На день погребения моего (ЛП)
—Да, мы соучастники по преступлению, еще в давние времена в Коннектикуте, задолго до вашего появления, парни, я иногда выполнял для него некоторую работенку. Мальчики, кто-нибудь из вас может сфотографировать нас вместе?
— Конечно! — вызвался Майлз.
Они шли на обед в соседний стейк-хаус. Хотя воссоединения с профессором всегда были приятны, в этот раз что-то изменилось, какая-то осенняя тревога в атмосфере теплого праздника вызывала психогастрономические приступы боли, которые, как Рэндольф знал из своего опыта, игнорировать было рискованно.
Посетив несколько полезных семинаров для командиров аэростатов и узнав техники сокрытия задевающих чувств, теперь Рэндольф мог определить, что Профессора что-то мучило. Он удивительным образом отошел от своего привычного «стиля» добродушного рубахи-парня, во время сегодняшнего обеда его реплики были крайне лаконичны, иногда отрывисты, и он попросил чек прежде, чем принесли пирог с мороженым.
— Простите, мальчики, — нахмурился он, демонстративно достав и посмотрев на свои старомодные железнодорожные часы. — Я с удовольствием остался бы с вами и поболтал бы еще, но есть одно дельце.
Он резко встал, как и Рэй Ипсоу, который благожелательно обнял мальчиков и прошептал на ухо Рэндольфу:
— Я присмотрю за ним, — после чего последовал за выдающимся ученым Йеля: выйдя на улицу, тот сразу же остановил экипаж, протянул доллар и попросил ехать как можно быстрее, они тут же тронулись и вскоре прибыли в Палмер-Хаус, где чиновник за столом приложил руку к несуществующему козырьку.
— Люкс в пентхаусе, Профессор, лифт вон там, он останавливается только один раз. Вас ждут.
Если в его голосе присутствовала нотка веселого презрения, профессор Вандерджус был слишком занят, чтобы ее заметить.
Для Рэя Ипсоу быстро стало очевидным, что его друг прибыл в город для того, чтобы заключить сделку с силами, которые, без преувеличения, можно назвать злом. В люксе наверху они нашли тяжелые портьеры, задернутые над праздничным городом, лампы, источавшие скудный свет в вечных сумерках табачного дыма, никаких срезанных цветов или растений в горшках, тишину, лишь иногда прерываемую речью, и то, в основном, телефонной.
Странно думать, что такой знаменитый магнат, как Скарсдейл Вайб, не посетит Международную Колумбовскую выставку. Кроме очевидного обаяния тысяч коммерческих предложений Чикагская ярмарка предоставляла широкое поле для анонимности, здесь можно было встретиться и заключить сделку, не будучи замеченным. Ранее в этот день Вайб вышел из своего частного поезда «Джаггернаут» на забронированную для него платформу на узловой железнодорожной станции, после того как предыдущей ночью выехал с Центрального вокзала в Нью-Йорке.
Он был, как всегда, замаскирован, в сопровождении телохранителей и секретарей. В руке трость из черного дерева, шар из золота и серебра на набалдашнике которой символизировал точную и подробную копию земного шара, а внутри трости спрятаны пружина, поршень и цилиндр для компрессии воздуха и осуществления малокалиберного выстрела в любого, кто мог бы на него напасть. Его ожидало транспортное средство с герметичным электродвигателем, и, словно по мановению сверхъестественных сил, он был доставлен в волшебное учреждение с вывеской «Стейт, Монро и Вабаш». Когда он заходил в вестибюль, пожилая женщина, одетая респектабельно, но без роскоши, подбежала к нему с криком:
— Если бы я была твоей матерью, я бы задушила тебя в колыбели.
Невозмутимый Скарсдейл Вайб кивнул, поднял воздушную трость из черного дерева, взвел курок и нажал на спусковой крючок. Старуха склонилась, качнулась и упала, как дерево.
— Скажите гостиничному врачу, что пуля всего лишь в ее ноге, —вежливо попросил Скарсдейл Вайб.
Никто не предложил профессору Вандерджусу забрать у него шляпу, поэтому он держал ее на коленях, как неуверенный в себе молодой актер держит реквизит.
— Вас поселили в «Стокменс Хоутел»? — спросил магнат.
— Ну, на самом деле это «Пакерс Инн», перекресток Сорок седьмой авеню и Эшленда. Прямо среди скотных дворов и такого прочего…
— Послушай, — обратился он к высокому человеку бандитского вида, вырезавшему локомотив из куска полена одним из тех ножей, которые известны во всех тюрьмах нашей страны как «арканзасская зубочистка», —надеюсь, у тебя нет вегетарианских предрассудков.
— Это Фоли Уокер, — сказал Скарсдейл Вайб, — по словам его матери, он наделен добродетелями, неочевидными для других.
— Думаю, там, где вы остановились, слышна вся эта народная музыка, —продолжал Фоли. — Известно даже, что у гостей развивается бессонница, но многие находят ее на удивление успокаивающей. То же самое и здесь, в Палмер-Хауз, если вы об этом думаете. Уровень шума тот же.
— Тот же вид деятельности, — прошептал Рэй Ипсоу. Они собрались за мраморным столом в некоем кабинете, с сигарами и виски. Светская беседа перешла к приумножению богатств.
— Я знаю того парня в Нью-Джерси, — сказал Скарсдейл Вайб, — который коллекционирует железные дороги. Не только подвижной состав, но даже станции, ангары, рельсы, склады, персонал, все эти штуки.
— Дорогостоящее хобби, — пришел в восхищение Профессор. —Существуют такие люди?
— У вас должны быть представления об имеющихся здесь свободных средствах. Это не могут быть только пожертвования на церковь по своему выбору, поместья и яхты, и площадки для выгула собак, мощеные золотом, или что у вас есть, не так ли. Нет, в определенный момент с этим должно быть покончено, это нужно оставить в прошлом. . . и вот у нас огромная гора нерастраченных богатств, мы с каждым днем карабкаемся всё выше, и я вас прошу, какая разница, что бизнесмен сделает с этими деньгами.
— Черт, вышлите их мне, — вклинился в беседу Рэй Ипсоу. — Или даже кому-то, кому они действительно нужны, таких, будьте уверены, хватает.
— Это так не работает, — сказал Скарсдейл Вайб.
— Вот мы и жалуемся все время на плутократию.
— Исходя из убеждения, конечно, обоснованного, что сама по себе потребность в деньгах не означает, что вы их заслуживаете.
— Но в наше время «потребность» возникает непосредственно в результате преступных действий богачей, так что каждый «заслуживает» столько денег, сколько сможет возместить. Достаточно понятно для вас?
— Вы социалист, сэр.
— Им должен быть любой, кого богатство не ограждает от повседневных забот. Сэр.
Фоли перестал строгать полено и поднял глаза, словно у него внезапно проснулся интерес.
— А теперь, Рэй, — сделал замечание Профессор, — мы должны обсудить электромагнетизм, а не политику.
Вайб успокаивающе хихикнул:
— Профессор боится, что вы спугнете меня такими вот радикальными разговорами. Но у меня не такая чувствительная душа, я руководствуюсь, как обычно, «Вторым посланием к коринфянам».
Он пристально посмотрел через стол, оценивая уровень библейской грамотности.
— Страдания дураков неизбежны, — сказал Рэй Ипсоу, — но не просите меня, чтобы я этому радовался.
Телохранители, ротозейничавшие возле дверей, кажется, насторожились. Фоли встал и подошел к окну. Скарсдейл сощурился, размышляя, можно ли счесть это оскорблением его веры.
Рэй забрал шляпу и встал.
— Всё нормально, я буду внизу в баре, — и, выходя из кабинета, добавил, — молиться о мудрости.
Внизу, в элегантной Питьевой галерее, Рэй встретил Мерля Ридо и Шевролетт Макаду, «кутивших в городе» благодаря выигравшей ставке, которую Мерль сделал в тот день.
Пары с бутоньерками и страусовыми плюмажами на платьях прогуливались однородной толпой среди пальм хамеропс или останавливались возле Итальянского фонтана, словно раздумывая, не прыгнуть ли туда. Невидимый маленький оркестрик струнных инструментов играл аранжировку «Old Zip Coon».
Рэй Ипсоу рассматривал поверхность своего пива:
— Он уже несколько дней выглядит не таким, как обычно. Вы заметили что-то?
Мерль кивнул:
— Что-то исчезло. Он всегда относился ко всему с таким воодушевлением — мы проектировали что-то, расходовали все запасы бумаги, он отрывал воротник рубашки и царапал каракули прямо на нем.