Часы пробили полночь

Незнакомым тоном, столь уязвлявшим Филиду, Элиот спросил:
— Ну и о чем мы поговорим?
Но Филида успела подготовиться. Когда тебя загоняют в угол, позволительно пускать в ход любое оружие. То ли сознательно, то ли повинуясь инстинкту, она прибегла к самому простому, наименее ожидаемому, древнейшему способу — улыбнулась и сказала:
— О тебе. Расскажи, чем ты занимаешься. Я давным-давно ничего не слышала.
Она пыталась обезоружить Элиота, но он не собирался сдаваться. Негодование по-прежнему владело им.
— Я как-то сомневался, что ты хочешь знать.
— И зря, — просто продолжила она. — Мне очень интересно. У тебя получилось то, над чем ты работал? Ты ведь так волновался.
— У Джеймса Парадайна больше прав говорить об этом.
Филида покачала головой:
— Нет. Он никогда ничего не рассказывает, сам знаешь. И потом… Так все получилось, да?
— Нет. Пришлось отправить на свалку.
— Как жаль.
— Да нет. Мы придумали кое-что получше. Намного лучше. Вот почему я сегодня здесь.
Они постепенно расслабились. Филида смотрела на мужа серьезно, задумчиво и внимательно, подобный взгляд всегда затрагивал в Элиоте какую-то струнку, высвобождая раскаяние и доверие. Филида напоминала ребенка, который очень старается, но не уверен, достаточно ли прикладывает сил. Он вспомнил ее слова: «Мне нравится твоя работа, когда ты о ней говоришь. Но я не такая умная — я многого не понимаю. Ты ведь не сердишься?» Он тогда ответил: «Умным может стать кто угодно. А я хочу, чтобы ты была очаровательной».
Куда все это ушло? Они смотрели друг на друга, и их разделял пустой, потерянный год. Все минуло. Тропа внезапно оборвалась у их ног, и они оказались разделены.
Но Филида продолжала болтать, как будто не замечала пропасти:
— Где ты живешь?
Нет, если бы пропасти не было, она бы не стала задавать такие вопросы. «Где ты жить будешь, там и я буду жить…»
Он ответил без запинки:
— У Кэдоганов. Это очень любезно с их стороны и, конечно, удобно. Вот только Ида жалуется, что мы с Джоном постоянно говорим о делах.
Элиот с горечью подумал: «Значит, она даже не знала, где я живу… и ничуть не волновалась. Что мы делаем, зачем ведем бессмысленный разговор? Как будто болтаем над свежей могилой. Это не Филида, а призрак, который старается вернуться в прошлое. Но это невозможно, и что толку пытаться?»
Филида спросила неуверенным, срывающимся голосом:
— Почему ты… так выглядишь? Что случилось?
— Я вдруг подумал, что ты — привидение.
Она не сводила с него глаз. Элиот увидел, как они расширились. Отчасти он невероятно обрадовался тому, что обидел ее. Однажды он видел человека, который выглядел точно так же, получив внезапный удар. Филида спросила быстро и негромко:
— Я… похожа на привидение?
— Нет.
Она была сплошь краски и жизнь — глаза сияли синим, щеки напоминали гвоздику, а на губах, приливая, играл яркий цвет. Филида спросила:
— Почему ты так говоришь? Как-то странно…
— Разве я не прав?
Она склонила голову, не в знак согласия, а так, будто больше не могла смотреть на мужа. Щеки ослепительно вспыхнули.
— А ты на кого похож? — спросила она.
— Наверное…
— Тоже на призрак?
Элиот коротко рассмеялся:
— Призраки не преследуют друг друга… или нет?
— Не знаю. — Она вновь подняла глаза. — Элиот…
— Что?
— Давай лучше поговорим о… о чем-нибудь нейтральном.
В броне возникла трещина.
— Не знаю, Фил. Боюсь, уже поздно, — пожал плечами он.
— Пожалуйста, Элиот, — зашептала Филида. — Весь этот вечер — сплошная жуть. Ирен плакала, нам и так плохо, и не надо делать хуже. Ну пожалуйста, Элиот.
— Ладно, Фил… но не надо предубеждений.
— Разумеется. Что он имел в виду, Элиот? В чем дело? Ты знаешь?
— Мистер Парадайн высказался достаточно ясно.
Она подалась к нему:
— Ты думаешь, это правда? Думаешь, кто-то действительно… Господи, просто не верится.
— Да. Я думаю, что это правда.
Филида побледнела, в ее глазах вспыхнуло изумление — и испуг.
— Но что же случилось?
Прежде чем Элиот успел ответить, прозвучал голос Грейс Парадайн:
 
— Фил, дорогая. Фил!
Им ничего не оставалось, кроме как вернуться к остальным.
Мисс Парадайн слабо улыбалась, поведение ее выдавало тревогу.
— Фил, наши гости считают, пора заканчивать вечеринку. Так говорит Фрэнк. Он хочет увезти Ирен домой. Я-то думаю, что надо продолжать, но Ирен очень расстроена, и Фрэнк полагает… Даже не знаю, как будет лучше.
Фрэнк Амброз, стоявший рядом, хмурился.
— Что толку, тетя Грейс? До определенного момента можно притворяться, но всему есть предел, и я уже дошел до точки. Я еду домой и забираю Ирен. Бренда и Лидия пусть решают сами, что им делать.
— Ты ведь не хочешь, чтобы мы пошли пешком? — резко спросила Бренда.
В кои-то веки Лидия согласилась. Ей тоже не терпелось поскорее вернуться домой. Тетя Грейс сумеет внушить прислуге, что все в порядке. Никто лучше ее с этим не справится. «Миссис Амброз тревожится о дочке, сегодня вечером она не в настроении развлекаться… а поскольку мистеру Парадайну нездоровится…» Лидия буквально слышала голос мисс Парадайн и почтительно-сочувствующие слова Лейна.
Последовало прощание, и семейство Амброзов удалилось.
Хозяйка разыграла свою роль перед Лейном, немало позабавив Лидию: мисс Парадайн слово в слово сказала именно то, что она и предполагала. «Миссис Амброз тревожится о дочке…» — и так далее.
Через десять минут Марк и Дики пожелали оставшимся спокойной ночи. Вечеринка завершилась.
  
Глава 7
 
В большой гостиной остались Элиот, Филида, Грейс Парадайн и Альберт Пирсон в качестве буфера. Бог весть, осознал ли он свое положение и счел его крайне невыгодным или просто проявил сообразительность, когда сказал, что должен заняться кое-какими делами, и попросил разрешения удалиться. Пирсон отнюдь не казался взволнованным — впрочем, он никогда не волновался. Если хотя бы раз на протяжении двадцати девяти лет он чувствовал себя не в своей тарелке, то оставил чувства при себе. Миру он являл упрямую деловитость, которая порой раздражала. Непогрешимость требует значительной доли обаяния на другой чаше весов. А обаяния Альберту недоставало. Но сейчас три человека наблюдали за его уходом с сожалением.
Повисла пауза. Филида стояла у камина, глядя в огонь, вполоборота к другим, в позе изящного отчуждения. Щеки у нее раскраснелись. Грейс Парадайн не спешила вернуться в кресло. Элиот под маской вежливого гостя скрывал замешательство и сарказм. Он решил: если мисс Парадайн хочет, чтобы он заговорил первым, пускай себе ждет.
Они все ждали: Филида отстраненно, а мисс Парадайн с возрастающим негодованием. Элиоту хватило наглости прийти сюда, навязать свое общество им… а главное — Филиде! Она подумала: Джеймсу нелегко будет оправдаться за то, что он поощряет этого человека. Очень нелегко. Шок, который пережила Фил, невозможно забыть. И чего же Рэй ждет теперь, когда все разошлись? Мисс Парадайн шагнула к нему со словами:
— Думаю, пора пожелать друг другу доброй ночи. Лейн вас проводит.
В тот момент, когда смущение должно было бы возрасти, Элиот почувствовал, что неловкость окончательно его покинула. Разозлившись до такой степени, что ему стало все равно, он бодро произнес:
— Видимо, мистер Парадайн вам не сказал. Прошу прощения, но я заночую здесь. У нас очень важное дело, и мистер Парадайн настоял, чтобы я остался.
Мисс Парадайн утратила дар речи. Кровь прихлынула к лицу, резкие слова рвались с губ, подгоняемые гневом, который переполнял душу. Но она сдержалась. Сильнее обиды, сильнее всего остального было осознание того, что Филида слушает их разговор и что ошибка может дорого обойтись. Как бы Элиот ни провоцировал, нельзя сделать или произнести нечто такое, что способно внушить Филиде сочувствие к нему. Мисс Парадайн удержалась от колкостей и, осторожно подбирая слова, произнесла: