На день погребения моего (ЛП)

— Это значит поженились, — предположила она, — и это значит респектабельный брак. Теперь мы в теме, куда что вставлять,другое дело...
  — Черт, Лейк.
Через неделю брачной ночи Дойс и Слоут подумали, что им пора совершить короткое турне по региону.
  —Ты не возражаешь, голубка моя?
  — Что...
 — Увидеть еще что-то, кроме кофе, — проворчал Слоут. Следующее, что она запомнила — они вышли из дверей и пересекли ущелье, они не вернулись к ночи, не вернулись, фактически, и через неделю, когда они появились снова, на расстоянии полумили она услышала раскаты хриплого пронзительного смеха, который Дойс и Слоут не могли контролировать. Они вошли и сидели там, смеясь, их глаза, темные от отсутствия сна, сверлили ее, не собираясь менять объект. Она чувствовала не страх, а, скорее, тошноту.
Когда они достаточно успокоились,
— Вы здесь задержитесь на какое-то время, — спросила она, — или зашли просто поменять носки?
Этот вопрос вызвал у них новый приступ смеха.
С тех пор почти каждый день происходили семейные скандалы. Слоут, казалось, поселился у них, и неизбежно встал вопрос его интереса к невесте.
 — Приступай, дружище, — однажды ночью предложил Дойс, — она вся твоя. Я могу сделать перерыв.
 — Только шестерки довольствуются вторым классом, это всем известно, а я не твоя чертова шестерка.
— Ты отказываешься, Слоут? Может быть, это не материал с Маркет-Стрит, но, взгляни, всё еще хороша.
 —  Она начинает дрожать, когда я подхожу ближе, чем на десять футов.
  — Она меня боится?
  — Спроси у нее, почему бы не спросить?
 — Вы боитесь меня, миссис?
  — Да.
— Ну, я что-то такое и предполагал.
Лейк не сразу поняла, что таковы были представления Слоута о любовной игре. Когда она это поняла, он уже давно уехал.
Но пока — насколько плохой девочкой она стала? Следующий кадр — она разделась, и все они были в кровати на верхнем этаже «Лосиного Отеля» в Колорадо-Спрингз.
—  Не видел ничего подобного после той китаянки в Рино, — сказал Дойс, — помнишь ее?
  — Ммм! Эта скособоченная киска!
 —  Будьте серьезны, — сказала Лейк.
—  Клянусь, как бы в Х-образной форме, мы тебе покажем...
Они держали ее голой большую часть времени. Иногда привязывали кожаными путами к кровати, но цепь была достаточно длинной, чтобы она могла двигаться. Им и не нужно было ее привязывать, она всегда была готова им повиноваться. После того, как она узнала, что ее могут брать сразу двое, она добивалась этого, обычно один в рот, а другой сзади, иногда в задницу, так что она быстро привыкла ко вкусу своих собственных жидкостей вперемешку с дерьмом.
— Думаю, это делает меня на самом деле плохой, — тихо сказала она и подняла глаза на Дойса.
   Слоут схватил ее за волосы и толкнул лицом в член ее законного супруга.
— Не это делает тебя на самом деле плохой, шлюха драная, на самом деле плохой тебя делает то, что ты вышла замуж за моего братка.
—  У нее билет на двоих, — рассмеялся Дойс. — Плохая девочка расплачивается.
Она открыла у себя неожиданные таланты к иносказаниям и флирту, потому что ей нужно было быть осторожной и никогда не высказывать ничего, похожего на просьбу, в присутствии этих двоих — это могло испортить настроение быстрее, чем месячные.
 Фактически Дойс и Слоут были самыми обидчивыми злодеями из тех, кого она когда-либо встречала, что угодно могло вывести их из себя. Например, трамваи на улице, если свисток одного из них фальшивил. Лишь однажды она была достаточно неосмотрительна, чтобы предложить: «Парни, почему бы вам не оставить меня в покое и не ублажить друг друга для разнообразия?», после чего последовал шок и гнев, не утихавший еще несколько дней.
 Слоут был лаком до зеленого цвета. Он приходил с этими вещами, почти всегда — где-то украденными, и хотел, чтобы она их надела: рукавицы, детские чепчики, мужские велосипедные штаны в обтяжку, шляпы со срезанными полями и плоские, неважно, что, лишь бы они были какого-нибудь оттенка зеленого.
—  Дойс, твой партнер просто сумасшедший.
 
— Да, видеть не могу зеленый, предпочитаю лавандово-лиловый, — протягивая испещренный пятнами жира полосатый передник примерно такого цвета. — Как тебе?
Они привезли ее в Четыре Угла и положили так, чтобы одно колено указывало на Юту, другое — на Колорадо, один локоть на Аризону, другой — на Нью-Мексико, а точка проникновения была как раз над мифическим перекрестием. Потом вращали ее в разные стороны. Ее миниатюрные черты были вдавлены в грязь, грязь цвета крови.
 Некоторое время у них была трехсторонняя семья сомнительной степени уюта. Напарники, как оказалось, пока что не желали разрывать узы партнерства, а Лейк не собиралась позволить кому-то из них уехать по плато на расстояние дальше выстрела винтовки. Дойс храпел, даже когда не спал. Слоут не особо заморачивался купанием, он испытывал суеверный ужас перед этим действием, веря, что, если он помоет руки, его настигнет беда. Лейк лишь однажды удалось уговорить его это сделать, и в тот же вечер, когда они сидели за ужином, что-то с чудовищным грохотом упало на крышу и суп Слоута разбрызгался.
  — Вот! Видишь? Всё еще считаешь меня сумасшедшим?
  — Боже, — сказала Лейк, — это сурок.
— С ней всё в порядке, — признался Дойс партнеру, — эта боль при анале — ничего страшного.
 — Это твоя эпитимья, бродяга huevón, — сказал Слоут со своим смешным мексиканским акцентом.
—  Католические штучки. Ничего не понял, но всё равно спасибо.
— Неважно, что ты понял, даже что ты думаешь. Если ты вообще думаешь, pinche cabrón, чертов сводник. Ты убиваешь, ты платишь.
— Или убирайся вон, — сказал Дойс с холодной улыбкой, словно ему доставляла удовольствие вся эта ситуация. Конечно, Слоут замечал тревожные знаки, как телеграфист, сообщающий о полуночном поезде, который приближается к вокзалу, полному террористов со злыми умыслами.
Однажды в Теллуриде Дойса вызвали в кабинет того самого представителя компании, который нанял его, чтобы он позаботился о Веббе, сейчас казалось, что это было много лет назад.
—  Динамитные бесчинства продолжаются, мистер Киндред.
   Дойсу не нужно было притворяться озадаченным:
 — Старик Вебб не был единственным анархистом в Сан-Хуане, не так ли?
— Тот же способ, динамит подключают к двухдолларовым часам марки «Ингерсолл», он даже бомбы взрывает при свете луны, как Траверс.
   Дойс пожал плечами:
— Это может быть его подмастерье.
—  Мое начальство считает, что нужно задать вам один деликатный вопрос. Пожалуйста, не поймите превратно. — Дойс видел, к чему идет дело, но оставался спокоен и ждал. —Вы уверены, что убили его, мистер Киндред?
— Его похоронили на шахтерском кладбище в Теллуриде, пойдите откопайте его и удостоверьтесь.
  — Его уже нельзя должны образом опознать.
— Вы хотите сказать, что я застрелил какого-то бездельника? Первого попавшегося нищеброда из салуна, который мне попался на пути? Теперь владельцы хотят получить обратно свои деньги, да?
 — Разве я так говорил? О боже. Мы так и знали, что вы рассердитесь.
— Черт возьми, я зол, кем, черт возьми, вы себя возомнили...
 Отдавая дань уважения этому корпоративному актерству, он, кажется, не очень волновался о том, кого таким образом спровоцировал.
— Есть еще один аспект — ваши личные отношения с дочерью это типа...
 Дойс пронзительно вскрикнул, подпрыгнул на несколько футов от пола, его руки находились на расстоянии всего нескольких дюймов от горла представителя компании, когда его вдруг удивило появление самовзводного револьвера 32-го калибра из каких-то складок магазинного костюма его жертвы, не говоря уже о другом оружии в руках конфедерата, которого на мгновение обезумевший Дойс даже не заметил. Представитель компании проворно отскочил в сторону, и Дойс наткнулся на пишущую машинку.
— Обычно мы не мстительные, — прошелестел представитель компании. — Конечно, мы понимаем, что может существовать бомбист-подражатель. К вам применяется презумпция невиновности, пока мы не закончим расследование. Но если будет доказано, что вы взяли плату за работу, которую не выполнили, ладно. Кто знает, какую форму тогда может принять наша обида.