Новая Инквизиция IV (СИ)
Игнорируя лифт, я свернул на лестницу. Роман считал, что до третьего этажа незазорно и пройтись. Поэтому всегда использовал для подъема собственные ноги, а не чудо инженерной мысли. Когда я проходил мимо почтовых ящиков, то не смог устоять против чужой привычки и заглянул внутрь. Ну, конечно! Как я и думал… Лиза опять почту не чаще раза в месяц проверяет. Сколько я с ней воевал по этому поводу, а ей всё…
«Так, стоп!»– резко оборвал я себя. — «Держим дистанцию, не растворяемся в памяти куклы. А то одному богу известно, чем это для меня обернется в дальнейшем…»
Остановившись напротив до боли знакомой двери, я без колебаний вдавил кнопку звонка. У меня складывалось впечатление, будто покойный Роман испытывал некое подобие предвкушения перед встречей со своей семьей. И хоть я осознавал, что это невозможно, ведь у мертвого не может быть никаких чувств и желаний, фантомное нетерпение мне словно бы передавалось по ментальной связи.
Из квартиры донеслись звуки негромкой возни. Кто-то явно подошел сейчас к двери, внимательно рассматривал меня в глазок, но не спешил отпирать.
— Вы к кому? — прозвучал наконец приглушенный преградой женственный голос.
— К солнцу своему, — непрошено вырвалось у меня.
Я сразу же прикусил язык, понимая, насколько неуместна была эта фраза, но слово, как говориться, не воробей. Всякий раз, когда Роман задерживался на работе или дежурстве, его супруга устраивала такую своеобразную игру. Лизавета делала вид, будто муж так долго отсутствовал, что она уже успела позабыть, как он выглядел. Покойный старшина тоже активно принимал участие в становлении этой маленькой семейной традиции, а потому выдумал несколько десятков рифмованных ответов на все возможные вопросы жены. Собственно, один из этих вариантов я сейчас и выдал…
— Ч-что вы сказали⁈ — то ли крайне озадачено, то ли слегка испуганно отозвались с той стороны двери.
— Простите, Лиза, — повинился я, — мой язык опередил мысли. Меня зовут Юрий Жарский, я из инквизиции. Мне бы хотелось с вами поговорить.
Прекрасно зная непростой характер супруги Краснова, я готовился к тому, что женщина меня пошлет на три советские и даже в глаза не взглянет. Но все оказалось иначе. Звякнула цепочка, пару раз клацнул механизм замка и скрипнула поворотная пружина нажимной ручки.
— Откуда… вы знаете? — высунулось в подъезд круглощекое, но донельзя миловидное лицо Лизаветы.
— Я все вам расскажу, только не на лестничной клетке, идет? — без лишних уточнений понял я жену Романа.
Судорожно кивнув, дамочка посторонилась, впуская меня в жилище, а потом заперла за мной дверь.
— Чаю, кофе? — явственно нервничая спросила она, пока я разувался.
— Крепкий чай с медом и лимоном, если можно, — ответил я и заметил, как каменеет лицо женщины.
Да, понимаю. Это совсем низкий прием — требовать у вдовы напиток, который по десять раз на дню пил ее покойный муж. Однако я пришел сюда с вполне конкретной целью, а потому должен показать, что знаю Романа лучше, чем кто бы то ни было.
— Ксюша дома? — спросил я у хозяйки, пока она хлопотала на кухне.
— Да что за…
Лизавета дернулась и порывисто развернулась ко мне, вероятно, намереваясь потребовать объяснить мою осведомленность об их семье. Но ее прервало появление худенькой темноволосой девочки, которая вбежала на кухню и тут же обмерла, завидев меня.
— Мам, а можно я… ой… здравствуйте.
— Привет, Ксю, — тепло улыбнулся я дочери старшины. — Надо же, как ты выросла за эти полгода.
— Э-э-э…а вы… м-м-м… я… ну-у-у… наверное. Спасибо…
На гладкое личико школьницы, почти такое же кукольное и выразительное, как и у ее матери, наползла тень замешательства. Она не понимала, откуда этот здоровенный бугай, неожиданно нагрянувший к ним в дом, знает ее. А вот у Лизаветы, кажется, начали зарождаться некоторые подозрения на мой счет.
— Вы все-таки сделали это⁈ — зло прошипела женщина. — Я же запретила! Запретила тревожить его могилу! Да как вы могли…
Я всего лишь повернул голову в сторону вдовы, а она замолчала так резко, словно ей кляп в рот заколотили. Мрачные отражения другой стороны бытия, неспешно перекатывающиеся в глубине моих глаз, пугали и тревожили людей. Они не осознавали в полной мере, что именно видят, но ощущали, как это порождает в них безотчетный страх. С каждым новым днем я замечал в зеркале, как блуждающие тени в моем взгляде становились все тяжелее, резче и реалистичнее. И мне иной раз приходилось прилагать немало усилий, чтоб погасить сей черный пламень. Но пока что я неизменно оказывался сильнее и побеждал его.
— У тебя ведь день рождения был в мае, да Ксю? — произнес я, игнорируя выпад хозяйки. — Десять лет, твой первый юбилей!
— Ага-а, — осторожно подтвердила девочка, смущенно заламывая тонкие пальцы.
— Я тебе сюрприз по этому случаю приготовил. Пусть немного запоздало, но все же. Возьмешь?
Ксюша явно оживилась, заслышав о подарке. Но окончательно свое стеснение и неуверенность так и не смогла побороть. Она вопросительно посмотрела на родительницу, желая получить от нее разрешение. Но пребывающая в легком ступоре Лизавета даже не заметила взгляда дочери.
— Мама не против, — заговорщицким шепотом сообщил я. — Она этот подарок давно уже одобрила.
— Ну ладно…
Школьница робко приблизилась, выглядя как пугливый, но любопытный олененок. И моя ментальная связь с ее мертвым отцом задрожала подобно басовой струне.
— Вот, держи! — объявил я, вытаскивая из расположенного у моих ног рюкзака коробку, завернутую в плотную цветастую бумагу.
— А открыть можно? — глянула на меня своими большими глазами девочка.
— Не можно, а нужно! — ободрительно кивнул я, и дочка покойного старшины тут же приступила к распаковке.
Она щепетильно и аккуратно отклеивала каждый квадратик прозрачного скотча, боясь порвать красивую глянцевую бумагу. Школьница в процессе, кажется, напрочь позабыла о странном незнакомце, принесшим сей презент. Когда же она развернула упаковку и увидела, лежащий внутри графический планшет, то обмерла и затаила дыхание.
— Папа… — прошептала она одними губами, — хотел мне… такой подарить…
— Я знаю, Ксю, — грустно кивнул я, — папа всегда исполняет свои обещания.
Видя, как запруда век девчушки стремительно заполняется влагой, я и сам напрягся, чтобы не пустить слезу. Да, я впервые видел этих людей, но их образы, оставшиеся в памяти погибшего солдата, были слишком живыми. Возникшая между мной и Романом Красновым ментальная связь заставляла меня воспринимать Лизу и Ксению как родных. Но при всем при этом, я понимал, что должен сдерживаться. Иначе могу напугать жену и дочь старшины своей странной реакцией.
Девочка мужественно боролась с эмоциями целых полминуты. Но потом она не выдержала, разревелась в голос и бросилась на шею… мне. Ее мама дернулась было, чтобы оттащить дочь, но мой предостерегающий взгляд вынудил вдову остаться на месте. Я крепко обнял юную красавицу за плечи и прижал к себе, как делал сотни и сотни раз до этого. Вернее, делал ее отец, чей разум теперь был связан с моим.
— Папа… па-апочка… — рыдала Ксюша, уткнувшись в мое плечо. — Я так скучаю по нему-у…
— И он по тебе скучает, Ксю, — едва выдавил я сквозь тугой ком, возникший в горле. — Папа любил тебя больше всего на свете. Он практически не умел выражать свои чувства словами, но ему теперь очень грустно, что он так редко тебе об этом говорил.
Школьница еще сильнее стиснула мою шею и заплакала пуще прежнего, содрогаясь всем телом. А я покорно замер, стараясь не дышать лишний раз, чтобы девочка могла выплеснуть скопившееся на душе горе.
— Ну почему-у-у так произошло…
— Таков наш мир, Ксю, — глухо ответил я. — В нем очень много зла. И твой папа был одним из тех, кто встречал его грудью. Он защищал остальных людей, в том числе тебя и маму. Но, к сожалению, в этой борьбе не обходится без жертв. Однако ты должна гордиться папой. Он у тебя настоящий герой. Знала бы ты, как я мечтаю сказать нечто подобное и о своем отце. Но не могу.