На день погребения моего (ЛП)
— Подчиняюсь против своей воли, Капитан.
— Подайте жалобу в Адмиралтейство. Если я еще буду жив, сможете вызвать меня в суд.
Дни растворялись в этой великой неопределенности Времени и Пространства, достаточно скоро Гасперо вернулся в Лондон и начал хлопотать о том, чтобы связаться с легендарным Капитаном, а теперь — Инспектором Песков, вскоре эта история стала известна Уайтхоллу и читателям «Дэйли Мейл» под названием «Пески Внутренней Азии».
Тем временем где-то много дней и недель бушевали битвы Такламаканской войны. Земля дрожала. То и дело подпустынные судна неожиданно всплывали на поверхность без предупреждения, смертельно поврежденные, их экипаж был мертв или умирал...нефтяные месторождения глубоко под землей подвергались нападениям, озера нефти разливались за одну ночь, огромные столбы пламени поднимались к небу.
Базары от Кашгара до Урумчи были полны оружия, дыхательных блоков, дельных вещей суден, аппаратов, которые никто не мог идентифицировать, со множеством странных шкал, призм и электрических кабелей — позднее оказалось, что они от Кватернионного лучевого оружия, которое применяли все Стороны. Теперь они попали в руки козьих пастухов, сокольников, шаманов, были ввергнуты в пустоту, разобраны, изучены, преобразованы для использования в религиозных и практических целях, и со временем изменили историю Мирового Острова так, как не могли представить даже в своих самых нездоровых предположениях те Силы, которые воображали, что до сих пор борются за него.
В те дни пребывавшей в младенчестве науки противодействия терроризму это было универсальное кодовое имя, человек, которому вы отправляли сдержанный призыв, чтобы предупредить сотрудников своей службы охраны о катастрофе, настоящий «Инспектор Песков», находившийся в бедственном положении и постоянно боровшийся за то, чтобы определить и поддерживать уровень профессионального поведения, не знал о том, что превратился в легенду, довольно скоро состарился раньше времени, работал в поте лица, дома сидел в хандре и жаловался жене и детям — коллеги в середине карьерного пути даже не находили времени снять перед ним шляпу, как всегда спеша от одного срочного дела к другому: «А, Песочный, это ты, как раз вовремя. У нас тут подозрительный тип, там у дальнего окошка, можешь на него взглянуть? — Никто не может точно определить его акцент: одни думают — ирландский, другие — итальянский, не говоря уже о мешке странной формы, который он носит с собой, возможно, мы его зря подозреваем, это плохо, конечно, но если ты там увидишь устройство замедленного действия, хорошего мало, правда?
— В лоснящемся зеленом костюме и в чем-то вроде шляпы гондольера, если бы не эта...нет, это не лента, это...
— Скорее перо, почти плюмаж, на самом деле довольно радикально, не правда ли?
— Может быть итальянцем, полагаю.
— Какой-то черномазый, очевидно. Вопрос в том, как выяснить его краткосрочные намерения? Не похоже, что у него там пожитки вышедшего на свободу зека, да?
— Мешок может быть просто для того, чтобы носить ланч.
— Типично для этих людей, кому еще придет в голову есть взрывчатое вещество?
— Я имел в виду на самом деле...вместо взрывчатых веществ?
— Именно так, я не маленький, сам понимаю, но там может быть что угодно, не так ли? Его белье для стирки, например.
— Действительно. Но что можно взорвать мешком белья, интересно.
— О, черт, теперь он что-то достает из кармана, вот чуяло мое сердце.
Гвардейцы в форме тут же начали окружать диверсанта, а лондонская полиция вдруг заполнила всю улицу Сен-Мартен-ле-Гран и Энжел-Стрит, они толпами вваливались и выходили из конных экипажей и автотранспорта, бросали советы в уши водителей и кучеров, чьи экипажи расположены удобнее всего для создания повсеместного транспортного паралича, который мог бы оказаться полезным. Клерк в окошке с плачем бросился под ближайший стол, тип схватил свой мешок и выбежал через парадный выход, пересек улицу и направился в «Г. П. О. Вест», где осуществлялись все телеграфные операции. Это было огромное и для многих пугающее помещение, в центре которого, ниже уровня пола, работали четыре гигантские паровые машины, создававшие давление и вакуум, толкавшие из Города в Стрэнд и обратно тысячи пневматических сообщений в день, машины обслуживала большая бригада кочегаров, их круглосуточно проверяли на флуктуации энтропии, нарушения вакуума и тому подобное инженеры управленческого аппарата в серых рабочих костюмах и мрачно сверкающих касках.
Крики «Он побежал туда!» и «Сдавайся, проклятый анархист!» растворились в беспощядной полиритмии паровых машин. Эти замасленные скорченные темные стальные конструкции, металлическая облицовка бронзовых фитингов и креплений светилась по ночам благодаря специальным кусочкам невидимого кокса, сияла, как нимбы святых промышленности, повсюду осуществляющих сложные периодические колебания. Сотни телеграфистов сидели рядами в огромном помещении, каждый на своем месте, едва отрывая взгляд от своей вселенной щелчков и перерывов, мальчики-посыльные в униформе ходили по лабиринту лакированных столов и бюро сортировки из твердой древесины, а клиенты склонялись, или расхаживали, или ломали себе голову над сообщениями, которые они только что получили или должны были отправить, пока безрадостный свет лондонского дня проникал в окна, и поднимался пар, производимый в почти тропической влажности Северного Храма Связи...
— Это за ним, Луиджи, мы все так гонялись? — констебль, неожиданно выскочивший из-за мраморной колонны, пытался осуществить скользящую попытку отбора мяча у увертливого уроженца Средиземноморья, который снизил темп на достаточное время, чтобы успеть рявкнуть:
—Бога ради, Блоггингз, это я, Гасперо, и если ты будешь так добр...
— О, простите, шеф, я не...
— Нет-нет, не прикасайся к своей фуражке, Блоггингз, я замаскирован, разве ты не видишь, да, и что мне на самом деле от тебя нужно, сейчас, как можно быстрее — чтобы ты сделал вид, что меня арестовал, отведи меня наверх, и без таких дружелюбных подталкиваний, если возможно...
— (Вас понял, шеф.) Ладно, аллегро виваче, дружище, мы сейчас наденем эти прелестные браслеты, правда, это только формальность, конечно, о, а это мой юный коллега, Констебль Полиции, который позаботиться о твоем интересном мешке, как только перестанет на него таращиться так сосредоточенно, не угодно ли вам, Констебль, да, хороший парень...
Арестанта, которому наручники не очень-то мешали активно жестикулировать, что свойственно его соотечественникам, отвели вверх по лестнице в вестибюль, где к ним присоединились охранники в форме, и они прошли под величественной аркой в офис Службы Внутренней безопасности.
— Вот так так, это ведь старина Гасперо, что вы делаете здесь с этим дешевым гримом на лице? Не говоря уж об этой свинской шляпе?
— Лишь так я подгадал минутку, чтобы поболтать с вами, Песочный, глаза и уши повсюду, вроде того..., — комнату пересек гуттаперчевый цилиндр с пневматическим сообщением и приблизился к ящику «D» с каким-то звенящим стуком.
— Вероятно, это мне..., — он достал письмо и просмотрел его. —Так и есть... не удивлюсь, если это снова чертовы Суфражистки. О, прости, Гаспер, что ты говорил?
— Песочный, вы меня знаете. Значение того, что я видел, если уж говорить об этом, я не понял, а если бы я это понял, я не смог бы...
— Говорите, да-да, оно конечно, тогда, если вы не возражаете против того, чтобы поделиться своей информацией с Холборном...
— Нисколько, в любом случае, этот костюм нужно будет вернуть в Саффрон-Хилл.
— Возможно, мы еще даже успеем выпить по пинте где-нибудь.
— Знаю одно местечко.
Это оказалась «Копченая пикша», одно из множества заведений, в которые любил захаживать Гасперо, и в каждом из которых, как подозревал Песочный, его знали под новой личиной.
— Добрый вечер, Профессор, как обычно, полагаю?
— Еще чего, — добродушно ответил Гасперо с интонацией более высокой и фигурацией более мещанской, чем Песочный когда-либо у него слышал.