Посланник князя тьмы [Повести. Русские хроники в одном лице]
Доктор Яунземс взял с каминной полки бокал с напитком, пригубил его и задумчиво прошелся несколько раз туда и обратно. В гостиной царила мертвая тишина, никто не смел даже пошевелиться, боясь сбить рассказчика с мысли.
— Не знаю, сколько я пробыл один, пожалуй, такого понятия, как время, вообще не существовало для этого зала с развешенными по стенам вместо портретов предков большими, а рост человека, зеркалами, но вдруг мне показалось, что я услышал чей-то крик. Пройдя несколько комнат, в одной из них рядом с разбитым зеркалом я наткнулся на открывшего мне дверь мужчину. Он лежал на спине, а в груди у него, как раз в районе сердца, была огнестрельная рана. Я бросился звать кого-нибудь на помощь, но поиски мои были напрасны, в замке не было ни одной живой души.
— Вы бесстрашный человек, доктор, — воскликнула жена префекта. — Ведь преступник, застреливший этого молодого человека, вероятно, был где-то поблизости и мог в любой момент вас убить.
— Пожалуй, что так, госпожа Петерс, но в ту минуту я не думал об этом. После плутаний по бесконечному лабиринту увешенных зеркалами залов и коридоров, мне наконец удалось вернуться в комнату, где лежал убитый. Только сейчас я заметил валявшийся рядом с ним на полу массивный подсвечник и тетрадь.
Я в ужасе бежал из замка и, спустившись к яхте, потребовал немедленно покинуть этот страшный остров. На следующий день, когда у нас было уже на исходе топливо для двигателя, мы случайно встретились с торговым судном, которое взяло яхту на буксир и довело до ближайшего порта. Сколько я потом ни расспрашивал моряков, знавших в этом районе каждую отмель, но так ничего и не смог узнать ни об этом острове, ни о замке.
Один капитан даже сделал предположение, что все это нам пригрезилось и мы просто стали очередной жертвой розыгрыша ундин — морских красавиц, якобы живущих здесь в великом множестве. Пожалуй, и я бы склонился к этому мнению, если бы за окном не были тридцатые годы нашего просвещенного, не склонного к мистике двадцатого века, и сам не подобрал возле убитого этот дневник. Господин Гутманис, говорят, в нашей полиции вы один из лучших специалистов по психографологии. Что вы можете сказать о человеке, написавшем это? Неужели это никогда не существовало и он всего лишь видение какой-нибудь морской девы? — спросил доктор, протягивая следователю тетрадь.
— Но здесь же все написано на иностранном языке, — заглянув через плечо Карлу Гутманису, разочарованно покачал головой Ивар Блуме.
— Да, действительно, молодой человек, записи здесь сделаны на латинском языке, но, если я не ошибаюсь, для определения характера человека по почерку не имеет значения на каком языке написан текст. Я прав, господин следователь?
— Не совсем так, доктор. Еще один из основоположников научной графологии аббат Мишон писал, что каждый народ вкладывает в письмо свою душу, свои идеалы и стремления. Опытный глаз безошибочно отличит по почерку легкого и непостоянного француза от солидного англичанина или практичного немца. То же самое можно сказать о людях разных профессий и общественного положения. Как никогда не будут похожи почерки у врача и адвоката, так и простой клерк никогда не сможет писать, как человек, обладающий значительной властью.
Карл Гутманис внимательно перелистал тетрадь. Все сидели, затаив дыхание, в ожидании, что он скажет.
— Вы спрашивали меня, доктор, о человеке, писавшем этот дневник, — наконец произнес следователь. — Несомненно, он не видение какой-либо девы, а лицо материальное. Почерк у него прямой, без вычурных украшений, одинаковые расстояния между словами. Отсутствуют большие выступающие буквы, «е», «в» не закончены, попадаются и не совсем разборчивые. В общем, вся эта совокупность признаков говорит о том, что писавший — незаурядная личность, он умен, смел и, судя по характерному закруглению «и», обладает развитым воображением и склонностью к литературе. Что еще?.. Написание латинского «т», в виде большого креста, выдает в нем человека, близкого к медицине, скептического и склонного к розыгрышам.
— Вы хотите сказать, что он меня разыграл, — возмутился было Петерис Яунземс, — но я врач, и могу с полной уверенностью вам заявить — он был мертв.
— Извините. Я ни в коем случае не хотел поставить под сомнение ваш врачебный профессионализм. Вы меня неправильно поняли.
— Неужели по нескольким страничкам рукописного текста, никогда не видев писавшего, можно вот так, запросто, рассказать все о нем? — поднявшись за очередным бокалом с напитком, спросила одна из приглашенных дам.
— Естественно. Ведь ничто так ярко не отражает индивидуальные и психологические особенности человека, как его почерк. Все болезни человека, влечения, мысли, характер, физические недостатки, политические убеждения и даже его сиюминутное настроение, все это, подобно малейшему колебанию звука, фиксируемого на граммофонной пластинке, запечатляется на бумаге при помощи грифеля или пера. Как нет двух похожих судеб, так и не может быть двух совершенно одинаковых почерков… Опытный графолог может определить даже рост писавшего.
— Ну и каков он? — поинтересовался доктор Яунземс.
— Он не был выше вас, — усмехнулся в свои седые усы Гутманис. — Тем, кто заинтересовался графологией, могу порекомендовать «Трактат о том, как по письму узнается природа и характер писавшего» Камиля Бальдо, изданный в 1622 году в Италии, книгу Моргенштерна «Психографология», вышедшую в 1903 году в Санкт-Петербурге, ну и, если сумеете достать, сочинения аббата Мишона.
— Никогда бы не подумала, что полицейским для их работы надо так много знать. А с виду они такие глупые, стоят на перекрестках, размахивают своими противными черными палками, — сказала, не проронившая с самого начала вечера ни слова, одна из дочерей префекта.
— Как я уже говорил, — с этими словами доктор вытащил из своего капитанского кителя несколько сложенных листков бумаги, все записи в тетради были сделаны на латинском языке. Я выбросил оттуда то, что не имело прямого отношения к нашей истории, и сделал перевод. Если нам еще не надоело меня слушать, могу его прочитать. Вполне возможно, это поможет нашему славному сыщику восстановить всю цепочку событий и наконец объяснить нам, что же случилось там, в замке.
— Сколько в конце концов нас можно мучить бесполезными разговорами, — нетерпеливо взмахнул рукой префект. — Читайте же поскорей, дорогой доктор, мы все само внимание.
— Хорошо. Итак, слушайте. «Начало истории этого, доставшегося мне по наследству, замка положила кровная вражда между родами. Тяжело сейчас, по прошествии стольких веков, сказать, кто явился ее виновником, но один из моих предков вообразил вдруг, что неприступный замок может спасти его от смерти. Архитектор, взявшийся за строительство этого грандиозного сооружения, похоже, был философом или некогда работал тюремщиком (на это намекает полное отсутствие в замке окон) и совершенно не догадывался о существовании каких-либо стилей. Бесконечные коридоры (они здесь такие длинные, что их, пожалуй, стоило писать на французский манер с двумя буквами „р“), анфилады залов, освещенных коптящими факелами, зеркала — все это навевает страшную тоску. Мой единственный и верный слуга, согласившийся поселиться со мной в замке, куда-то исчез. Возможно, он не выдержал соседства привидений и… Впрочем, он не первый человек, пропавший здесь… Роясь в библиотеке, я случайно наткнулся на обрывок старинного свитка, который использовали как закладку для „Молота ведьм“. По чудом сохранившемуся оттиску печатки я определил, что запись была сделана одним из прямых потомков человека, построившего замок. Я переписал ее сюда…»
…«У него была возможность выбрать остров, построить замок и заселить его призраками из своих кошмарных сновидений. Теперь я брожу в одиночестве с факелом в руке по нескончаемому лабиринту комнат и не перестаю удивляться их разнообразию и неистощимой фантазии людей: одна украшена золотом и парчой, другая похожа на жалкую лачугу, третья напоминает храм, на стене четвертой небольшой офорт, следующая — камера пыток… Ни одно помещение не похоже на другое. Единственное, что их объединяет, — зеркала. Они вмурованы в каждую стену и всякий раз, проходя мимо, я отражаюсь в них. Бесконечное число отражений и привидения преследуют меня. Иногда от отчаяния я пытаюсь найти свое отражение и в их совершенно пустых глазах, ведь это тоже зеркала, правда, кривые, но эти бестелесные создания тут же отводят взгляд и стараются как можно скорей забиться в какую-нибудь щель. Только сейчас я начинаю понимать, насколько мала человеческая жизнь, и, похоже, мне так никогда и не узнать тайны зеркального лабиринта…