Как повергнуть герцога (СИ)

— Вам нравится охотиться, ваша светлость? — вежливо поинтересовалась она, заводя беседу.
— Да, — ответил он. — Это одно из немногих удовольствий землевладельца. — Ну вот. Теперь начинало казаться, будто вчерашнего инцидента, когда он чуть не поцеловал её прекрасную шею, и не было.
— Что же ещё радует владельца землёй? — спросила она с лёгкой иронией в голосе.
— Внедрение правильных методов управления. Знание того, что земля будет приносить устойчивый урожай, а не пропадать зря.
Впервые за это утро она встретилась с ним взглядом.
— Я думала, это ответственность управляющих.
— Они находятся в моём подчинении, — ответил он. — Поэтому, в конечном итоге, ответственность лежит на мне.
За все сто двадцать тысяч акров. В первую неделю после внезапной кончины отца, когда Себастьян заперся в кабинете и принялся рыться в стопках бухгалтерских книг, писем и контрактов, он пришёл в полное недоумение, как отец мог пить, играть в азартные игры и проводить время с любовницей, в то время как десятки тысяч акров земли пребывали в упадке из-за плохого управления. Ещё через неделю и бесчисленное количество сигарет он сделал вывод, что отец начал пить и играть в карты именно из-за состояния поместий. Вкупе с долгами и несколькими неудачными инвестиционными решениями их владения превратились в бездонные ямы. По всей Британии со времён промышленной революции всё больше земельных угодий неуклонно превращались в обузу. И какой бы умной ни была Аннабель Арчер, она не могла об этом знать. В конце концов, сами аристократы притворялись, будто не в курсе, что их благородное имя — это колосс на глиняных ногах.
В загоне царило оживление, несколько списанных лошадей стояли в дальнем конце и чистили друг друга. Его конь галопом описывал круги вокруг Макмахона. Мышцы животного вовсю работали, а на белоснежной шкуре поблёскивал солнечный свет.
Аннабель обхватила руками перила, не сводя глаз с жеребца.
— Он великолепен, — сказала она, — такой мощный и в то же время грациозный.
— В этом особенность породы, — ответил Себастьян. — Андалузская лошадь — это помесь европейской теплокровной и арабской чистокровной. Она взяла лучшее из двух миров.
Аннабель улыбнулась, той самой загадочной улыбкой, которая заставляла его теряться в догадках.
— Как его зовут? — спросила она.
Себастьян без запинки отчеканил официальную, очень длинную и очень испанскую кличку, которая была записана в документах на жеребца.
— Боже мой, — удивилась Аннабель, — как же вы его зовёте?
— Никак, — сказал он, но, увидев её потрясённое лицо, добавил: — Это же лошадь.
Кличку можно дать собаке, но лошади?
Он буквально видел, как у Аннабель в голове крутятся шестерёнки.
— Выкладывайте, мисс, — сказал он. — Я вижу, вы уже успели придумать ему имя.
Она посмотрела на коня, прикрыв рукой глаза от яркого солнца.
— Он похож на Аполлона.
Греческий бог солнца. Почему бы и нет? Коню шло это имя.
Одна из списанных лошадей рысью подбежала к ним, заинтересованно подёргивая ушами.
— А это кто у нас такой? — промурлыкала Аннабель, обращаясь к животному. Себастьян не мог избавиться от ощущения, что сейчас её тон был значительно теплее, чем когда она разговаривала с ним. Мерин уткнулся носом в её ладонь, раздув ноздри, когда учуял запах яблока.
Она взглянула на Себастьяна, нахмурив лоб.
— Почему его шкура пошла клочками? Он болен?
— Нет, он просто старый, ему скоро тридцать.
Она погладила серую морду.
— Не слишком ли он немощный, чтобы работать?
— Он больше не работает, этот мерин на пенсии.
Аннабель замерла.
— Вы держите у себя списанных лошадей?
— Да.
— Почему?
— Потому что они хорошо поработали, и нет нужды предавать их земле раньше времени.
Она ненадолго замолчала. Затем снова погладила лошадь и пробормотала что-то вроде: “Но это было бы намного экономичнее”. Себастьян мог бы рассердиться на замечание, но её тон оставался таким же нежным, как и тогда, когда она приветствовала дряхлую лошадь. В душе его что-то откликнулось, в груди разлилось тепло, несмотря на холод вокруг. Себастьян сглотнул. Он не пил спиртное почти два десятка лет, но сейчас ему казалось, будто его горло обжёг крепкий виски. Можно ли опьянеть от одного присутствия женщины?
 
Она посмотрела на него краем глаза, и у него закружилась голова.
Да. Да, видимо, женщина действительно может опьянить мужчину. Чёрт бы побрал послушного Стивенса, который положил конец их уютному тет-а-тету.
— Аннабель, дай мне свои мерки, прежде чем я сегодня уеду, — попросила Хэтти.
Аннабель подняла глаза от письма.
Гостиную заливал серый дневной свет. На диване, как императрица, возлежала Хэтти, а перед ней на низком столике стояла чаша с виноградом.
— Зачем они вам, мисс Гринфилд?
— Потому что у меня такое чувство, что тебя пригласят на новогодний приём Монтгомери, и тебе понадобится бальное платье.
— Очень маловероятно.
— Ты же приглашена на рождественский ужин к леди Лингем.
— Потому что я всё ещё буду находиться в Клермонте на Рождество.
— Ну, хорошо. Просто представь себе на секунду, что возникнет такая маловероятная ситуация, и тебя пригласят на самый большой приём года, а ты будешь вынуждена отказаться, потому что тебе не в чем на него пойти.
— А теперь представь, что я закажу бальное платье, а меня не пригласят.
Хэтти положила в рот ещё одну виноградину.
— Тогда у тебя останется бальное платье, а оно никогда не бывает лишним.
Аннабель вздохнула.
— Катриона, скажи теперь что-нибудь ты.
Катриона сидела в большом кресле, подобрав ноги.
— Я бы держалась подальше от балов в принципе, но так как мой отец настаивает на их посещении, я бы предпочла, чтобы на этот мы отправились все вместе, — ответила она, любезно подняв глаза от блокнота.
Аннабель прищурилась.
— Ты мне нисколько не помогла, дорогая.
— У Селесты появился новый шёлк изумрудного оттенка, — сказала Хэтти. — Мне сестра сообщила. — Она махнула рукой на письмо, лежавшее рядом с чашей с фруктами. — Ты будешь великолепно смотреться в изумрудном.
Селеста. Модистка с Бонд-стрит была настолько знаменитой, что при упоминании одного её имени всем сразу становилось понятно, о ком идёт речь, а такие люди, как Аннабель, знали её только по дорогим модным журналам, которые Хэтти тайком проносила в общую комнату их колледжа. Её шелка струились как вода… А наряды придавали золотую огранку бриллиантам чистой воды…
Аннабель опустила взгляд на письмо Гилберту, где она утверждала, что выздоравливает в оксфордских апартаментах Катрионы в колледже
Сент-Джонс. Если она сообщит ему, что проводит Рождество с герцогом Монтгомери и обсуждает шелка Селесты, они всей семьёй заподозрят, что её рассудок помутился после трёх месяцев учёбы в университете и прикажут вернуться в Чорливуд быстрее, чем она успеет сказать: "Счастливого Рождества".
Аннабель вернулась к письму.
— Даже не рассмотришь моё предложение? — В голосе Хэтти прозвучало разочарование.
— Я не могу позволить себе бальное платье.
Последовала небольшая деликатная пауза.
— А я всё думала, что подарить тебе на Рождество.
Аннабель смерила подругу изумлённым взглядом.
— Хэтти. Я — не твоё благородное дело.
По крайней мере, у Хэтти хватило совести изобразить раскаяние на лице, пусть и всего лишь на мгновение. Потом в её глазах зажёгся лукавый огонёк.
— Конечно, нет, — ответила она. — Тебе это будет стоить недёшево. Пять часов в неделю позирования для портрета Елены Троянской.
 
Опять эта Елена Троянская.
— Изумрудный шёлк, — пропела Хэтти, — шампанское, вальс, завидные женихи. И…
Аннабель всплеснула руками.
— Так и быть. Получишь ты мои мерки и Елену Троянскую.
Лицо Хэтти вспыхнуло от радости, как свечи на огромной рождественской ели в главной гостиной Клермонта.