На день погребения моего (ЛП)

Вебб был еще не совсем мертв, когда убийцы привезли его в город, так что Риф приехал в Иесимон как раз вовремя, чтобы спасти тело своего отца от стервятников, а после этого нужно было принять важное решение  — преследовать Дойса и Слоута или привезти Вебба обратно в Сан-Мигель для достойных похорон. В последующие годы он ставил под сомнение свое решение, спрашивая себя, что было бы, если бы он не пытался избежать встречи с убийцами, не пытался спрятать трусость под маской почитания праха отца, и к тому времени, когда ему удалось перестать об этом думать, не осталось никого, с кем он мог бы об этом поговорить.
Наверное, худшее в этой ситуации было то, что он успел их заметить, они направлялись в край красных скал, тени рядом были всего лишь безжалостным порождением света дня, вьючная лошадь, которую привел Вебб, блуждала свободно и в конце концов остановилась пощипать молодую травку. Словно их оскорбили вольные нравы Иесимона, Дойс и Слоут не были расположены к перестрелке. Хотя здесь был только Риф, они решили сбежать. Они ускакали с гоготом, словно это была какая-то веселая проделка и Риф оказался ее мишенью  — старым брюзгой.
Грифы-индейки кружили над ним, величавые и терпеливые. Жители Иесимона смотрели с разной степенью самоустранения. Конечно, никто не предложил помощь, пока Риф самостоятельно не нашел основание необходимой башни, в сумерках к нему подошел мексиканец и провел за несколько поворотов к развалинам без крыши, где лежала груда металла, который начал ржаветь и разрушаться. «Там багор»,  — сказал по-испански мужчина, почти мальчик. Это не было похоже на вопрос. Риф подумал, что он пытается произнести слово «часы», но потом, всмотревшись в тени, он наконец увидел, что это было  — комплект шлюпочных якорей. Как они оказались так далеко на суше, какому кораблю они принадлежали, по какому морю плавали  — всё это здесь не имело значения. Веревка оплачивалась отдельно. Риф выложил песо, не торгуясь, его не очень удивило существование негласного рынка, всегда находилось достаточное количество выживших, которые хотели залезть на запретные стены, не желая полагаться на милосердие Иесимона.
В сумерках разбившийся на осколки день собрался обратно, когда на небе взошла первая звезда, Риф понял, что его отчаяние всё растет  — он размахивал стальным крюком, словно лассо, пытаясь не промахнуться мимо башни и не провалиться во тьму торной пыли. Вскоре его попытки собрали аудиторию, в основном состоявшую из детей, которые, как обычно, отнеслись к нему с милосердием, но его дружелюбие опустошило его. Многие из этих детей держали грифов-индеек в качестве домашних питомцев, давали им имена, находили их компанию приятной, и он понимал, что они могут делать ставки в пользу птиц против Рифа.
 Наконец он зацепил и закрепил крюк. К тому времени он уже устал, был не в лучшей форме для того, чтобы лезть на стену, но выбора не оставалось. Мексиканец, продавший ему багор, был здесь, он всё больше терял терпение, словно Риф арендовал у него это устройство с почасовой оплатой. Возможно, так и было.
Так что он начал подниматься, разрастаясь в ночи, словно ноты церковного органа. Подошвы его ботинок часто скользили на саманной поверхности  — она была недостаточно шероховатой для того, чтобы облегчить ему подъем. Вскоре его руки начали мучительно болеть, мускулы ног сводила судорога.
Примерно в это время он увидел, что в его сторону направляется шериф Гримсфорд с небольшой депутацией горожан, и Риф с Веббом  — такое у него было чувство, словно его отец еще жив и это их последнее совместное приключение  — должны улепетывать без разговоров. Он застрелил стервятника, возможно, двух, остальные неспешно взлетели огромной черной стаей от тела на его плечах, не оставалось времени подумать о тайне того, что было Веббом Траверсом, а теперь превратилось в груз, который он контрабандой должен унести от властей, объявивших на них охоту. Он спустился по веревке вниз вдоль темной кроваво-красной стены, украл лошадь, нашел другую за пределами города, упаковал на нее Вебба, отправился в путь на юг без признаков преследования, имея лишь смутное представление о том, как ему туда добраться.
 
Во время обратной поездки в Теллурид среди плато, каньонов и красного щебня, мимо каменных ферм и фруктовых садов, и мормонских ранчо Макэлмо, среди руин, в которых ночевал древний народ, названия которого никто не знал, мимо круглых башен и высеченных в утесах городов, заброшенных много столетий назад по причинам, о которых никто не стал бы говорить, Риф наконец получил возможность всё обдумать. Если Вебб всегда был Кизельгуром Кидом, разве не должен кто-то продолжить семейное дело, скажем так  — стать Кидом?
 Это могла быть нехватка сна, всепоглощающее чувство освобождения из передряги в Иесимоне, но Риф почувствовал внутри какую-то новую духовную силу, она росла, переполняя его  — в нем было то, чем, кажется, он должен был стать, иногда он искал оправдания, чтобы сойти с этого пути, и поджигал один-два патрона из ящика динамита, который украл из каменного склада взрывчатки на одной шахте. Каждый взрыв был  — словно текст новой проповеди, читаемой голосом грома не имеющим лица, но беспощадным провозвестником пустыни, который в своих мыслях командовал паствой. Он то и дело со скрипом оборачивался в седле, словно надеясь найти понимание или объяснение в пустых глазах Вебба или в складках искаженного ужасом рта, который скоро превратится в рот черепа.
 — Я просто на взводе,  — сказал он Веббу.  — Мне нужно выговориться.
В Иесимоне он думал, что не сможет всё это выдержать, но с каждым взрывом, каждую ночь, когда он спал, а поврежденное и источавшее резкий запах тело, которое он осторожно развязывал, лежало рядом, он понимал, что становится легче, иногда он с нетерпением ждал солонцеватого дня, теперь он разговаривал с Веббом больше, чем когда-либо при его жизни, его не замечали духи Астлана, он входил в коридор аскетизма и дисциплины, словно до сих пор переживал изменение статуса Вебба в этом мире, где бы он ни был сейчас...
Он взял с собой бульварный роман, один из серии про «Друзей Удачи», «Друзья Удачи и Край земли», в течение некоторого времени он каждую ночь сидел у костра и читал про себя, но вскоре заметил, что читает вслух для тела отца, словно это сказка на ночь, что-то, что должно облегчить переход Вебба в царство грез его смерти.
Эта книга была у Рифа уже несколько лет. Он наткнулся на нее случайно, с загнутыми страницами, исписанную, изорванную, в пятнах разного происхождения, в том числе  — от крови, томясь в окружной кутузке в Сорокко, Нью-Мексико, по обвинению в проведении азартных игр без лицензии. На обложке изображен молодой человек спортивного телосложения (кажется, это был бесстрашный Линдси Ноузворт), опускавший балластный трос взлетающего дирижабля футуристического дизайна, обмениваясь выстрелами со зверообразной бандой эскимосов на земле. Риф начал читать, и вскоре, что бы ни значило это «вскоре», понял, что читает в темноте, иногда возникало зарево, где-то между мысом Нордкап и Землей Франца-Иосифа. Когда он заметил отсутствие света, конечно, он больше не видел, что читает, неохотно сделал закладку и отправился на боковую, не сочтя ничего из происходящего слишком странным. Следующие несколько дней он наслаждался двойственным существованием  — в Сорокко и на Полюсе. Сокамерники приходили и уходили, время от времени заглядывал озадаченный Шериф.
Он заметил, что теперь при чтении фантастических эпизодов смотрит на небо, словно пытаясь увидеть где-то там огромный дирижабль. Словно эти мальчики были агентами внечеловеческого правосудия, которые могли заботливо провести Вебба по дороге, его ожидавшей, и даже дать Рифу мудрый совет, несмотря на то, что он не всегда был в состоянии понять его смысл. А иногда ему казалось, когда свет был достаточно необычный, что он видит что-то знакомое. Никогда не длящееся дольше нескольких тик-таков часов, но настойчивое. 
 — Это они, папа,  — кивал он через плечо.  — Они наблюдают за нами, всё в порядке. А сегодня я еще почитаю тебе эту историю. Узнаешь.