Диктатор (СИ)

— Конечно, отвечу. Если смогу. Что тебя интересует?
Розенбаум помолчал, словно раздумывая, с чего начать. Джаред смотрел на него и видел, что это уже не тот человек, который так хищно, едва ли не с вожделением разглядывал его в домике на пруду. И в то же время — тот. Что-то ушло из него, а что-то, наоборот, появилось. Может быть, та самая одержимость, которую Джаред искал и не нашёл в первый раз. И неодолимая решимость идти до конца. Что ж, не самый худший вариант.
— Всё действительно настолько паршиво, как он говорит? — спросил Розенбаум наконец.
И Джаред понял — он не верит. До сих пор не верит, думает, это по-прежнему часть игры, в которую Пеллегрино с ним играл. Кошки-мышки, где каждый считает себя кошкой. Розенбаум не мог не понимать, что Пеллегрино не стал бы поддерживать его без серьёзных личных причин. Но либо обманывался относительно этих причин, как когда-то обманулся с Дженсеном, либо Пеллегрино говорил ему полуправду — а это, как Джаред успел убедиться, самый надёжный способ лгать.
— Да, — сказал Джаред. — Настолько. И даже хуже. Пеллегрино никогда не был на передовой, и не выслушивал личных отчётов Командора Зингера. Он оперировал только документами, записями. Но это совсем не то, что слушать живой рассказ. Всё очень плохо, Майкл. И это уже не удастся долго скрывать.
— Тебе и твоей родне это удавалось, — бросил Розенбаум, пытаясь за презрением скрыть замешательство. Внутри у Джареда дрогнуло — что-то, что уже, казалось, утихло, отпустило, ушло навсегда. Он не скажет. Розенбаум им не скажет, ничего не изменится… ничего. Ему тоже не хватит духу. А кому бы хватило?
— Что ты собираешься делать? — спросил Джаред. — Или я должен спросить, что ты уже успел сделать? Сколько я тут?
Розенбаум не ответил на его последний вопрос, но первый, кажется, вернул ему самообладание и долю былой уверенности.
— Многое, — заносчиво отозвался он. — И уже сделал, и ещё сделаю. А вот тебе стоит хорошенько подумать о том, что собираешься делать ты.
— А что тут думать, — пожал плечами Джаред. — То, что ты мне скажешь.
Розенбаум пристально всмотрелся в его лицо, словно выискивая признаки подвоха. Джаред спокойно выдержал этот взгляд. Он чувствовал усталость, тело затекло от постоянной неподвижности, от недостатка кислорода слегка кружилась голова, но скрывать ему было нечего. И это оказалось так хорошо — наконец ничего не скрывать и не принимать никаких решений. Совсем никаких.
— Мы взяли Летучий Дом, — почти выплюнул Розенбаум ему в лицо — и вперился в него взглядом, предвкушая реакцию.
Джаред осмыслил сообщение. Ну, этого следовало ожидать. Имея на своей стороне Командоров и дворцовой, и государственной безопасности, ничего не стоит перебросить в резиденцию Диктатора достаточное количество бойцов и взять под контроль ключевые точки, обеспечивающие жизнь на платформе. Есть ещё, правда, регулярная армия, но она почти вся в космосе, на орбите и на поверхности Пангеи, занятая подавлением остаточных волнений после общепланетного мятежа. В самом Летучем Доме содержалось всего пятьдесят человек гарнизона, и то они подчинялись непосредственно Чаду — а значит, либо примкнули к мятежникам, либо мертвы. Командор Зингер, скорее всего, ещё даже не знает о случившемся перевороте, а если и знает, ничего не может поделать. У него своя работа, там, в космосе, а у Джареда здесь — своя. И он не справился с ней.
И о чём тут вообще говорить?
— Поздравляю, — сказал он. — Надеюсь, тебе понравятся покои Диктатора. Там, правда, в приёмной довольно неудобный диван, всё руки не доходили заменить.
— Я не собираюсь селиться в покоях Диктатора, — процедил Майкл. — Не будет больше Диктаторов на Пангее.
— Ладно, — легко согласился Джаред. — Пусть тогда это будут покои Президента. Не суть. Я должен что-нибудь подписать?
Розенбаум, не спуская с него глаз, молча вынул из кармана плаща свёрнутую трубочкой бумагу. И чернильную ручку с костяным пером, ту самую.
Интересно, где сейчас Джеффри Дин Морган? И на чьей он был стороне?
 
— Отречение, — сказал Розенбаум.
Это слово было ожидаемым, понятным, и всё же оно упало между ними, словно разрывная бомба, впиваясь в плоть миллионом осколков. Джаред принял перо чуть дрогнувшими пальцами, неловко расправил свиток скованными руками. Он вдруг заметил, что ногти у него отрасли, и под ними скопилась заскорузлая грязь. Да что там ногти, он не мылся уже… страшно подумать, сколько. На миг ему стало стыдно. Но только на миг.
Он раскатал свиток на колене, пробежал глазами, щурясь в полутёмной комнате — стандартный формуляр, гербовая бумага, юридически безупречные формулировки. И уже занёс перо над свободным местом рядом с датой, когда вдруг остановился.
— У меня есть несколько условий.
Розенбаум понимающе улыбнулся. Джаред сделал наконец то, чего тот от него ждал, и Розенбауму это понравилось. Он любил чувствовать себя хозяином положения. Джаред невольно задумался, какой лжи наплёл ему Пеллегрино о Потрошителях, как расстарался, поблаговиднее объясняя те снимки из «чёрного ящика». Хотя, может, Джареду просто хотелось думать об узурпаторе хуже, чем он есть на самом деле. Может, чудо и впрямь случилось. Может быть, Майкл Розенбаум справится с тем, перед чем спасовала династия Падалеки.
— Моя семья, — сказал Джаред, не выпуская из руки свиток и перо. — Мать, сестра, Женевьев с нашим сыном. И Дженсен, если он снова окажется в твоих руках. Они не должны пострадать.
— Хорошо, — легко согласился Розенбаум. Теперь уже Джаред покосился на него с невольным подозрением, и поймал его искреннюю, почти тёплую улыбку в ответ: — Я знал, что ты об этом попросишь. Они все останутся там, где сейчас, новый режим не будет их преследовать. Хотя забавно, что ты упомянул о Дженсене… жаль, на самом деле.
— У тебя с ним личные счёты. Я знаю. Но это обязательно условие.
— О нет, ты не понял. Счёты с ним не у меня. Лично мне малыш Дженни вполне симпатичен. — В его голосе прозвучала нежность, вызвавшая у Джареда укол ревности. — Он, конечно, оказался подлой крысой, но тут уж я сам виноват, недооценил этого смазливого засранца. Но вот Данниль — та жаждет его крови. Знаешь, я тогда ведь из-за этого позволил ему уйти — из-за неё. Она бы до него добралась, рано или поздно, а он всё же не заслужил такой паскудной смерти. Ну и конечно, — добавил он, ловя недоверчивый взгляд Джареда, — я отпустил его, потому что ты не пытался сбежать вместе с ним. На что мне Спутник Диктатора, когда у меня есть сам Диктатор.
Джаред отчаянно хотел ему верить. Надо же, он так долго отучивался от этого — и учился не доверять, подозревать, проверять по сто раз каждое слово и никогда не полагаться на обещания. Но сейчас у него только и было, что честное слово мятежника, чьего отца он убил и в чьей полной власти теперь находился. И если бы только он один.
— Оставь Дженсена в покое, — повторил Джаред. — Пообещай.
— Обещаю. Что-нибудь ещё?
Джаред задумался. Розенбаум подсказал ему:
— За брата своего не попросишь?
Джефф? Джаред хотел ответить «нет», но потом вспомнил о Регине, ожидающей первенца. И ещё — о том облегчении, невероятном, страшном, которое почувствовал, поняв, что для Диктатора Тристана всё кончено. Разве это нельзя считать побегом, лишь самую малость менее трусливым и малодушным, чем побег Диктатора Александра? Он ничем не отличается от Джеффа. Абсолютно ничем. Дурная кровь.
— Пожалуйста, — сдержанно проговорил Джаред, и Розенбаум согласно кивнул:
— Не думаю, что он доставит нам хлопоты, судя по тому, как он тихо вёл себя всё это время.
— Не доставит. А если ты подаришь ему корову, ещё и присягнёт тебе на верность.
Розенбаум рассмеялся. Смех у него оказался мелодичный, неожиданно приятный. Джаред с удивлением подумал, что при иных обстоятельствах, в другом мире они могли бы стать друзьями.
— Я понял, Джаред. Что-то ещё?
Странно было слышать, как его называет этим именем кто-то, кроме Дженсена. Джаред помедлил. Потом покачал головой.