Улей 2 (СИ)

Ольга Владимировна запахивает полы халата туже, стискивает пальцами ворот.
— Все нормально. Немного приболела. Завтра поеду в «White luxury».
И все-таки что-то не так, что-то неправильно…
— Ну же, Эва… Иди. Шурик поможет. Выведет тебя. Нужно поторопиться, пока отец с гостями в кабинете.
Холодные пальцы осторожно прикасаются к ее лицу, приподнимая подбородок.
— Слышишь меня? Эва?
Медленно моргая, пытается кивнуть.
— Да.
— Хорошо, — из горла Ольги Владимировны вырываются странные отрывистые звуки, когда она касается лба дочери губами. — Забирай ее, Шурик.
Слабо осознает, как ее передают из рук в руки. Яркое пятно материнского халата сменяется темным силуэтом. Резкий запах сигарет и мужского одеколона вытесняет легкий женский аромат. Именно в этот момент ей хочется закричать, будто все черти ада дышат ей прямо в спину.
— Мам… Мамочка… Ма-ам… Мама… Мамочка… — зовет без пауз, не понимая, насколько громким выходит голос.
Кричит ли она? Или все же тихо шепчет? А может, и вовсе только кажется, что ее голосовые связки создают звуки?
Лицо матери искажается и увлажняется слезами. Тонкая кисть зажимает рот, пытаясь остановить крик.
— Нет-нет… Ма-ам… Мама…
Круто развернувшись, Ольга Владимировна выходит из комнаты.
Картинка идет кругом, когда Шурик подбрасывают Еву и закидывает на плечо. Мимолетно беспокоится о том, чтобы удержать внутри себя содержимое желудка, как вдруг мужчина ставит ее на ноги и стремительно оттесняет в «карман» охранного поста.
— Резвый, а ты чего здесь? Твое время быть на заднем дворе.
— Сигареты забыл, — бубнит другой голос.
Крошечный огонек вспыхивает в темноте, и по морозному воздуху распространяется тяжелый сигаретный дым.
— Седой один, что ли, остался? — подгоняет парня Шурик. — Павел Алексеевич запрещает покидать пост до смены.
Дым раздражает ноздри, отвлекая от других ощущений.
— Да иду, бл*дь. За**али, панику разводить…
Ева чихает. И цепенеет, чувствуя лишь то, как по спине мороз ползет. А Резвый оборачивается. Качнувшись на пятках, громко гогочет.
— Два метра роста, Саня, а чихаешь, как девка.
Смех отдаляется и постепенно стихает. Исаева едва успевает уместить внутри себя весь ряд событий, как Шурик снова сгребает ее в охапку и, притормозив на мгновение у панели безопасности, выносит ее за пределы территории.
— Дальше не могу, Ева Павловна. Я должен быть у ворот.
Она, не мигая, смотрит перед собой. Так получается, что мужчине в ворот. На то, как дергается и останавливается его кадык.
— Уходите. Я должен возобновить видеозапись.
Ощущение, будто ее забросили в работающую бетономешалку, никак не отступает. Беспомощность, непонимание, страх, гнев, боль, печаль, потерянность, жуткая тошнота… Выхода нет. Все это бурлит внутри нее.
— Ева?
— Хм?
— Уходи!
— Да.
Отрывая взгляд от тяжело вздымающейся груди Шурика, медленно пересекает проезжую часть и снова останавливается. Смотрит на дом, темные окна которого вдруг одно за другим озаряются светом.
Тык-тык-тык-тык… Освещен весь первый этаж.
Тык-тык-тык-тык… следует второй. Узнает свое окно, отстраненно улыбаясь.
— Уходи же… Уходи!
Девушка кивает и, наконец, делает несколько шагов к автобусной остановке, только чтобы Шурик оставил ее в покое. Металл лязгает, коротко пищит система безопасности. Ева же усилием воли заставляет себя двигаться в заданном направлении. Свет автомобильных фар освещает ее со спины. Оборачиваясь, девушка натыкается взглядом на черный BMW Титова.
Все внутри нее встает вверх тормашками…
Что-то новое и необычное в ощущениях происходит — Еву бросает в жар. По спине и плечам идет горячая волна. Кожа покрывается липкой испариной. Влажные пальцы стискивают простыни.
Ева Исаева крайне энергичная натура, но сейчас ей требуются все силы только для того, чтобы подняться. Мысленно она желает разнести мир в щепки. Но физически ей едва удается выпрямиться и сползти с кровати.
 
Шатаясь, замирает посреди комнаты. Не отслеживая сердцебиения, теряется в сюрреалистичной действительности.
Жива ли?
Перекинув спутанные волосы на одну сторону, смотрит в зашторенное окно. Ее туда какая-то сила манит. Тепловой импульс — желанный и необходимый.
Делает шаг и замирает, будто пол ступни опаляет.
Если чувствительность сохраняется, если боль еще ощутима — значит, жива еще. С прагматической стороны жизни, это хорошо. Есть шанс все исправить.
Не двигается. Каменеет. Мысленно просчитывает расстояние. Убеждает себя, что это выполнимо.
Разум подгоняет нескладное тело двигаться.
«Ты отдашь мне свою душу, Эва. Сама в руки вложишь. Причем, я буду вести себя очень-очень плохо, но ты все равно любить меня будешь. Любить, как сумасшедшая».
«Я скорее сердце себе вырву, чем буду тебя любить».
Не вырвала. Не получилось.
Позволив всему самому плохому перегореть внутри себя, достает его из горячего пепла.
«Забирай, Адам, слышишь?»
«Еще не поздно?»
«Позволь сейчас отдать…»
«Только подставь руки…»
«Подставишь?»
«Держи… Поймаешь?»
«Только не обожгись…»
«Обожжешься…»
«Знаю, обожжешься…»
И она двигается, хотя изначально и кажется, что ничего у нее уже не получится.
Шаг. Второй. Ноги словно переломаны. Тело горит чудовищным напряжением.
Шаг. Мышцы гудят и пружинят, как после изнурительной физической нагрузки.
Шаг. Колени часто-часто подрагивают, когда рука хватается за штору. Тянет немного вбок.
Глаза пробегают по двору, покрытому тонким слоем заледеневшего снега.
Адам.
Горячая волна, как мощный нестабильный поток энергии, проходит сквозь тело Евы.
Ей так хочется к нему. Прямо из окна. Потому что необходимость не терпит промедления. Да и у Титова первый этаж — открывай и прыгай. Только с голыми ногами нельзя. Титов еще больше рассердится, а ей не хочется этого допускать.
Вдыхает и медленно-медленно выдыхает. Бежит к шкафу, он у Титова тоже древний. Шершавый, потрескавшееся за годы лаковое покрытие местами облупилось. Находит там вещи Адама. Хватает спортивные брюки и толстовку. Натягивает. Штаны сползают по бедрам, приходится схватить их спереди в узел и скрепить резинкой для волос. Одалживает у Титова также носки. И большую куртку тянет на плечи. Она пахнет Адамом, а Еве сейчас так нужна его сила.
  
Глава 54
 
Сначала она его забыла, а после — предала…
Такие мысли лезут в голову Титова. Он курит сигарету за сигаретой, на той самой ржавой детской площадке, и сверлит глазами окна первого этажа.
Ева все еще там.
Она там.
Она его.
Ева больше не Исаева. Она Титова.
Они живут в современном мире. Люди женятся. Тр*хают друг другу мозги и ссорятся. Бьют посуду. Орут матом. Непрерывно что-то друг другу доказывают. Изменяют душевно и физически. Разводятся.
Но у них с Евой все не так просто.
Адам ее не отпустит. Либо они вместе до конца, либо, пи*дец, вообще никак. Уже никак.
Пох*й на Исаева! Пох*й на королеву-мать! Пох*й на всю шайку!
Чтобы Ева им не сказала! Чтобы она там не делала!
«Сучка такая, свернуть бы шею…»
Дверь парадного хлопает, и Титов машинально поворачивает голову. Ветер подхватывает длинные волосы Евы и отбрасывает их назад. Первым порывом Адама является желание наорать на нее, что вышла без шапки. Но Ева так нерешительно и так медленно к нему приближается, тяжело что-то произнести. Губы открываются, слова стынут на них. Сигарета летит в снег. Сердце заходится в груди. Эта ядовитая любовь обдает грудь изнутри жаром. Разбитая душа — болючая рана. Но, вопреки всем предупреждающим ощущениям, не может отвести от Евы взгляда.