывает руками ее лицо и стирает пальцами слезы. Позволив ему это сделать, она отворачивается и отходит на несколько шагов в сторону. Шмыгнув носом, проходится по лицу рукавом куртки. Вот уж изящная новоприобретенная привычка. И представить тошно, насколько убого это выглядит со стороны.
— Лучше не жалей меня. Не смогу сказать все, что хочу.
— Я не жалею. Просто не хочу, чтобы ты обморозила щеки.
Резко повернув голову к Титову, смотрит на его сдержанное лицо. Жалость ей не нужна, но Ева не рассчитывала, что после того, что она сказала, его голос останется таким холодным.
Старается проглотить присущую ей с детства обидчивость на то, что ее чувствам не уделили достаточного внимания. Напоминает себе, что находится здесь ради Адама. В конце концов, то, что он замкнул в себе эмоции, ее вина.
«Я должна сказать…»
«Он должен знать…»
Отведя от Титова глаза, Ева опускает подбородок за ворот куртки и нервно трет его о жесткую ткань. Искренняя речь подкрепляется открытым взглядом. Но… Исаева умела врать, глядя прямо в глаза. Сейчас же, когда ей нужно сказать Адаму правду, она не может смотреть на него.
— Я бы не предала тебя, Адам. Не потому, что ты дал мне свою фамилию. На самом деле, ты дал мне намного больше. Я бы не отвернулась от тебя уже тогда, когда отец поймал нас возле дома. Если бы от меня зависело, я бы не позволила причинить тебе боль и уж точно бы сама этого не сделала. Веришь?
— Не знаю.
Тошнотворный ком подступает к горлу Евы. Перекрывает его, делая дыхание поверхностным и частым. Там же, в горле, колотится ее истерзанное сердце.
«Сколько там у него жизней осталось?»
«Хватит ли закончить разговор?»
Надеялась, что хватит.
Не удержавшись, снова резко поворачивается к нему. Изучает недрогнувшее лицо.
— Если бы ты был мне безразличен, я бы тебя… — выкрикивает в запале. — Я бы с тобой еще тогда закончила! После зачета по социологии!
 
Брови Титова ползут вверх, пока губы медленно изгибаются в ухмылке.
— Если память тебя все еще фрагментами подводит, ты сама это придумала.
Ева толкает его в грудь.
— Заткнись, — качая головой, громче, чем нужно, требует она. — Дай мне сказать, а потом решай, верить мне или нет. Иначе до финала мы не дойдем.
— Говори тогда.
— Я не виделась с отцом. Никаких дел с ним не имею. Столкнулась в доме с матерью. Но и это ничего… ничего не меняет, — а сердце все же заныло, едва выдавила эти слова.
Тяжело признавать, что внутри нее все еще живет маленькая недолюбленная девочка, которая отчаянно нуждается в материнской ласке.
Но лицо Адама ничего не выражает, он смотрит на нее и будто сквозь нее.
— Я задержалась так долго только потому, что меня расплющило под весом всех этих моментов из прошлого… Думала, «крыша» уже не вернется. Я бы сама не ушла оттуда, не смогла бы… Шурик, по указке мамы, буквально вынес на руках.
Взгляд Титова меняется, в мгновение становясь чрезвычайно энергичным. Он дергает Еву за плечи к себе, но она вновь отталкивает его.
— Не обнимай меня. Не помогай… Сама… должна… — задушено шепчет, не переставая удивляться тому ощущению, что сердце вот так, в одну секунду, может начать вылетать из груди, словно тело подвергли спринтерскому бегу.
Сглатывая, Ева задерживает дыхание. Медленно выдыхает, все еще удерживая Адама на вытянутой руке, прислушивается к неутихающей тревожной дроби в груди.
— Почему солгала? Не привыкла я, Титов, делиться подобным. Разве тебя не достали мои припадки и странности?
— Мне пофиг на твои странности. Когда ты что-то скрываешь или лжешь — вот что бесит. Так не должно быть, Эва. Разве ты не моя?
— Не в этом дело. Моя замкнутость — побочный эффект моего воспитания. Сейчас я понимаю, что не должна была лгать. Но в тот момент, когда тебя увидела… с ураганом взорвавшихся внутри меня воспоминаний… Так уж вышло, Адам… Прости.
Он делает шаг вперед, напирая. Все еще не прикасаясь к ней руками, минимизирует дистанцию между их телами.
— Ответь на мой вопрос, Ева. Давай прямо сейчас, на ясную голову, без давления похоти, ты — моя?
Она смотрит прямо в горящие нервным возбуждением глаза Титова.
— Ты так и не понял? Насчет этого я никогда не врала.
— Скажи.
Поднимая ладонь, накрывает ею щеку Адама.
— Твоя.
— Что я должен сделать, чтобы ты доверяла мне?
— Я доверяю.
Хмыкает неудовлетворенно.
— Насколько?
— Больше, чем самой себе. Понимаешь, что это значит?
Титов ищет подтверждения в ее глазах. Долго вглядывается, и она ему позволяет, выдерживая рожденный этим психологический дискомфорт.
— С этого момента никакого вранья, Ева. Какие-либо загоны, странности, любая мелочь — все оговариваем.
Уступая, Ева кивает и пробирается дальше в своей откровенности. Понимает, что если сегодня не разнесет перед Адамом свой мир в щепки, другой возможности может и не представиться. Завтра она уже не будет настолько уязвимой. Завтра она начнет отстраивать себя заново. Важно сказать все именно сейчас, без передышки.
— Помнишь, как мы планомерно уничтожали друг друга? — тихо спрашивает. Сама отвечает, в то время как Титов только щурит глаза, инстинктивно ожидая подвоха с ее стороны: — Помнишь.
Выдохнув, опускает голову вниз. И тут же, приложив усилия, обратно смотрит ему в глаза.
— Ева Исаева непотопляема, как «Титаник», — пытается улыбнуться своей шутке, но на деле гримаса получается скорее печальной. — По заявлению «разработчиков», у меня очень особые данные. Мне с детства внушали, что кровь у нас самая голубая в мире, — проговаривает эти слова сухим тоном, не оттеняя своего отношения к ним. Титов и без того в курсе, что она считает это полнейшей галиматьей. Нет необходимости тратить энергию на то, чтобы очередной раз плюнуть в сторону Исаевых. — Ты позвал меня в большое плаванье, и я вышла из домашних портов. Столкнувшись с тобой, я утонула, Адам.