Эксперимент Не Удался (СИ)
— Держись подальше от Грановского.
— Почему?
— Делай как сказал. Сколько ещё уроков должна дать жизнь чтобы ты поняла, меня надо слушаться. Неужели мало?
— Безоговорочно, как болван?! Научись обосновывать свои слова и может тогда к ним прислушаются.
— Нет ничего проще, чем обосновать каждое сказанное мною слово.
— Ну так обоснуй!
— Тебе это не надо.
— Как обычно, все пытаются решать за меня, что мне надо! Вам не кажется, меня надо спрашивать! Я устала от этого дерьма! — Алекса истерично кричала развернувшись к нему.
Припарковался возле серого пятиэтажного здания.
— Прости, я виноват… — притянул к себе, обнимая опешевшую от неожиданной перемены в нём
— Играете мной словно пешкой.
Не ревёт, близка к этому, но держится тяжело дыша. Странное ощущение закралось в душу, захотелось обнять в ответ, сдержала порыв.
— Грановский опасен, как для тебя, так и вообще. Просто услыш меня, и держись от него подальше, а лучше беги сломя голову.
— Он мне помог, уже не один раз.
Андрей резко отпрянул ухватив за плечи. Глаза будто испугом светились, может показалось.
— Лекс, пожалуйста, услыш меня. Если у тебя есть ещё, что мне рассказать, говори, всё до мельчайших подробностей. Мы до сих пор не знаем, кто отдаёт приказы на твою скорую отправку на тот свет.
Она молчала морщась от невыносимой боли заполняющей её по нарастающей.
После тщательного обследования, выписали кучу таблеток на все случаи жизни. Кроме сотрясения ничего серьёзного не обнаружили. По дороге домой он снова и снова задавал вопросы, по кругу об одном и том же, уточняя детали, заставляя вспоминать мелочи. Про Грановского ничего так и не рассказала и хотелось вроде, но молчала упрямо. Хотя и сама не знала почему. Всё выложила, и о том, как Меркель обманывал, как угрожал в гостинице, о похитителях, что смогла припомнить, а про нового знакомого язык не поворачивался. С этим то почему нельзя, а что нельзя… Держись подальше, ненавистная фраза. Почему про Богдана никто ни разу этого ей не сказал. Больнее, чем он никто не сделал. Меркель, Уимберг, Грановский, все они из одной кучи, подозрила Алекса.
— Хватит! — рявкнула сжимая виски. — Я всё сказала! Добавить нечего. Очень болит голова.
Андрей еле заметно вздохнул. За время в больнице он несколько раз отлучался разговаривать по телефону. И сейчас казался совершенно спокойным, но она чувствовала его дёрганность буквально кожей.
— Ты кажется не спал, может тебе домой пора, хватит меня мучить.
Уимберг неожиданно ухмыльнулся, а потом и вовсе расцвёл улыбкой.
— Я что-то смешное сказала?
— Да нет, — смотрит перед собой и будто сдерживается только бы не засмеяться. — Тебе бы задницу за проделки надрать, а я даже отругать не могу. Как вспомню Меркеля и всё, весь запал пропадает.
— И что я такого смешного сделала? — рассвирепела ещё больше девчонка.
— Судя по твоему рассказу и то, что я увидел… Боже-е… Алекса, ну ты даёшь, — всё-таки засмеялся. — Наручники из сэксшопа, шампанское… Макс прикованный к кровати. Только почему не голый?
Вскинув брови вспомнила свою фразу, она говорила Меркелю, что, вот Уимберг то будет потешаться. Так и вышло.
— Хотел меня к шампанскому, было ему шампанское, без меня. Шампанское не закусывают, — хмурится девчонка.
Она вообще думала убила гада, а этот видите ли и отругать не может. Дожились. Потешается как мальчишка. Макс… Бросила быстрый взгляд на собеседника.
— Расскажи мне, что вы делите с Меркелем, — осторожно начала Алекса спрятав глаза.
— Делим, — улыбнулся только лишь губами. Нотки горечи отчётливо слышались. — Слово то какое выбрала. Вечером приеду расскажу.
— Обещаешь?
Пристальный взгляд прямо в глаза. Ну да, Уимберг сказал, значит сделает. Заскочив по пути в аптеку отвёз Алексу домой. Проводил до двери, строго настрого запретил выходить из квартиры и уехал.
Для надёжности заперла на второй замок. Пристально уставилась на себя в зеркало висевшее в прихожей. На лице мука, глаза как у побитой собаки, и чем вчера там любовался Грановский. Видимо проявляющимися синяками. Имени так и не смогла вспомнить, при сотрясении сказали подобное возможно. Уимберг обещал, значит расскажет, а тогда и будем распутывать клубок из интриг и игр в которых она увязла по самое не хочу. Грановский… Кто такой этот Грановский? И чего так испугался Андрей? Всё чуть позже, полезла в пакет из аптеки в поисках нужной пилюли.
* * *
Один телефон разрядился, второй на подходе, положил на полочку. Поспать три часа и можно снова в бой на пару суток. Тяжело опустился на пуфик возле двери, разулся, тут же растегнул рубашку выдёргивая из брюк.
Поднял усталый взгляд, в дверях стоит его женщина, воинственно скрестив руки на шикарной груди не скрытой шёлковым халатом. Прекрасная, глаза только усталые, блестят яростью и отчаяньем. Не спала опять, металась по квартире в приступах ревности, обрывая ему телефон. Смотрит пристально, изучая детально, ищет следы соперницы. Уимберг тяжело вздыхая поднимается, идёт в ванную так и не сказав ни слова. Нет сил даже разговаривать, бессмысленное бабское беснование. Пять минут на душ и долгожданный отдых.
Тёплая вода окончательно расслабляет. Перед глазами разбитое лицо непослушной девчонки. Боги берегут её, чудом осталась жива, услышала что ли его молитвы и билась пытаясь выжить. Еле заметная ухмылка на губах. Закоренелый атеист задумался о высшем разуме. Обернувшись полотенцем прямиком в спальню. Телефоны на зарядные на автомате. Опустился на незастеленную постель, устроился полулёжа и закрыл глаза.
В квартире стоит звенящая тишина, но он слышит её невесомые шаги.
— Почему не спала?
— Как я могу спать…
— Лина, прекрати, — чуть не рычит, еле сдерживается. — Иди ко мне.
Девушка послушно ложится рядом, скользнув ладошкой по обнажённому животу, обнимает одной рукой прильнув всем телом. Он чмокнул в макушку и мгновенно уснул.
Крепко обняла всматриваясь в напряжённое, даже во сне, лицо. Ей так его не хватает. Знает, ровно через три часа он распахнёт глаза, оденется и снова исчезнет на неопределённое время. Как спать одной в холодной постели, с мыслями с кем он там. Она сойдёт с ума, если сегодня снова не вернётся. Разговаривать не станет, отмахнётся. Сама не заметила, как задремала.
* * *
Нестеров к обеду заявился на работу. Разговаривая с отцом замечает как на встречу идёт Богдан.
— О, ты ещё здесь, — обрадовался Димка.
Брюнет чуть ли не толкнув плечом проходит мимо протянутой для рукопожатия ладони. Нестеров старший удивлённо, разинув рот, смотрит в удаляющуюся широкую спину.
— Что это было? — спрашивает у сына.
— Она давно не твоя, Богдан! И давно не с тобой, — кричит вслед другу Димка.
Улыбается, а взгляд искрит злобой. Поворачивается к совсем ошалевшему отцу.
— Не обращай внимания, Алексу делим.
— Кого? — не ослышался ли.
— Придурок! Достал уже, — рычит Нестеров младший. — Вот она, совсем рядом, а он с другой насилует себя. Придурок! Сделай уже хоть что-нибудь раз не всё равно, что ты молча бычишь!
Сам не заметил как разорался на весь этаж. Выдохнул громко, провожая глазами перепуганную бэмби. Милая девчонка всё-таки, но он не готов размениваться на мелочёвку. Ему нужно то самое, огромное, что бьётся внутри и требует заполнить полностью всю душу, тело… Любить хочет.
— Ладно пап, давай дома вечером, я поехал.
Выскочив на улицу видит, "Брера" с места не тронулась, стоит в конце парковки. С ухмылкой уселся в свою, но тоже так и не отъехал. Что на него нашло? Да ясно, что, действительно достал. Сделай что-нибудь время уходит, больная тема терзает душу. Надо что-то делать. Он не будет как Богдан сидеть на месте, не сможет заменить одну другой. Её нельзя заменить ни кем. Ему нужна именно она! Та самая, единственная и неповторимая и даже если ничего не получится, будет знать, сделал всё, что смог.
Может и переборщил под игрывая фантазии друга. Сразу понял в чём дело, утрешний звонок. Снова Богдан понимает так, как подсказывает ревность. Итальянка не двигается с места. Нестеров чертыхнувшись хлопает дверью, он то знает, что сейчас чувствует Богдан. Не бросит же придурка этого с болью наедине. Может хоть теперь он что-то понял. Пора свою гордость засунуть куда подальше. Прямо как Алекса и говорила: я пытался, я пробовал. И на этом всё, не то пытался и не то пробовал. Сейчас он ей нужен, как никогда. Богдан нужен и никто другой. Потом будет совсем поздно.