Разрушенный (ЛП)

Я ненавижу себя за то, что прильнула к нему. Джакс вызывает привыкание, доказывая мне, как сильно я жажду его губ. Поцелуй в моей квартире не удовлетворил желание — он его породил. Которое я не должна испытывать в первую очередь, поскольку попросила его сосредоточиться на себе, а не на чем-то между нами.
Джакс отходит от меня.
— Научись отпускать то, что тебя преследует. Ты же не хочешь стать такой, как я, разрушив все хорошее в своей жизни. К сожалению, у таких людей, как я, не бывает хэппи-энда. Но ты заслужила все это. Танцы под дождем в финале с каким-нибудь влюбленным придурком, который будет дарить тебе все самое лучшее до конца ваших долгих жизней.
Он уходит в свою комнату, оставляя меня в беспорядке моих собственных эмоций.
Джакс Кингстон украл кусочек моего сердца, и я не уверена, что когда-нибудь смогу его вернуть. И что еще хуже, я не знаю, хочу ли я этого.
  
Глава 20
 
Джакс
— Как ты провел эту неделю? — Том прерывает мой обычный подсчет. У нас установилась удобная схема: каждую неделю я отвечаю на несколько его вопросов. Я не скажу Коннору, но наличие человека, которому можно выговориться, помогло мне эффективнее справляться со своей тревогой. У меня все еще бывает обычная дрожь и прочее, но это неизбежно при переходе на новое лекарство.
— Все было хорошо. Я готовился к Гран-при Канады и был занят.
— Занятость — это хорошо. А как твоя семья?
— На этой неделе маме стало немного лучше. Впервые за долгое время папа смог поехать на работу. Люди думают, что он целыми днями сидит без дела, но на самом деле он спонсирует перспективных бойцов ММА. Он говорит, что, к сожалению, бокс — это умирающий вид спорта.
— ММА — это довольно увлекательно. Приятно слышать, что у твоей мамы сейчас лучшая неделя. Уверен, это помогает тебе справиться со стрессом.
— Да, спасибо, блин. Они вообще-то попросили меня пожить у них во время летних каникул перед Гран-при Великобритании.
— Как ты к этому относишься?
— Хорошо, только Елена застрянет в Лондоне, чтобы нянчиться со мной. Это значит, что она проведет месяц со мной и моими родителями. — Я провожу рукой по своей заросшей щетиной челюсти.
— Месяц — это долго.
— Ни хрена себе.
— Ты хочешь, чтобы Елена познакомилась с ними?
— Не совсем. По нескольким причинам, и самая большая проблема в том, что она не знает, что моя мама больна.
— Это то, чем ты хочешь с ней поделиться?
— Я знаю, что могу доверять Елене, что она ничего не скажет, но это не облегчает процесс. Но, честно говоря, у меня нет выбора.
— Что из того, что она знает, делает это трудным для тебя?
— Такое ощущение, что я разрушаю последний барьер между нами. Она будет знать обо мне все, что только можно знать.
— И что из этого заставляет тебя бояться?
Я делаю глубокий вдох, обдумывая, как отказаться от того, чтобы рассказать Тому. Вместо этого я делаю над собой усилие, зная, что мне нужно с кем-то об этом поговорить. Чертова аномалия.
— У моей мамы болезнь Хантингтона.
Том молчит. Его молчание подпитывает мой страх, заставляя меня сесть и посмотреть на него.
Я ненавижу печаль в его глазах. Я привык к этому взгляду за всю свою жизнь.
— Тебе не нужно так на меня смотреть.
— Черт, Джакс. Мне жаль это слышать. — Он качает головой.
— Это не меняет ничего из того, что я сказал, и решений, которые я принял. — Я сжимаю руки в кулаки перед собой.
Он постукивает ручкой по ноге.
— Тебя проверяли?
— Нет. И я не хочу.
— У тебя дрожь и беспокойство… ты ведь беспокоился об этом, не так ли?
 
— Ни фига подобного. Тогда, полагаю, ты знаком с этой болезнью.
Том вздохнул.
— Я знал кое-кого, кому поставили диагноз. Я бы дал тебе другие рекомендации, если бы знал, что это может быть частью тревоги, которую ты испытываешь.
— Например?
— Я бы начал с того, что попросил бы тебе рассмотреть возможность генетического тестирования, а не пробовать другие лекарства для снятия симптомов. Одна из самых первых вещей, которую рассматривают психологи при постановке диагноза, — это любое предсуществующее медицинское состояние.
— Нет, блядь. Это не вариант. К тому же, я всегда был таким, с самого детства. Это только усугубило ситуацию.
— Варианты меняются. Ты говоришь о вероятности 50/50 заболеть болезнью Хантингтона. Это нелегко переживать каждый день, особенно если у тебя, возможно, более раннее начало болезни по сравнению с твоей мамой. Это зависит от результатов анализов.
Я опускаю голову на руки. Услышав это от кого-то, кто не является моими родителями, не легче проглотить этот факт.
— Ты думаешь, я этого не знаю? И я уже встречался с генетическим консультантом. Я прошел через весь процесс перед тестированием, но не смог его пройти. Я был там, делал это.
— Это был чрезвычайно смелый первый шаг.
Меня разбирает жестокий смех.
— Смелый? У меня был приступ паники перед тем, как я вошел в здание для прохождения теста. Я ушел еще до того, как это имело значение.
— Хочешь верь, хочешь нет, но я считаю твою попытку пройти тест, который может навсегда определить твою жизнь, невероятно смелой. Не каждый согласится пройти месяцы генетического консультирования. — От похвалы Тома мои щеки нехарактерно раскраснелись.
— И все же я недостаточно силен, чтобы пройти через это. — пробормотал я.
— Ты сидишь здесь и рассказываешь о своем страхе — это сильно. Ты меняешь новые лекарства, потому что понимаешь, что другое тебе не помогает — это смело, особенно в середине сезона. Я, например, думаю, что ты намного сильнее, чем ты себе это представляешь.
Я снова ухожу в себя, глядя в потолок.
Том нарушает молчание через несколько минут.
— Моя работа не заключается в том, чтобы подталкивать тебя к прохождению теста. Я могу только посоветовать тебе подумать о плюсах и минусах. Мы можем сделать это вместе и понять, какое решение будет лучшим.
Зачем беспокоиться, если моя жизнь имеет пятидесятипроцентную вероятность того, что срок годности истечет?
Я метался и ворочался всю ночь, пытаясь заснуть в течение нескольких часов после моей победы в Р3 на Гран-при Монреаля. Переход на новые лекарства оказался труднее, чем ожидалось, особенно в связи с ограничением мгновенного облегчения, которое дает Ксан перед сном.
Я скатываюсь с кровати, жажду выпить стакан прохладной воды. Сохраняя тишину, я направляюсь на кухню. Свет, светящий под дверью Елены, заставляет меня сделать обходной маневр.
Обычно она засыпает после меня, но два часа ночи для нее — это новый уровень.
Я открываю ее дверь.
— Что ты делаешь, когда не спишь… — Мой голос прерывается, когда я вижу, что она свернулась калачиком под одеялом и крепко спит. Она выглядит чертовски умиротворенной и юной, ее каштановые волосы покрывают подушку, а руки сжимают белый плед.
— Как, черт возьми, ты засыпаешь при включённом свете? — шепчу я, откидывая с ее лица несколько свободных прядей волос.
Боже правый, я становлюсь жутким, наблюдая за тем, как она спит. Я пользуюсь моментом, чтобы оценить ее комнату. Жизнь в дороге означает, что у нас не так много личных вещей, поэтому фотография на ее тумбочке привлекает мое внимание. Молодая Елена висит на спине молодого человека, который, как я предполагаю, является ее отцом. Рядом с ним стоит женщина, похожая на чуть более взрослую версию Елены. Они выглядят счастливыми и беззаботными.