Гладиатор для неё (СИ)
— Прекращай. Доложи, лучше кто опознал Луция. И какие соображения об его убийце, или их было несколько?
— На опознании было три человека. Больше всех я доверяю префекту вигилов. Он хорошо его знал. По словам вдовы Луция, Атилии, — говоривший указал на нее, — которые мне передал Секст. Луций с управляющим центральными термами везли крупную сумму, для подкупа преторианцев. Золота при нем не оказалось. Не было и коня. Есть подозрение, что убил и ограбил казначея его же сообщник — Эктор. Пока не найден. Домашний раб утверждает, что он так и не возвращался с ночи.
Император дослушал и покивал в конце.
— Алчность к золоту не одного человека сводила с ума. Продолжайте поиски этого банщика. Куда ты можешь определить Германуса с другом?
— Даже и не знаю, мой Цезарь. В термах они не могут оставаться. Из помещений, которые у меня есть под охраной: префектура, казна и тюрьма. Ни одно не подходит. Хоть домой их забирай. Но я не могу, у нас дочери — это не прилично.
— Я прошу меня простить, августейший, — Атилия решила помочь ее новым приятелям, — В моем доме есть освободившаяся комнат. Мы выгнали помощника Луция. Думаю гладиаторов можно поместить в доме для прислуги. Если мой будущий муж не против такого.
Она повернулась, и улыбнулась Антиною.
— Не вижу в этом ничего предосудительного, — ответил юноша.
— Мой дом теперь ведь постоянно под охраной вашей гвардии?
Адриан подтвердил ее предположение кивком.
— Я сделаю это в благодарность. Именно их победа освободила меня от долга пред Луцием. А главное — его тирании.
— Моя дорогая, я бы в любом случае потребовал от него твоей свободы. Он оказался не достойным, такой как ты.
— Спасибо, августейший, за вашу заботу.
Атилия склонилась в благодарном поклоне.
— Случилось так, что боги связали мою свободу с победой бойцов Германуса и Дакуса. С вашего распоряжения, конечно же. Если до них доберутся бандиты, я буду чувствовать свою вину и неблагодарность перед ними.
— Хорошо. Прикажи, милейший, что бы их под охраной переместили в дом вдовы Луция, — отдал команду префекту император.
Потом снова обратился к ней.
— Лучше я буду называть тебя невестой Антиноя. Мне так больше нравиться. Но я хотел бы видеть тебя в своем дворце. Оставь распорядителя в доме, и переезжай завтра же. Как вдова ты обязана теперь носить траур. Свадьбу придется перенести на пару месяцев. Ну, это ничего — отметим ее в нашем путешествии. Глашатаи объявят об этом во всех больших города империи.
* * *
Когда, наконец, все ушли, она смогла выдохнуть в облегчении. Попросила Сиру сделать успокаивающий отвар из мелиссы и пряностей. Атилия зашла в атриум и присела недалеко от Секста. Он, погрузившись в свои мысли, смотрел на фонтанчик.
— Я не буду оспаривать наследство отца, ведь я отказался от него, — спокойно сообщил он, — Но хочу получить от тебя письменное обязательство о содержании моей бабушки. Ты знаешь, она любит виллу деда…
— Спасибо тебе, Секст, — она даже не подумала о его правах на наследство, — Завтра же вызову юриста и при тебе оформим все, что необходимо. Ты только продай Азия. Не могу его больше видеть.
Они немного посидели молча.
— Сможешь сам организовать похороны? Бери сколько надо в кабинете Луция. Там на столе деревянная шкатулка.
— Конечно, не переживай об этом.
— Еще возьми пару рабов. И пришли за мной посыльного, когда все подготовят.
— Ты уверена, что хочешь присутствовать?
— Я должна. Слышал, сам император напомнил о трауре. Римляне любят покойников больше чем живых. Они возненавидят меня, если не пойду на похороны мужа.
Сира принесла отвар в двух глиняных чашках. Атилия молча, кивком, поблагодарила.
— Как там Фелица? — спросила, не глядя на рабыню.
— Все еще не встает…
— Плохо, вы мне нужны во дворце императора. Пригласи Клеменса.
Через несколько минут перед ней стоял удивленный конюх. Она объяснила, как стала хозяйкой дома.
С этого дня он становился распорядителем и ее помощником. Еще предупредила о новых жильцах, которые должны прибыть завтра.
— Один из них ранен, за ним нужен уход. Если той суммы, что я оставлю, не хватит — займешь под вексель в храме Юпитера. Там Луция знают давно. И, Клеменс, всех кредиторов гони прочь, не вздумай даже пол асса кому-то дать. Ты меня понял? Пусть идут в суд, если посмеют.
— Госпожа, умоляю, лучше поручите распоряжаться Азию…
Конюх осекся, не закончив фразу. Она смотрела на него недобрым взглядом. Увидев ее реакцию, раб только поклонился и вышел.
— Ничего, он справится, — произнесла она, когда Клеменс удалился, — Простоват, но честен и исполнителен. Писать и считать умеет, в остальном научится.
Секст промолчал. Он допил отвар, сказал: «Пора», и вышел.
* * *
В самом конце римского холма Целий, там, где он приближается к Сервиевой стене, стоял, старенький храм. Его построили на месте древнего святилища богини Карны. Обычно, в этом месте придавали огню своих покойников граждане победнее: мелкие купцы, лавочники или чиновники незначительных должностей. Сегодня же здесь, как никогда, собралось много зевак. Весть о том, что погребальный костер императорского казначея запылает именно тут, разлетелась по всему городу.
Когда умирал римский богач, его наследники раздавали хлеб и деньги нуждающимся. Это привлекало не только бедноту города, но и разношерстных мошенников и воров всех мастей. Сегодняшний день исключением не стал.
Разочарование и тех и других не заставило ждать. Публика, собравшаяся на похороны Луция, оказалась настолько нищая, что первыми кто потерял настроение стали карманники. Мошенники расстроились позднее. Когда увидели в процессии вдову покойного в окружении вооруженных преторианцев. В самом хвосте шествия двигались с полсотни городских вигилов. Увесистые палки в их руках заставляли собравшихся граждан поглядывать в их сторону с неким смущением.
Сын покойного, Секст, как и полагалось, был одним из несущих деревянное ложе с умершим. Ему помогали сослуживцы.
За ними следовали флейтисты, трубачи, танцоры и мимы. Дальше хористы и плакальщицы, они распевали старинные заплачки и читали стихи, восхвалявшие покойника. Все несли в руках цветы и венки из ветвей кипариса и можжевельника.
Процессию подготовили жрецы из рощи богини Либитины, что раскинулась за пределами Рима, на холме Эсквилин.
Атилия шла в белой похоронной накидке, без единого украшения и с распущенными не расчесанными волосами. Вдове полагалось всем своим видом показывать скорбь за умершим мужем. Мол, горе мое настолько велико, что теперь совсем нет желания ухаживать за собой.
Подойдя к нужному месту, ложе с Луцием установили на вязанки хвороста и сухой лозы винограда. Она стала метрах в десяти, куда ей указали жрецы. Секст факелом поджег эту кучу с двух сторон. После встал рядом с ней. Обычай требовал достоять до конца, пока огонь совсем не погаснет.
Костер очень быстро разросся и поднялся высоко вверх. Жрецы начали воспевать гимны покойнику. Нанятые плакальщицы рыдали и заламывали руки, рвали на себе волосы. Запах стоял ужасный. Ветви кипариса, разложенные вокруг костра, не могли его перебить.
Когда огонь начал уменьшаться, она сняла с себя накидку, оказавшись полностью нагой. Не торопясь, как ее научили заранее, подошла и швырнула ее в костер. Затем вернулась на свое место. Сира сразу же укрыла ее черным покрывалом. Теперь, девять дней она будет носить только темную одежду, соблюдая траур.
Глядя на плакальщиц, она подумала: «Хорошо бы и мне поплакать. Плохо если вдова не проронит ни слезы, такое запомнят».
Она попыталась вспомнить прожитое время с Луцием. Его издевательства и побои. Это решительно ничем не помогло. Ее глаза оставались сухими. Тогда она вспомнила, как они с Фелицей спасали Сиру. Потом, саму пострадавшую Фелицу. Еще в памяти всплыла горечь, от обиды за предательство Сиры. Теперь слезы выступили из обоих глаз. После, стала вспоминать, как сирийка под страхом смерти выручила ее. Еще о Клеменсе, перенесшем и спрятавшем ее в конюшне. Он тоже рисковал оказаться в опале у Луция. Наконец, как Сира извинялась и раскаивалась, объясняя причину предательства.