Реальность сердца (СИ)

— Ранен я был, — в очередной раз напомнил алларец, — спасая принца Элграса. Рискуя жизнью госпожи Къела, между прочим. Так что благодарность мне будет изъявлять его величество. Мне вы ничем не обязаны.
— Эмиль, ты не прав, — поднялась со своего места девушка. — Ты меня спас. Далорн вздохнул и уставился в потолок. Через минуту, как он и ожидал, две ласковые теплые ладошки легли ему на плечи. Огандский климат шел девице Къела на пользу: в местной жаре у нее даже руки перестали напоминать лягушачьи лапки. Правда, здравого смысла это ей не прибавило. Девчонка втемяшила себе в голову, что Эмиль — спаситель, освободитель и настоящий герой. Эмиль был бы рад оказаться для нее героем, только врать Керо не хотелось, и признательности за несовершенные подвиги — тем более.
— Хорошо. Я повторю еще раз. Я готов был рискнуть вами обоими ради спасения принца. Я считал и считаю, что это была бы разумная цена. Поймешь ты это, или нет?
— Тем не менее, именно вы спасли госпожу Къела.
— Потому что я в суматохе потерял принца.
— Господин Далорн, вы многократно противоречите сам себе, — подвел черту Готье, подходя к дверному проему. — Мне хотелось бы, чтобы вы выбрали какое-то одно объяснение своих действий. Желательно, совпадающее с фактами, которые изложили вы и госпожа Къела. Здесь, в Оганде, редко ставили двери во внутренних покоях, одна часть отделялась от другой плотными расшитыми занавесями. Надо понимать, только это и помешало эллонцу напоследок хлопнуть дверью, но кольца по карнизу шваркнули весьма сердито. Далорн остался наедине с благородно спасенной им дамой.
— Эмиль, он прав. Ты путаешься в собственных словах…
— Потому что я хочу, чтобы ты уехала в столицу. Там тебе будет безопаснее. Готье тебя отвезет. Ты и так уже моими трудами оказалась невесть где…
— Ну, почему невесть где. Очень милая страна, и люди такие приятные… — лапки добрались до затылка Эмиля и принялись вытворять невесть что с его волосами.
— Эти приятные люди выдадут тебя королю как преступницу. По соглашению между державами.
— Тебя тоже.
— Я могу за себя постоять. А тебе лучше отправиться с Готье. Герцог о тебе позаботится.
— Или позаботятся о нем, а я буду предлогом, — мрачно изрекла прекрасная дама. — Ты же сам говорил…
— Говорил, — с безнадежностью вздохнул Далорн. Девица Къела, несомненно, была права, и можно было даже уважать ее за отсутствие желания спрятаться под плащ герцога Гоэллона, который уже однажды спас ее, за нежелание причинять тому еще большие неприятности. Сия самоотверженность была бы весьма похвальной, будь Керо не шестнадцатилетней девушкой, а молодым человеком, умеющим о себе позаботиться. Это же голубоглазое чудо слишком часто забывало о своем возрасте, положении… и о своем поле. Женской беспомощности, впечатлительности и нерешительности в ней не было вовсе, да и скромности с благонравием ей Мать Оамна не выдала; Эмиль вообще подозревал, что над колыбелью новорожденной Керо простерся меч Воина, а не прялка Матери.
Однако ж, храбрость и благородные порывы не делали ее юношей, о котором Эмиль беспокоился бы заметно меньше. А еще с юношей не было бы и других хлопот…
— Керо, ну пойми же: ты девушка… — Далорн развернулся на стуле и притянул ее к себе за талию. — Тебе рядом со мной не место. Тебе нужны защита, охрана…
— Я девушка, но не дура!
— Ты уже один раз сумничала! В замке. Уже забыла, чем это кончилось?
— И что, теперь меня всю жизнь за это шпынять?! — Глаза уже готовы были метать молнии, а уху Эмиля угрожала серьезная опасность: в него вцепились острые коготки.
— Нет, не всю. Годика три, четыре… — он отцепил хищную лапку и прижал ее к губам. Лубок на руке и повязки на ребрах не слишком способствовали нежностям. Если девушку как следует не обнимешь — одной-то рукой, если при попытках ее обнять окаянное ребро очень чувствительно напоминает о себе, а с другой стороны тут же просыпается наполовину зажившая рана, то хочется либо молить о чуде выздоровления, либо провалиться сквозь землю. Молился Эмиль редко и не слишком усердно, проваливаться же подальше от всех прелестей Керо не хотелось. Даже если ему и оставалось вдохновляться ими почти монашеским образом.
 
Обладательница же прелестей, слава всему, и в первую очередь — ее наставнику, была достаточно благоразумна, чтобы не путать невозможность с нежеланием, и не обижалась на Эмиля. Целовалась она страстно и увлеченно, но остального, кажется, и не ждала пока, к тому же очень чутко определяла момент, когда боли становилось больше, чем удовольствия. Обнаружить подобную восприимчивость в шестнадцатилетней пигалице было удивительно.
— Хватит, — она отстранилась сама. — Швы разойдутся. Ты еще будешь спрашивать, почему я без тебя никуда не поеду?
— Керо, я преступник перед короной. Мой герцог в тюрьме…
— Я все это слышала сто раз! А я — сестра казненного преступника, убийца, и что с моим герцогом, вовсе не знаю.
— Твой герцог найдет тебя и оторвет мне голову. За все.
— Да он только счастлив будет, если ты… — Керо осеклась, отвернулась.
— Если я что?
— Неважно, забудь…
— Нет уж. Изволь объяснить, чем же я могу осчастливить твоего почтенного опекуна, — улыбнулся Эмиль. — Керо…
— Есть такие вещи, господин Далорн, о которых девицы не просят, — ледяным голосом изрекла девица Керо, глядя в угол. Алларец задумчиво посмотрел в тот же угол, не увидел там ничего, кроме буфета, набитого расписной посудой, потом посмотрел на северянку, вмиг обернувшуюся аллегорией гордой неприступности, попытался сообразить, чему посвящался намек. Потом до него дошло. Какой неожиданный поворот событий! Но — почему нет, почему ж нет, если хочется разрешить себе сказать «да», если за десять лет впервые страшно ошибиться, неверно угадать, и услышать отказ, увидеть изумленное удивление на лице…
Отец был бы рад, жаль, не успел увидеть, как сын и наследник «образумится»…
Реми поймет и простит.
— Госпожа Къела, прошу вас оказать мне честь стать моей супругой, — церемонно поклонился Эмиль.
Ассамблея открылась ровно в полдень. Принц Араон неспешно вошел и прошествовал через залу к трону, установленному на возвышении. Четверо гвардейцев в парадных мундирах, все из новых, сопровождали его вплоть до самых ступеней, обитых белым шелком, а после этого неподвижно замерли у первой, возле резной деревянной решетки. На второй, самой широкой ступени, были установлены четыре кресла. Трон — за ними. Принц сидел в самом центре, а его советники должны были разместиться чуть ниже. Будущему королю это не слишком нравилось: он предпочел бы, чтобы господин Скоринг стоял у трона и подсказывал, — но сейчас, в спешке, менять протокол было нельзя. Троих господ, что сидели в креслах рядом с комендантом, он едва знал в лицо. Два скорийца, один бруленец. Ну что ж, если господин Скоринг… герцог Скоринг, напоминанием о чем служили траурное темно-синее платье с неброской темно-красной отделкой и цепь с гербовым знаком… если он считает их достойными доверия — пусть. У трона Араон чуть задержался, обводя взглядом Зал Ассамблеи, ряды благородных господ, опустившихся на одно колено, и простолюдинов, вставших на оба. Владетели — все в родовых цветах, сразу понятно, кто где. Представители цехов — по большей части в черном, белом и золотом: знак королевской милости. Среди них торчали церковники, по обычаю не опускавшиеся на колени, но почтительно склонившие головы. Цветов было куда меньше, чем два года назад, да и людей — вчетверо, если не впятеро от обычного числа. Белое с золотом — Сеория, красное с синим — Скора, коричневое с белым — Кертора, лиловое с белым — Брулен. Ни цветов северян, ни, что куда приятнее, серого с серебром или зеленого с золотом. Надо понимать, Эллона и Алларэ отказались от своего законного права участия в Ассамблее и тем самым открыто объявили о мятеже… Вспомнив, что от него требуется, Араон коротко кивнул. Зал зашуршал, поднимаясь и усаживаясь. В рядах кресел остались бордовые пятна: места тех, кто не явился по тем или иным причинам. Ряды севера, Агайрэ, Меры, Эллоны, Алларэ…