Потерянные ноты (СИ)

— Ты ведь получил назначение? — спрашивает успокоившийся Себ.
Брок мотает головой. Он не хотел говорить ни о чем в принципе, о полученном назначении в частности. Он может простить слабость своему малышу, но он никогда не позволит расклеиться себе. Если он увидит страх в родных глазах снова, то будет скулить и выть, как брошенная под дождем дворняга — от бессилия и безысходности. Сейчас он просто хочет побыть со своим другом столько, сколько сможет. И ни о чем не думать. Паренек понятливо кивает в ответ на тишину, выключая светильник.
Утром их будит миссис Грин. Она стучит в дверь, видимо ногой, зовет завтракать. Оладьи, молоко и холодный сладкий чай. Утро кажется идеальным, и ничто, кроме черных кругов под глазами не напоминает о вчерашнем диалоге.
— Тебя-таки подстригли! Я же предупреждала.
Она ерошит внуку волосы. Смеется, слишком явно игнорирует тяжелый взгляд, направленный на дно пустой кружки. Себастиан не разделяет ее веселья. Он любил свои волосы. Холил их и лелеял. Много натерпелся из-за них в школе и в университете. Но в армии особо никто не интересовался, чего он хочет. Выдали жетоны, остригли волосы и отправили на базу. А потом на пару недель домой.
65% никеля, 30% меди, 5% стали с марганцем, кремнием и углеродом — единственное, что поможет военнослужащему не впасть в безвестность на случай смерти. Сухая информация о солдате: имя, фамилия, регистрационный номер, дата противостолбнячной прививки и группа крови, город и штат проживания, религия владельца, фамилия лица, которое следует известить в случае смерти владельца жетон — то, что останется от тебя. Жетон Себастиана выглядел чуть иначе. Он был отлит из нержавеющей стали. Оно и понятно. Постоянно находясь в воде, он бы заржавел. И опознание погибшего солдата сделалось бы невозможным.
Брок уговаривает Себастиана пойти в парк. Вместе. В конце концов, они уходят на войну, если кто-то что-то заподозрит, это станет наименьшей из их проблем. Тот упирается, привычно поджимает губы, выпячивает подбородок. Они выбираются из дома поздно вечером. На танцевальных площадках тьма народа. К счастью, никто не обращает внимания на двух парней, держащихся за руки.
Себастиан судорожно сжимает ладонь друга, когда ему кажется, что на них смотрят. Брок лишь смеется. Говорит, что никому нет до них дела, и предлагает немного посидеть. Себастиан расслабляется. Опускает голову ему на плечо, прижимается лбом. Брок не понимает, то ли парнишка опять хочет разрыдаться, то ли смиряется с ситуацией и старается отвлечься от окружающих их людей.
— Брок, — зовет он, — Помнишь Моник?
— Чего это ты вдруг о ней вспомнил?
— Не знаю. Просто. Когда мы расставались, она сказала, что мое сердце никогда ей не принадлежало, потому что я не мог дать ей то, что уже отдал другому человеку. Она сказала, что оно всегда было твоим.
— О нас знали все, кроме нас. Почему мы были такими слепыми столько лет?
— Потому что идиоты, — бодро заканчивает Себастиан.
Он тянет Брока за руку, поднимаясь на ноги. Тот недоверчиво смотрит на ухмыляющегося пианиста, но без возражений следует за ним. Себастиан приводит его в отдаленную часть парка, где слышно музыку и людей, но деревья скрывают их от мира.
— Я хочу танцевать, — безапелляционно заявляет он, обнимая застывшего парня.
Брок не спорит. Обнимает в ответ. Двигается, не отводя взгляд. Себ кружится в танце, смеется чуть слышно. Он счастлив и наконец, расслаблен. Отпустил себя. Глаза сверкают, в них пляшут чертенята. Происходящее кажется глупой шуткой. Сейчас они вместе. Счастливые. Живые. Через неделю — разные концы света и пара писем в месяц. И когда кончится этот кошмар, они встретятся, если повезет. А может и не встретятся. Но это пугает. Такие мысли отчетливо въедается в мозг и никогда отпускают. Они должны думать о хорошем.
Райт ненавидит себя за то, что собирается сделать, но другого времени может вовсе не представиться. Он осторожно прижимает к себе парнишку, прерывая танец, разглядывает вылезшие по весне веснушки, убирает челку со лба и старается не думать.
 
— Африка, — непонимающий взгляд царапает болью под ребрами, — Меня командируют в Африку вместе с корпусом Криса, Бастиан. Тот лейтенант, его повысили, он помог мне попасть в отряд брата.
— Африка? Это так далеко. Письма будут идти недели. Месяцы.
Голос звучит беспомощно и сбивается к концу на чуть слышный шепот. Брок целует приоткрытые губы. Кусается нетерпеливо. Делая больно, скорее всего. Но лучше целовать, чем смотреть на изломанные брови и гадать, как больно сделали его слова на этот раз. Он шепчет, задыхаясь:
— Знаешь, я люблю тебя. Так давно, что, кажется, будто всегда любил. Ты — моя жизнь, малыш. Мы вернемся домой.
Себастиан кивает. Ластится, трется щекой о шершавую ладонь, прикрывая глаза. И как никогда ярко ощущает родное тепло, родной запах, родного человека рядом. Брок вжимает его спиной в дерево. Целует отчаянно. Себастиан задыхается от нахлынувших чувств. Он говорит, что им срочно надо домой. Брок соглашается.
Себастиан не хочет умирать. Он не умрет. Они вернутся домой. Вместе. Обязательно. Ведь если все заканчивается плохо, значит, это еще не конец. Так часто говорила бабушка.
========== 13. ==========
 13. 
Неделя пролетает неожиданно быстро. Проносится перед глазами чередой семейных завтраков, вечерних прогулок, бесконечно нежных поцелуев, жарких ночей. Правильно говорят — перед смертью не надышишься. И как бы Себастиану не хотелось провести все возможное время рядом с Броком, он решает вмешаться в семейный конфликт Райтов. Подходит как-то утром к отжимающемуся на кулаках Броку. Смотрит серьезно, очень строго. Брок от неожиданности садится на пол, переводит дух. Себ протягивает ему небольшой аккуратный букет и говорит:
— Ты сегодня пойдешь к матери.
Не вопрос. Просто озвученный факт. Брок удивленно приподнимает брови, но оставляет едкие комментарии при себе, кивает, забирает цветы. С серьезным Себастианом не надо спорить. Это все равно бесполезно. Проще сделать так, как он сказал. В конце концов, у эмоционального музыканта намного лучше с семейной психологией, чем у уличного бойца.
Мать не появлялась на пороге этой квартиры ни разу с момента его возвращения. Хотя узнала о том, что сын приехал на второй день его отпуска. Брок сам понимает, что должен сходить. Попрощаться. Ведь он уедет на войну, и она останется совсем одна. Гордость — это конечно, замечательно, но сейчас для нее не лучшее время.
Брок поднимается по лестнице бегом, сжимая в руках букет, чтобы не передумать. Аманда услужливо сообщила, но его мать уже вернулась с работы. Он никогда бы не подумал, что преодолеть два десятка ступенек будет так тяжело. Ему открывают сразу, он даже не успевает постучать.
— Мам?
— Брок!
Женщина обнимает его. Улыбается. Плачет. Повторение их последней встречи. Мерзкое чувство дежавю не дает покоя. Брок не может видеть ее слез, не хочет. Это больно. Почти так же больно, как видеть слезы Себастиана. Он вдруг замечает, как постарела Джулия. Не просто устала, исхудала, не выспалась, а именно постарела. Лицо испещрено морщинами и волосы седые. Она всхлипывает, обнимая сына за плечи. Она, как Себастиан, смиряется с неизбежностью судьбы. Потеряв на войне мужа, старшего сына, теперь она провожает на нее младшего, последнего. Она не надеется увидеть его снова. Она точь-в-точь, как Себастиан. Он осознает сходство парнишки со своей матерью. Это почему-то смешно и грустно одновременно.
Миссис Райт ставит чайник, достает из шкафчика заварку и маленькую стеклянную баночку с сухими зелеными листочками. Улыбается загадочно, высыпая их в чашку. Кухню заполняет приятный сладкий аромат.
— Мята. Как ты любишь, сынок, — говорит она.
Чайник неприятно свистит. Джулия заваривает чай. Брок пробует обжигающий напиток. Кривится. Он отвык от зеленого чая с мятой. Он вообще отвык от чая. Теперь ему ближе молоко. Кажется, мать не заметила этой перемены, а он не хочет портить момент.