Что ты сделал
— Вы переедете? Мы больше не будем соседями… — опечалилась она.
Тогда я решила, что она расстраивается, зная, что станет по мне скучать. Кроме того, мы по очереди сидели с детьми. Теперь же я подумала, что, возможно, огорчило ее другое: Майк окажется далеко от нее. Действительно ли она любила его и хотела все эти годы? Когда мы уехали, я чувствовала свою вину перед ней и маленьким Джейком, которого до этого видела почти каждый день. Но все-таки переезд произошел, и мы поселились в своем первом собственном доме в Бишопсдине — трехкомнатном, возле железнодорожной станции, чтобы Майку было удобно ездить на работу. Я вздохнула с облегчением — мы уехали из Лондона. Но, возможно, причина была в другом — мы уехали от нее.
— Мама, — сказала Кэсси, глядя на меня, как на дуру, — ты пропустила поворот. Придется возвращаться.
Мы, конечно, опоздали, поскольку еще десять минут искали место на парковке. Бишопсдин запрудили внедорожники, машины мамочек, которые отвезли детей в школу и пошли пить кофе, на йогу с малышами или в спортзал. Еще не так давно я была одной из них. Оказавшись здесь, я быстро оставила попытки найти работу по специальности, потом сидела с Бенджи и через два года стала просто неработающей матерью двоих детей — такой же, как большинство местных женщин.
В тревоге мы спешили к зданию суда.
— Что будет? — спросила запыхавшаяся Кэсси.
— Он уедет с нами домой. Уверена — его не станут держать, — ответила я.
Такой вариант действительно был вероятен. Отчего же меня грызло предчувствие, что я никогда больше не увижу Майка?
— Но что потом? Как ты будешь с ним жить? И как вести себя мне?
— Не знаю, милая… Наверное, как обычно… Я…
Почувствовав, что Кэсси, которая шла за мной, напряглась, я обернулась.
— Джейк! Джейк! — крикнула она.
Я тоже его заметила. Он крался вдоль домов, примыкающих к зданию суда, сутулясь, глядя себе под ноги и все в той же одежде: черных худи и джинсах. Я знала этого юношу с самого его рождения. Для моих детей он был все равно что кузен, а теперь в его глазах полыхала неприкрытая ненависть. А моя дорогая девочка бежала к нему и просила:
— Пожалуйста, Джейк!
Он же отвернулся от нее, пробурчав:
— Мы не должны говорить.
— Но мы все-таки можем…
— Нет, не можем! — И он оттолкнул ее.
Увидев это, я поняла, что способна причинить ему боль. Хоть он и был моим крестным сыном, практически племянником, во мне поднялась ярость.
Кэсси стояла и, потирая руку, смотрела, как он заходит в стеклянные двери суда.
— Все в порядке, милая? Он не сделал тебе больно?
— Он не хочет говорить со мной…
— Он просто расстроен. Сейчас каждому из нас тяжело.
— Но я и он… Мама, я не понимаю, что происходит!
Я приобняла ее, и на сей раз она мне это позволила.
— Все будет хорошо, — сказала я. — Все это каким-то образом разрешится, и очень скоро.
Хотелось бы мне верить в собственные слова.
Свет, падавший через стеклянный потолок, ненадолго ослепил меня, пока мы занимали места. Карен и Джейк сидели прямо напротив нас. Он держал мать за руку, и оба они смотрели поверх наших голов. Кэсси казалась испуганной, и я тоже взяла ее за руку. Мгновение мы сидели так, а потом она отстранилась. Я увидела на скамье адвокатов Анну Маккрам. Был там и констебль Адам Дивайн, несмотря на строгий костюм казавшийся подростком.
А на скамье подсудимых — Майк, мой муж. Я не сразу узнала его, таким бледным и постаревшим он выглядел. Майк кидал на меня умоляющие взгляды, и я не могла этого вынести. На его лице был написан ужас. Кэсси всхлипнула.
Раздался голос:
— Встать, суд идет!
Все поднялись, и я тоже вскочила, оступившись.
Вот и настала эта минута…
На удивление, заседание прошло очень быстро. Было подтверждено, что дело переходит в Королевский суд. Анна подала прошение об освобождении Майка под залог, и его удовлетворили. Я не наблюдала вокруг потрясенных или испуганных людей. Казалось, с подобным здесь сталкиваются каждый день, и, думаю, так оно и было. Разбитые жизни воспринимались туз как нечто само собой разумеющееся. Кэсси повернулась ко мне, когда мы встали, и, дрожа, прошептала:
— Он едет домой?
— Да, мы встретимся снаружи.
Я совершенно не представляла, что сказать Майку. На выходе из зала толпились журналисты. В первый момент я не поняла, почему они здесь. Разве на суде присутствовала какая-то знаменитость? Но потом до меня дошло: они здесь из-за меня. Внезапно я стала информационным поводом.
— Эли! — крикнул один из них. — Эли, мы можем услышать ваше заявление?!
— Спокойно. Иди к дверям, — велела я Кэсси.
Сердце билось как сумасшедшее. Не смотреть на людей, которые выкрикивают твое имя, не замечать их — это противоестественно и потому трудно. Майк стоял в фойе спиной ко мне, словно окруженный водоворотом света от вспышек. Тот момент; которого я боялась, — наша встреча лицом к лицу — смазался из-за суеты вокруг. Нужно было поскорее вывести отсюда Кэсси.
— Что происходит? — услышала я голос Майка.
— Пресса сбежалась. Это из-за меня… Идем, машина за углом.
Майк приобнял дочь, словно пытаясь защитить ее от журналистов, но она стряхнула его руку.
— Пап, что произошло? Что ты сделал?
— Пожалуйста, не сейчас, дорогая. Поговорим дома.
Вместе мы провели Кэсси сквозь толпу, все это время скандировавшую мое имя. Я задыхалась, по телу струился пот. Было слышно, как Майк произнес: «Боже правый…» А потом полицейские начали оттеснять журналистов прочь, расчищая нам путь.
— Машина на Лондонском шоссе, веди дочь туда, — сказала я Майку.
Краем глаза я заметила Карен с Джейком, возле кустов за дорогой. Она сгорбилась, выглядела словно опустошенной и будто на десять лет постаревшей. Интересно, как они доберутся до дома? Поедут на автобусе или же остановятся где-то здесь? Карен заметила меня и произнесла мое имя. Я прочитала его по губам, удивившись — она меня зовет? Просит о помощи? Хочет объясниться? И часть меня рванулась к ней — обнять, защитить, как раньше делала она. Но я помнила предупреждение полиции: подобное может быть расценено как агрессия, и не забыла того, что рассказал мне Майк. Поэтому я просто опустила голову, стараясь больше не смотреть в ее сторону. Если бы я снова взглянула, то не смогла бы удержаться и подбежала бы к Карен спросить, как она себя чувствует. Проигнорировав все доводы разума, повела бы себя как подруга, а не как жена мужчины, соблазненного ею. И тогда, наверное, не случилось бы того, что произошло потом, и все сейчас было бы совсем по-другому.
Торопливо двигаясь в сторону машины, я вдруг услышала за спиной топот. Обернувшись, увидела, что к нам приближается Джейк. Я никогда прежде не видела его бегущим. Карен что-то закричала, и в тот же момент я разглядела, что у Джейка в руке нож.
Майк тоже это увидел. Как и у меня, у него сработал инстинкт — защитить своего ребенка. Он схватил Кэсси в охапку, и поэтому нож, сверкнув на солнце, воткнулся ему в спину. Я видела, что Джейку потребовалось усилие, чтобы лезвие прошло через костюм, рубашку и вошло в плоть… Ужас сковал меня, во рту разлилась горечь.
Майк начал оседать, кровь стала вытекать из раны, из того места, откуда торчал нож. Он попытался опереться на руку, но не смог, она словно подломилась, и его голова ударилась о поребрик.
— Сволочь! Ублюдок! Что ты сделал с моей мамой?! — орал Джейк.
Кэсси кричала и отталкивала Джейка, колотя его кулаками в грудь. Я узнала нож — мой, остро заточенный, из японского набора. Джейк украл его с нашей кухни.
Все это произошло за считаные секунды. Сверкнули светоотражатели на куртках полицейских, схвативших Джейка. Он плакал и не сопротивлялся. Кто-то склонился над Майком и вызвал по рации скорую. Асфальт и одежда Кэсси были в крови. Помню, что все еще оцепенев и не веря в случившееся, я посмотрела на Карен, но солнце ослепило меня, и я не увидела ее лица.
1993