Диктатор (СИ)

— Ты сам до этого додумался?
— Нет, эту мысль высказал Командор Пеллегрино.
— О, ну надо же, — сказал Джаред. — Похоже, он не любит Дженсена так же сильно, как ты.
Чад моргнул. Крепко приросшая маска придворного вдруг дала трещину, из которой на мгновение выглянул прежний, знакомый Джареду Чад.
— Повелитель? Я не… простите, я не испытываю к Спутнику Дженсену неприязни. Просто я не могу игнорировать выводы Командора Пеллегрино. Розенбаум хитёр. Он мог нарочно создать всю эту сеть, пожертвовать четырьмя агентами, чтобы снять все подозрения с пятого и открыть для него возможность…
— Я понял, — оборвал его Джаред. — Ты можешь идти.
Чад как будто заколебался. На мгновение Джареду показалось, что сейчас он скажет что-то не как Командор Мюррей, а как его старый друг, у которого всегда был заготовлен десяток комментариев по любому поводу. Может быть — чем чёрт не шутит, — он даже попытается Джареда утешить. Вот только он не сможет. И никто не сможет.
Но Джаред и не нуждался в утешении на этот раз.
— Передай приказ начальнику тюремного караула, — бросил Джаред, когда Чад уже был в дверях. — Пусть Дженсена немедленно освободят. И пришлют к нему моего личного врача. А когда он придёт сюда…
Ты так уверен, Джаред, что он придёт? После того, что ты с ним сделал? И кто из вас двоих слишком высокого мнения о себе?
— Когда он придёт, пусть его пропустят. В любое время дня и ночи, — закончил Джаред, и Чад, снова поклонившись, выскользнул за порог. Даже выскальзывал он теперь с определённой грацией, которую иные придворные нарабатывали годами. Он не так уж плохо прижился здесь.
Джаред вернулся в спальню. Женевьев по-прежнему спала, только повернулась на другой бок. Джаред сел в кресло, подобрав ноги, свернулся, насколько вышло, и позволил себе наконец задремать, разрываясь между облегчением и стыдом.
========== Глава одиннадцатая ==========
  *
Дженсен пробыл в подземной тюрьме Летучего Дома около десяти часов. Из них девять он провёл в одиночестве и каком-то полузабытьи, наступившим вследствие болевого шока и нервного истощения. Когда за ним пришли, он не сразу понял, что его отпускают — решил, что всё же не был достаточно убедителен, и сейчас его выведут наверх и пустят пулю в затылок. Правда, он не очень понимал, почему нельзя сделать это прямо в камере. Наверное, решили провести трансляцию по далекогляду.
Когда на его обнажённые плечи накинули плащ, запахивая на груди, он смутно подумал, что по крайней мере не придётся умирать голым, и за это, судя по всему, следует благодарить Джареда. Его повели к подъёмнику, каждый шаг отдавался прострелом жгучей боли в искалеченной ноге, и Дженсен сильно хромал, но об этом ему, к счастью, можно было уже не беспокоиться. Только когда наверху его повели не во двор, а в его собственные апартаменты, он смог сфокусировать мысль достаточно, чтобы задать самый главный вопрос:
— Какого черта происходит?
На что сопровождающий его стражник коротко ответил: «Приказано освободить», и Дженсен сделал, хромая, ещё несколько шагов, прежде чем смысл сказанного дошёл на него сквозь призму боли, усталости и успевшей навалиться безнадёжности.
Его освобождают. Его не казнят. Джаред поверил ему.
Он едва переступил порог, как тут же попал в цепкие объятия придворного врача. Прежде, чем Дженсен успел выговорить хоть слово, в локоть ему впилась игла, а ещё через секунду его усадили на диван, стащили плащ с грязного тела и принялись деловито ощупывать истерзанную ногу. Дженсен напрягся, готовясь к новой боли, но, к своему изумлению, не почувствовал ничего. Он посмотрел на рану — страшное красно-коричневое пятно во влажных струпьях, — и помотал головой, пытаясь стряхнуть окутывающий её липкий туман. Не помогло.
— Что вы мне вкололи? — спросил Дженсен, и врач ответил, перебирая свои пинцеты, лишь немногим менее устрашающие, чем арсенал палача:
— Обезболивающее со снотворным. Успокойтесь, я о вас позабочусь.
 
Дженсен хотел сказать, что он вовсе и не беспокоится, теперь уже нет, но язык едва шевелился во рту, и получилось что-то вроде «Я-н-бско-юсь…», а через несколько мгновений он уже спал, откинувшись мокрым от пота затылком на подголовник дивана и улетев наконец из своего измученного тела туда, где он мог хоть немного отдохнуть.
Проснулся он в своей постели, на свежих простынях, чистый, вымытый, на удивление бодрый. Едва шевельнулся, тупо заныла рана, и Дженсен рывком откинул одеяло, уставившись на своё бедро. Его покрывала аккуратная белая повязка, такая плотная, что сковырнуть краешек и посмотреть, что под ней, не было никакой возможности. Дженсен осторожно шевельнул ногой: болело, но терпимо, он даже не сомневался, что без труда сможет ходить. Хотя желательно всё же не голым, тут без вариантов.
Он спустил ноги на пол и посмотрел в окно, а потом на часы. Четверть второго, судя по темени за окном — ночи. Сколько же он проспал? Неужели целые сутки? Дженсен поднялся, сперва двигаясь осторожно, потом всё увереннее. Да, этот доктор не зря получил тёпленькое местечко при дворе, дело своё знает. Дженсен хотел кликнуть камердинера, но потом передумал, прошёл в гардеробную и распахнул дверцы стенного шкафа, окидывая взглядом ряды костюмов. Выбор небогатый — почти вся его одежда была той или иной разновидностью униформы Спутника, предназначенной для разных официальных случаев. Только в углу примостился охотничий костюм, привезённый из дома, тот самый, в котором Дженсен был, когда они с Джаредом выбрались с собаками на Пангею. Тогда он прилично изгадил костюм в грязи, но позже заставил своего камердинера вычистить до последней ниточки. Дженсен решительно сдёрнул костюм с вешалки, и через десять минут, слегка морщась от зуда в растревоженной ране, вышел из своих апартаментов.
Он опасался в глубине души, что его заперли, но опасение не оправдалось. Никто не мешал ему выйти и проследовать сумрачными, скудно освещёнными коридорами. Редкие караульные не обращали на него никакого внимания. Похоже, он целиком и полностью восстановлен в правах. Что ж, отлично. Просто великолепно. Джаред, стало быть, успел пожалеть о своей суровости. Но это ничто по сравнению с тем, как он пожалеет о ней через пять минут.
Двери в покои Диктатора были закрыты, и Дженсен толкнул створки двумя руками,. Постовые в приемной автоматически скрестили алебарды, но, увидев, что это Дженсен, тотчас же встали по стойке «смирно». Обнадёживает, чёрт подери! Дженсен прошёл мимо них в коридор, за которым располагался кабинет, бросил взгляд на дверь, ожидая увидеть под ней полоску света. Но там было темно. Джаред или ещё не вернулся к себе, или уже спал.
Строгое покашливание заставило Дженсена вскинуть голову. Томас, при полном параде, как и в любое время суток, стоял у двери в спальню Диктатора и смотрел на Дженсена самым неприязненным взглядом.
— Повелитель уже лёг, — заявил он, и Дженсен прищурился:
— Да неужели? Значит, придётся ему подняться.
Если бы Джаред приказал не впускать его, Томас сразу бы так и сказал. Поэтому Дженсен чувствовал себя полным хозяином положения и смотрел на камергера с упрямой наглостью, пока тот наконец не сдался и не отвернулся, раздражённо передёрнув плечами.
— Как по мне, — бросил он, когда Дженсен взялся за ручку двери, — стоило вас там оставить.
— Как по меня, стоило бы тебя туда посадить, — вернул Дженсен любезность, и, не тратя больше времени на этого цербера, решительно распахнул дверь спальни.
В глубине души он думал, что, возможно, Джаред там не один. Но ему было всё равно, Дженсен просто должен был его увидеть, он не мог ждать до утра. Однако с Джаредом никого не оказалось, кроме собак, свернувшихся в корзинках. А сам Диктатор Тристан лежал на своей необъятной постели, подперев голову рукой, и с тенью улыбки смотрел на Дженсена, бесцеремонно ворвавшегося к нему в спальню. И он был голый. Совершенно голый, судя по выпуклости, мягко очерченной складками простыни в паху.