Потерянные ноты (СИ)

Брок не плачет, конечно, нет. Глаза жжет, дыхание перехватило, и в горле застрял неприятный ком, но слез нет. Он уходит в пустую комнату, собирает вещи. До полуночи смотрит в потолок. Спать одному в холодной кровати кажется ужасно нелепым. Всю ночь ему снится удаляющийся силуэт в каске, натягивающаяся нить, между ними и черные скрипичный ключ на расслабленной спине.
Утром его будит миссис Грин. Она же готовит завтрак и провожает его на вокзал. В этот раз там тоже шумно, не протолкнуться. В толпе он видит мать. Она бежит к нему, придерживая маленькую шапочку. Обнимает, плачет, будто думает, что убьют прямо на тренировочном полигоне. Не убьют. В конце концов, младшего сына она потеряла задолго до этого.
========== 12. ==========
 12. 
Они не пишут друг другу письма, не созваниваются. Они не видятся. Они как будто существуют в разных мирах. Хотя, в какой-то степени так и есть: один все еще на родной земле, другой — в чужой стране, на другом континенте.
Ребята в казармах хвастаются фотографиями своих девушек, обещавших ждать любимых солдат.Райта никто не ждет. Может быть только мама, но он не уверен. Она тоже не пишет. Он сжимает фотографию в нагрудном кармане и успешно отшучивается от подколок сослуживцев.Броку некого им показать. И каждый раз говорить, что его сердце занято, когда холостые парни собираются в клуб в выходной, надоедает. Но он уперто сидит в казармах каждый вечер. Играет в карты, курит, чистит оружие или тренируется в зале и надеется, что Себастиан все же не нашел себе жену где-нибудь на другом конце света. И они оба вернутся домой перед войной. И у них будет еще один последний поцелуй.
Полгода пролетело, как один день. Тяжелые сапоги, сборка-разборка оружия, марш-броски на десятки километров с полной выкладкой, прочие прелести будней будущих защитников родины. Брок приехал чуть больше суток назад. Но так и не смог заставить себя собраться с мыслями, даже сумки не разобрал. И вот уже несколько часов он сидит в родном доме, в знакомой до боли квартире, на все еще скрипящей кровати. Пахнет пылью и талым снегом, словно в этой комнате весна наступила только с его приездом. Вокруг пусто и тихо. Ни Аманда Грин, ни мать не знают о его возвращении. Он не хотел никому сообщать. Ему необходим покой. И тишина.
Себастиан не стучит. У него все еще есть свои ключи. Он тихо заходит в квартиру. Пол скрипит под ногами.Грин шуршит сумками, проходит в комнату, садится на кровать рядом и молчит. На нем красуется новенькая форма. Щеки музыканта алеют под изучающим взглядом. Скулы — можно порезаться, свежая ссадина на лбу и шрам на виске, которого раньше не было. Но он рядом. Держит за руку, дышит чуть слышно и улыбается несмело. Поправляет обстриженные волосы. Непривычно короткие. Даже слишком.
Брок не может перестать смотреть. Живой, настоящий. Не сон, как каждую ночь почти полгода. И целует он по-настоящему, обнимает за шею, тянет на себя.Теплый.Родной. Брок опускает голову ему на грудь, слушает учащенное сердцебиение и спрашивает:
— Не прошло, да?
— Не прошло.
— Ты ведь пытался?
— Нет. А ты?
— Нет.
Вздох облегчения выходит почти синхронным. А после и смех. Себастиан не лгал. Он ненавидел свою излишнюю эмоциональность, потому что на второй неделе на стену от тоски готов был лезть. Руки тряслись от желания написать хоть пару строк. Но они же договорились не писать. Оба надеялись — а вдруг пройдет. И оба этого до смерти боялись. Видимо любовь, даже «неправильная» не может пройти, так же легко, как обычная простуда. А если и может, то на это требуется гораздо больше времени, чем шесть месяцев.
На кухне пахнет свежеприготовленным омлетом. Себастиан отвык от простого домашнего уюта. Брок в старом затертом фартуке крутится у плиты, пробуждает в голове тысячи воспоминаний о подобных вечерах. Сейчас они кажутся безумно далекими, почти забытыми. Времена покоя и безопасности.
Он осматривает квартиру, будто пытается вспомнить что-то. На учебном полигоне не было пианино. А если бы и было, кто б позволил ему играть? Он смотрит на покрывшийся пылью инструмент с неприкрытой тоской. Бабушка не трогала его. Вообще к нему не подходила. Эта тоска не укрывается от его лучшего друга.
 
— Бастиан, сыграй мне, — шепотом просит Брок.
Себастиан встряхивается. Кивает слегка заторможено. Он гладит ладонью инструмент, любуется лакированным деревом, как в день их знакомства. Ведет по клавишам кончиками пальцев. Улыбается. И вид у него такой взволнованный и одновременно удовлетворенный. Сердце заходится в бешеном ритме от предвкушения. Брок скучал по этому пианино, не меньше самого музыканта.
— Ребята постоянно спрашивали, что значит татуировка на моей спине, — вдруг говорит он, садясь на бархатный табурет.
— У меня тоже, — Брок садится рядом.
Парнишка играет, погружаясь в свой мир. Райт готов поспорить, что в этом мире нет войны, зато есть церковь, дом и лохматая большая собака. Он прикрывает глаза. Брок замирает, наблюдая за порхающими пальцами.Они снились ему. Изящные, сильные пальцы, сворачивающие кому-то шею, нажимающие на спусковой крючок, нежно скользящие по спине, царапающие плечи короткими ногтями…
Брок даже не старается остановить себя. Он перехватывает руки пианиста. Прижимает к губам. Целует. Кожа больше не мягкая, отдает сталью и морской солью. Когда он поднимает взгляд, видит понимающую улыбку.
— Я тоже скучал, — говорит хозяин квартиры.
У Себастиана волосы еще влажные после душа. Райт зарывается пальцами в мокрые короткие пряди. Тянет, заставляя поднять голову. Он целует так, будто от этого зависит его жизнь. Брок был рад, что миссис Грин уехала к подруге на пару дней. Действительно рад.
Уже потом он курит, сидя на подоконнике. Выдыхает едкий дым в форточку, кутаясь в теплый свитер. За окном завывает ветер. Весна только начинает вступать в свои права. Снег растаял, но ветра с океана все еще пронизывающие, ледяные. Себастиан ежится от холода и натягивает одеяло по самый нос. Так, где он был, ветер теплее, и солнце дарит тепло каждый день.
— Ты когда-нибудь думал, что будет, если мы не вернемся домой? — после долгого молчания голос у него хриплый.
— Не говори ерунды, — Брок стаскивает свитер, залезая под одеяло, — Твоя бабушка нам не простит, если мы оставим ее одну. Булочная — наше мирное будущее, — Себ неуверенно хмыкает на это, — Ты часто думаешь об этом, — заглядывая в синие глаза, очень четко понимает Брок.
— Не особенно, — пожимает плечами музыкант, — Просто дурное предчувствие.
— Впереди война. Плохое предчувствие — это нормально. Было бы куда страннее, если бы ты был счастлив и спокоен.
Себастиан молчит. Он смотрит в глаза напротив, будто в душу заглянуть пытается. От этого взгляда ничего не спрячешь. Брок и не пытается. Поэтому Себ видит неуверенность, видит тот же страх, что испытывает сам. Брок всегда был бойцом. Он не трепетная девица. Но страх перед неизвестностью своей судьбы сильнее его. Он с головой кидается в пекло, и Себастиан, смирившись, послушно идет за ним следом. Отомстить за брата лучшего друга, за своих родителей — прекрасное оправдание для самого себя. Он не признает вслух, что не сможет сидеть здесь, писать музыку, учить этому других, строчить письма на фронт пока его любимый человек там. Сражается, защищает, умирает. Очень далеко от него.
«Любимый человек» стоит комом в горле. Они расстанутся через две недели и вряд ли увидятся вновь. Оба имеют горький опыт. Обоим знакома поганая привычка войны: она забирает все, что люди любят. Руки начинают дрожать, Себастиан не замечает. Понимает уже тогда, когда большие теплые ладони сжимают его пальцы. Кажется, он плачет.
— Бастиан, — шепчет Брок и получает в ответ громкий всхлип.
Мужчины не плачут — расхожее заблуждение. Они не плачут как девушки по поводу и без. Но иногда бывают моменты, когда плакать легче, чем говорить. Сейчас наступил именно этот момент. Себастиан задыхается собственными слезами. Его колотит. И Брок прижимается губами ко лбу, проверяя, не жар ли заставляет тело в его руках дрожать. Он с ужасом понимает, что это из-за него. Он принял решение за них обоих. Они отправляются в ад, потому что он не смог достойно проститься с братом. Не смог отпустить его. И из-за этого Себастиан может погибнуть там.