Улей 2 (СИ)

Лицо Исаева наливается кровью. Он готов вцепиться Приходько в глотку. Он бы с легкостью вырвал ее голыми руками. Но он оценивает равенство сил и понимает, что не успеет преодолеть и половины пути. Слишком много охраны, беспрестанно секущей каждый его вдох.
— Признаться, я уже стал забывать все то дерьмо, что хорошо запомнила бумага, — циничная улыбка приподнимает уголки тонких губ Виталия Ивановича. — Проект «АнкараАнталияАдана[2]» — это, мать твою, не открытие Стамбульского парка[3]. Ты же понимаешь, Паша? За подобное «братское сотрудничество» нас по головам не погладят. Нам их сразу отрубят!
И снова пульсирующая тишина.
— Как думаешь, почему Титов пришел именно ко мне, отбрасывая то, что там фигурирует еще пятерка известных фамилий? Да потому, что этот хитрый выродок просчитал, кто выше тебя! А мне это, ой как не на руку! Теперь, из-за твоей безалаберности, я буду вынужден солидарничать с Титовыми! Прогибаться, где следует и не следует… Ты хоть представляешь, насколько это хр*ново, Паша? У этих гребаных законченных моралистов всегда будет под рукой информация, способная растереть, как муравьев, руководящие силы этого города! И это притом, что некоторые из этого «черного» списка являются их основными конкурентами!
— Можно решить, — приглушенно предлагает Исаев.
— Как, черт возьми? Как? Мы не можем убить их всех. Хватит нам одного Титова, — на эмоциях выдает то, что не следовало бы. Зло выдыхает. Прочесывает пятерней стильную стрижку. — Парень приходил ко мне один. Но ты же не думаешь, что он не успел поделиться этой информацией с отцом и этой стервозной с*кой Дианой?
— В таком случае, где они?
На мгновение Приходько задумчиво щурит глаза. Но едва складывает все события в кучу, как понимает, насколько призрачные их надежды.
— Мать твою… В любом случае, мы не можем сейчас рисковать. Дай ему то, что он хочет.
— Он хочет мою дочь!
— Так отдай ему ее!
В гостиной появляется еще один человек. Но столкнувшиеся в горячем споре мужчины не обращают на Ольгу Владимировну никакого внимания.
— А ты не думал о том, что будет, когда она ему надоест? Какие тогда у нас будут гарантии?
— Нам с тобой придется молиться, Паша, чтобы этого не произошло! Молиться, — со всей серьезностью заявляет Приходько. — Отпускай ее. И начинай искать альтернативные пути решения проблемы. На будущее, так сказать… Паша, Паша… Я бы удавил тебя голыми руками, но у меня нет на это времени.
«А вот я для тебя найду, Виталя… Скоро».
Испытывая безумное желание закричать, Исаева испуганно зажимать рот ладонью, мало заботясь о яркой помаде и том несовершенном виде, который она в эту минуту представляет.
Слезы опаляют холодную кожу.
Женщина смахивает их. Прижимает указательные пальцы к внутренним уголкам глаз. Но… Слезные протоки будто прорвало.
Для кого теперь весь этот бизнес? Куда прикажете девать?
Все силы, что она в него вложила, вместо того, чтобы присутствовать в жизни своего ребенка… Если задуматься, Ольге Владимировне, как матери, нечего вспомнить… Она не видела, как Ева училась кататься на велосипеде. Не присутствовала на выпускном. Не поддерживала дочь на соревнованиях. Не знает, когда был ее первый поцелуй.
Она не знает о дочери ничего.
Успевала ругать и наказывать. Требовать совершенства.
Перед глазами мелькает недошитое подвенечное платье Евы… Все планы, вся ее жизнь — все летит в пропасть.
Будь Исаева к этому готова… Предупредил бы кто заблаговременно, справилась бы с эмоциями.
А в эту минуту… Она не понимает, что будет делать завтра? Послезавтра? На следующей неделе? Ради чего или кого ей теперь жить?
[1] Петриковская роспись — украинская декоративно-орнаментальная народная живопись, которая сформировалось на Днепропетровщине в поселке Петриковка, откуда и происходит название этого вида искусства.
[2] Анкара, Анталия, Адана — крупные турецкие города.
[3] Стамбульский парк — парк вблизи морского вокзала Одессы, открытый в мае 2017 г. в честь 20-летия побратимских отношений Одессы и Стамбула. Полное спонсирование строительства производила Турция.
   
Глава 19
 
Резкий щелчок дверного замка оповещает о прибытии посетителей. В комнату входит отец, и Ева, превозмогая боль в плече, принимает сидячее положение.
Все ее существо затапливает жгучее чувство ненависти. Первоначально оно поглощает остальные эмоции и чувства. Это странно, но оно притупляет даже душевную боль.
И наполняет ее тело силой.
Отец молчит. Изучая ее долгим пристальным взглядом, не произносит ни слова.
Это необычно. Как правило, он не тратит время на сомнительные запугивания. Никаких размытых представлений. Никаких полутонов. То, что он делает — всегда имеет четкий посыл.
И, по правде сказать, эта тишина вызывает больше тревоги, чем все остальное, что он мог бы ей дать. Ситуация становится еще более странной, когда порог переступает королева-мать. Ева отмечает неприсущую ей слабость: дрожь в руках. Ольга Владимировна пытается это скрыть, сжимая и разжимая пальцы. Но кисти все же трясутся. Настолько, что звякают друг о друга золотые браслеты.
— Говорите.
Но мать с отцом продолжают молчать.
— Это что, новый вид издевательств?
Медлит, прежде чем, превозмогая подступающую тошноту, задать единственный важный вопрос.
— Что вы сделали с Адамом?
Следующее, что она видит, на мгновение лишает ее речи. По щеке матери скатывается слеза.
Ступор. Непонимание. Растерянность.
Вскочив на ноги, Ева едва не падает сразу же назад. Сильное головокружение пошатывает ее тело и на долгое мгновение лишает координации.
— Что вы с ним сделали?
Тишина.
— Что вы сделали с Адамом? Ну, не молчите же? Скажите… Что с ним? Что вы… Что вы за люди? Мама…
— Ева… — намеривается одернуть. Пытается, но голос звучит хрипло и слабо. — Приведи себя в порядок. Ты уезжаешь.
— Куда? Что это значит?
Ольга Владимировна поджимает дрожащие губы и на миг перестает дышать.
— Что это, черт возьми, значит? Отвечайте! — кричит Ева. Усердно глотая воздух, упорно пытается быть услышанной. Двигаясь неосознанно, натыкается на занавешенную белым хлопком мебель. — Отвечайте!
— Прекрати этот балаган, — грубо бросает ей отец. — Следовало сдать тебя в психушку еще восемь лет назад, — заявляет, повышая голос. — Пригрел у груди змеюку…
— Куда вы меня отправляете?
— Следует спросить у нее, — нерешительно подает голос Ольга Владимировна. — Что, если Ева не захочет уйти?
— Ты, видимо, не поняла серьезности произошедшего, Оля. Сейчас неважно уже, чего хочет она!
— Вы что, прикалываетесь? — звуки, которые издает девушка, что-то среднее между смехом и плачем. Но, на самом деле — ни то, ни другое. — Перестаньте говорить загадками!
— Умойся и приведи себя в нормальный вид. Выглядишь как полоумная.
— Чувствую себя так же!
Когда Исаевы покидают спальню, Ева бросается к окнам и в ярости срывает шторы. Яркий дневной свет резко заполняет все пространство. В воздухе взрывается ненавистный запах и кружатся пылинки.
— Господи, сколько можно уже? Сколько можно?
Отбрасывая в сторону тяжелые метры ткани, девушка со злостью выдыхает. Запускает руки в волосы, отчаянно мечтая вырвать их с корнями. Бегает по комнате взглядом и вдруг замечает, что дверь оставили открытой.
— Что за…
С бесконтрольно колотящимся сердцем преодолевает расстояние и переступает порог. Действует так осторожно, словно шагает в западню.
Но в узком коридоре никого.
Идет по тихому дому, слыша лишь свое сбившееся дыхание. Следуя темными коридорами, открывает дверь за дверью. Чувствует себя героиней какого-нибудь второсортного фильма ужасов. Ведь где-то в этом доме находиться сам дьявол, а она целенаправленно ищет его укрытие.
 
Инстинкт самосохранения просит Еву остановиться, оглянуться, подумать еще раз. Но, на фоне общего состояния, этот инстинкт — всего лишь слабый импульс.