На день погребения моего (ЛП)

— Скорее, сынок, что всё это значит, ни малейшей толики старой профессиональной грандиозности, надеюсь...
—   Песочный, я остро нуждаюсь в...
— Обойдемся без вступлений, Гаспер, tantum dic verbo, не так ли, скажи только слово.
—  Ну что же, — насколько мог хладнокровно рассказал о том, откуда ему удалось вырваться, и что, он боится, произошло с подпустынным фрегатом Его Величества «Саксаул»
—Это снова старые дела с Шамбалой. Кто-то, возможно даже — один из нас, наконец ее нашел.
  —Это как?
   Гасперо повторил услышанные им отрывки:
— И место это...нетронутое. Другие приповерхностные руины там заполнены песком, конечно, но в Шамбале песок что-то уносит в сторону, какой-то невидимый шар энергии, похожий на огромный воздушный пузырь...
  — Так что любой, кто знает, где она находится...
  — Может войти и занять ее, там не нужно специальное оборудование.
—  Это отличная новость, Гаспер, — но Гасперо нарочито отводил глаза. — В смысле, радостное мгновение для Англии, я подумал...
—  Мы там не одни, Песочный. Сейчас все Силы, присутствующие в регионе, стягивают туда свои войска. Появление таких фрегатов, как «Саксаул» — только ложные выпады для начала. День ото дня возрастают шансы начала затяжного конфликта за владение городом, на уровне полков, если не хуже.
— Но я на постоянной телефонной связи с Уайтхоллом, почему никто ни разу об этом не упомянул?
— Полагаю, потому что я сумасшедший, и всё это — не более чем бред сумасшедшего.
—  То-то и оно, старина, я уже знаю, что твои самые безумные высказывания — лишь прежде времени выболтанная обычная история. 
Он достал монету в полсоверена в форме головы м-ра Кэмпбелла-Баннермана. 
— Думаю, мне нужно найти телефонную будку.
Он ушел. Благословенный тусклый паб, который Гасперо не надеялся когда-нибудь увидеть, пересекая пустыню, сочувственно погрузил его в свою приятную невозможность четко представить что-либо за пределами Дувра.
 В тот день, когда Далли уехала в Нью-Йорк, Мерль, притворившись, что потерял очки, искал повсюду, где только мог придумать, открывал коробки, искал под стегаными одеялами и под рамой фургона, пока не поймал взгляд набивной старой куклы Кларабеллы, которая присоединилась к ним, как любила говорить Далли, несколько лет назад в Канзас-Сити, теперь она просто лежала в домашней пыли, и его удивили возникшие у него словно чужие эмоции — словно это было одиночество старой Кларабеллы, брошенной при полном свете дня, не было больше маленькой девочки, которая могла бы ее забрать. Один взгляд на ее лицо, на облупившуюся краску, и чертовы дренажные клапаны мужчины начали протекать, если не были смыты полностью.
Он дождался дня следующей зарплаты, покинул должность амальгаматора в «Литл Хеллкайт», упаковал проявители и фотографические пластины, и несколько фотографий, которые сохранил, отдав остальные. На нескольких из сохраненных фотографий была Далли. Он нашел пару хороших коней и поехал в Сан-Мигель, пересек Даллаский горный хребет, проехал Ганнисон, проехал по большому восточному склону в Пуэбло, что-то на подкорке убеждало его, что много лет назад во время путешествия на запад в Колорадо он упустил что-то очень важное, какой-то город, который не заметил, какое-то особое устройство, если он найдет его снова и начнет использовать, оно даже может перечеркнуть большую часть смысла его жизни, вот насколько важным оно было. Направляясь на восток, он знал, что Далли где-то на расстоянии тысяч миль впереди него, но нельзя сказать, что он планировал проехать весь этот путь на восток. Только ту часть пути, которую он должен проехать.
Однажды субботним вечером Мерль въехал в Одасити, Айова. Это было как раз после ужина, на небе еще оставался свет, несколько фермерских подвод возвращались из города во мглу, в которой маленькие дубки казались круглыми и плоскими, как леденцы, он заметил небольшую толпу, которая бурлила и ворчала, в любой момент могла перейти к неистовству у дверей обитого вагонкой здания с плоской крышей и разноцветными газовыми лампами, которые зажгли раньше уличных фонарей, и в свете затухающего дня читала по слогам название местного кинотеатра «Время творения». Мерль припарковал фургон и побрел к толпе.
 
 — Похоже на ажиотаж.
Он заметил, что, подобно множеству кинотеатров в этой стране, этот переоборудовали из церкви какой-то секты, слишком маленькой для того, чтобы поддерживать правительство. Это имело смысл для Мерля, не видевшего большой разницы между зрителями кинотеатров и толпами на палаточных собраниях —та же готовность подпасть под чары сказочника.
 —Третью неделю подряд, — тут же сообщили ему, — эта чертова штуковина не работает, и мы ждем Фиска, который приедет и начнет нести свой обычный вздор.
—  Хуже места не придумать, она зацепилась за ту корягу в реке...
  — ...камнем упала в этот водопад с того большого утеса...
—  ...течение слишком сильное, чтобы она могла плыть, он ее заметил, когда проезжал мимо, чтобы успеть туда вовремя...
  — И все в смятении! Фиск не знает, как он близок к изгнанию из города.
  — Вот он, жалкий простофиля.
Мерль отошел, чтобы оставить немного пространства между ужасно расстроенным Фиском и толпой.
—Что случилось, братья во проекторе, в чем проблема — обрыв пленки, углероды выгорели?
 — Фильм не движется с места, подающий барабан и передача, насколько я могу сказать.
—  Я видел несколько таких аппаратов, не возражаете, если взгляну? Что у вас, механизм «Пауэрс»?
 — Просто обычный мальтийский. 
Он провел Мерля к заднему ходу темной экс-церкви и провел по лестнице к тому, что оказалось хорами. 
— Больше я ничего не могу сделать для того, чтобы ее заправить, обычно это делал Уилт Фламбо, городской часовщик, знает этот аппарат вдоль и поперек, я унаследовал эту должность после того, как он сбежал с женой чиновника, распределяющего корма, а теперь он в Де-Мойне или где-то еще, рассылает всем открытки о том, как он там счастлив.
   Мерль посмотрел:
—  Ну, с этим мальтийским механизмом всё в порядке, но давление в подающем барабане немного странное, вероятно, колодку нужно...окей, выключите ее теперь, это что здесь, газовые рожки?
  — Ацетилен.
Теперь всё работало нормально, они минуту стояли так вдвоем и смотрели на экран, пока к ним приближался край гибельного водопада.
— Я лучше перемотаю этот фильм к началу. Ты, безусловно, спас мою задницу, дружище. Предоставляю тебе почетное право сообщить им хорошую новость.
 — Честно говоря, — признался Фиск позднее за дружеским бокалом пива, — меня это всегда пугает до чертиков: слишком много энергии расходуется в этой маленькой комнатушке, очень жарко, в пленке нитроглицерин, такое чувство, что всё может взорваться в любую минуту, истории, которые вы слушаете, если бы был свет, это одно дело, но все эти остальные силы…
Они обменялись кислыми скупыми обиженными улыбками профессионалов, знающих сумму окупаемости любой магии, вываливаемой перед ними в их счастливом оцепенении, в данном случае —настоящего физического труда по запуску проектора и дьявольских энергий, слишком близко от которых был вынужден находиться человек.
Мерль получил работу на одну-две недели, пока Фиск собирался присматривать за своим магазином деталей для фургонов и отдыхать. Спустя некоторое время Мерль понял, что он, как раньше, отвлекается от истории на экране, запускал проектор и начинал размышлять об отношениях этих фильмов со Временем, вероятно, не столько странным, сколько хитроумным — всё это искусство зависело от одурачивания глаз, именно поэтому, как ему казалось, в этот бизнес ушло столько фокусников со сцены. Но если идея заключалась в том, чтобы заставить двигаться статичное изображение, почему бы не найти способ получше, чем это хитроумное устройство из зубчатых передач и сложных линз, и регуляторов подбора скоростей, и рукоделия часовщика, чтобы каждый кадр останавливался на долю секунды, и так далее. Должно быть что-то более прямолинейное, что-то, что можно делать с самим светом...