Ненавижу тебя, сосед (СИ)

Выдёргиваю руку, падаю на корточки рядом с огромным рюкзаком. Роюсь, сама не знаю, что найти пытаюсь. Но, найдя тетрадку в твёрдом переплёте, испытываю облегчение. Будто бы именно она — самая главная моя ценность, но дневник — это доказательство. Доказательство для Демида, и пусть делает с ним, что хочет.
Прижимаю к груди тетрадку, плачу, и из меня наконец выливаются все страхи и дикое напряжение, сковывающее ледяной коркой всё внутри.
— Ты зачем на земле сидишь? — голос Демида пробивается ко мне сквозь шум в ушах, чужие крики и эмоции.
Поднимаю голову, встречаюсь с тёмными глазами, в которых отблески огня и невозможная глубина. Такая, которой не должно быть в двадцатилетнем парне.
— Я не на земле, а на корточках, — носом шмыгаю, растираю по лицу остатки слёз.
— Большая разница, — хмыкает и рывком поднимает меня на ноги, словно котёнка. — Вообще, сколько можно туда пялиться?
Будто бы злится и намеренно поворачивает меня спиной к пожару.
— Но оно же всё горит…
— Да и чёрт с ним, — он снова умудряется пробиться сквозь все мои эмоции, заслонить собой всё и всех. — Ты всё равно ничего не можешь сделать. Пусть догорает.
— Но как же?..
— Как-нибудь, — кладёт мне руки на плечи, легонько сжимает, и этот простой жест окончательно в себя приводит. — Нечего тут больше делать. Поехали.
— Куда?! — вскрикиваю, но тут появляется Обухов и что-то быстро-быстро говорит растерянной Дашке.
Она совсем синяя уже от холода, голые бёдра покрыты мурашками, а губы дрожат. Её трясёт, и я боюсь, что сляжет с температурой. Мне на неё даже смотреть холодно. Но ведь и на мне вообще-то короткое платье с голой спиной и тонкие колготы. Стоит только подумать об этом, осознать, и меня пронизывает холодным ветром до костей.
Ещё немного, и я соглашусь ехать куда угодно и с кем угодно, лишь бы попасть в тепло и получить чашку горячего чая.
Судя по жалобному взгляду Дашки и прыгающей на месте в попытке согреться Ивашкиной, они со мной солидарны, как никогда.
— Только я без них не поеду, — упрямо рукой указываю на подруг, а Демид смеётся.
— Что, боишься прикончу тебя?
— Не боюсь, но без них не поеду.
Демид делает вид, что напряжённо думает, но в глазах пляшут черти. У-у-у, гад, издевается ещё!
— Ла-а-адно уж, — протягивает засранец и окликает Обухова, а тот зачем-то снимает с себя тёплую рубашку и залихватским жестом повязывает её поверх Дашкиного пледа. Так что рубашка теперь больше на юбку похожа.
Ты гляди, джентльмен, что ли?
Даша удивлённо таращится на его спину, после переводит взгляд на свою новую «юбку» и вдруг, запрокинув голову, хохочет.
Похоже, у кого-то истерика началась.
Наверное, это всё стресс, но вот мы едем в машине Демида по незнакомому маршруту, а мне даже не страшно. Просто смотрю в окно, а на плече тихо сопит Дашка. Лавров включил печку, и я буквально слышу шипение, с которым мы все отогреваемся.
Путь занимает от силы минут десять, и за всё это время никто не проронил ни слова. Даже болтливый Илья сурово молчал, глядя строго впереди себя.
Когда машина останавливается у ворот, Демид оборачивается и окидывает нас взглядом, в котором ничего нельзя прочесть.
— Добро пожаловать, — «оживает» Илья, а Ивашкина смотрит во все глаза на большой дом, что высится за воротами.
— Так начинаются истории о маньяках и пропавших девушках, — мрачно говорит Даша, а Обухов смеётся.
— Да-да, Зануда, у нас там огромный подвал, в котором мы каждую неделю проводим ритуалы. Только ты для такого не годишься.
— С чего это вдруг?
— С того, что твоя кровь ядом пропитана. От неё кто хочешь отравится.
— Ой, иди в пень, Обухов. Наказание ты моё.
— А ты прям моё благословение, — фыркает, смешно глазами ворочает, и Ивашкина тихонько хихикает.
— Хватит вам, — Демид закатывает глаза, отворачивается и нажимает на брелок, открывая ворота. Машина медленно въезжает в просторный двор, срабатывают датчики движения, зажигаются фонари, освещая территорию.
— Неплохо-неплохо, — замечает Оля, широко улыбаясь.
 
— Выходите, барышни, — «разрешает» Илья и достаёт из кармана телефон. — Алло, кафе «Дионис»? Да-да, ваш постоянный клиент. Ой, как я рад, меня помнят! Милая девушка, можно нам, — он осматривает нашу компанию и говорит: — четыре больших пиццы? Да-да, фирменные ваши. Ещё нам понадобится мясное ассорти и три порции супа. Горячего! И, пожалуйста, побыстрее. У нас тут апокалипсис и три окоченевшие девушки.
Закончив разговор, он подмигивает мне и говорит:
— Всё, теперь вы спасены! А теперь надо пить чай. Мне мама такой потрясающий присылает, всякую хворь на подлёте уничтожает!
— Господи, какой ты деятельный, аж голова кружится, — Демид беззлобно толкает Илью в плечо, тот уворачивается и громко смеётся.
Мне вдруг становится легко. Тело согревается в машине, расслабляется, мысли больше не путаются. И даже Дашка тихо смеётся, явно придя в норму.
Одно тревожит меня. Никита. Вдруг он дома и они с Демидом снова будут играть мышцами и решат всё-таки сцепиться? Но об этом я подумаю потом. Сейчас мне действительно нужен чай, а ещё нужно решить, что делать дальше. В общагу теперь можно будет вернуться, хорошо если через несколько месяцев. А это время где жить? Ой… это проблема похуже ненужного мне Никиты.
  
21. Ярослава
 
Не знаю, где водятся такие шустрые курьеры, но еду нашу приносят уже через полчаса. Обухов уставляет стол коробками, ещё горячими контейнерами, а я подбираю ноги и, замотанная в плед, делаю большой глоток из уже второй по счёту чашки.
Чай пахнет луговыми цветами, мёдом, липой и лимонной цедрой. На удивление моё чокнутое обоняние не возражает против такого убойного коктейля из насыщенных запахов, и я жмурюсь, делая очередной глоток.
— Вкусно? — широко улыбается Илья. И после моего уверенного кивка, добавляет: — Я же говорил. Если выпить мамин чай, никакая хворь тебя не одолеет. Я, может, только благодаря ему такой красивый и умный вырос.
— Ой, любишь ты воображать о себе не пойми что, — замечает Дашка, а Обухов качает головой, показывая, в какой доле печени она у него сидит.
— Не завидуй, Зануда, — улыбка Ильи.
— Было бы чему, — закатывает глаза Дашка, а сидящая рядом со мной Оля толкает в бок и шепчет на ухо:
— Тебе не кажется, что между ними что-то есть?
Задумываюсь. Смотрю на Дашку, потом на Илью, а те, ничего не замечая вокруг, только и делают, что препираются. Бомбят друг друга словесными конструкциями, едкими комментариями… а ещё пялятся друг на друга слишком уж пристально.
— А ты знаешь, очень на то похоже.
Но у Ивашкиной ещё не все подозрения озвучены.
— А между вами что? — она скашивает глаза в сторону окна, за которым Демид с кем-то по телефону разговаривает, расхаживая по двору.
— Вообще ничего…
— Да? Ну ладно, а то, знаешь ли, показалось что-то…
Молчу, усиленно пью чай. Не хочу об этом разговаривать, потому что не о чем. Между нами с Лавровым действительно ничего нет. Ничегошеньки. Что бы там не казалось любопытной поклоннице любовных романов.
— Просто… ну, знаешь, мне показалось, что никто бы нас сюда не пригласил, если бы не Демид, — она шепчет тихонько, обжигая ухо дыханием. — Я, конечно, не вникала, но померещилось на секунду, что Лавров только тебя и приглашал…
— Померещилось, — говорю почти равнодушно, хотя внутри всё дрожит и колотится.
— Сейчас без ужина останешься, — грозит Илья Дашке, а она показывает ему язык. — Девушки, уймите вашу подругу! Она мне наносит жуткие душевные раны.
— Прости, но это очень смешно, — закрываю рот ладошкой, а Обухов называет меня предательницей. — Всё, хватит трепаться. Я голодный, как стая волков.
Возвращается Демид, и как-то вдруг мы оказываемся за столом рядом, плечом к плечу. Это… непривычно. Вернее, я давно отвыкла от этого. Но сейчас не вздрагиваю и не жду от Лаврова подлости. Так странно…