Человек из красного дерева

Но постепенно княжьи воины, по наущению христианских иерархов, разгромили и разорили все капища. Истуканов выбросили, утопили в реках, порушили мечами и топорами, сожгли. Но не всех. Нашлись разумные люди, они переделали многих идолов, превратили в христианские святые образа.
Безусловно, это было сделано из практических соображений: чтоб добру не пропадать.
И вот деревянная женщина оказалась в православном храме, и провела там следующие шестьсот лет, пока её снова не решили уничтожить.
Где тело для этой головы – я не знал, хотя искал десятилетиями. Пётр Ворошилов тоже искал; но не нашёл.
11
Читарь приехал рано: ещё лежала на траве тяжёлая ночная роса.
Он остановил машину у калитки и коротко посигналил. Я уже завязывал галстук. Перекрестился на образа – и выбежал.
Мы обнялись; Читарь был твёрдый, как камень.
Я считал его братом и лучшим другом.
Автомобиль Читаря, потрёпанный “Фольксваген Каравелла”, я давно не видел чистым; сейчас он блестел. Поживший минивэн предстал передо мной в своём лучшем, идеальном виде, как идущая к алтарю невеста.
Читарь – тоже: пиджачная пара, ботинки отсвечивают графитом, подбородок вперёд. Серые глаза издалека нашаривают; взгляд тяжёлый, но уравновешен непрерывной тёплой полуулыбкой, всегда благожелательной и как бы царственной.
Дух его, Читаря, – силён и громаден. Теперь, когда мы сидим в кабине, его дух заполняет всё пространство внутри железной коробки, и ворочается, не вмещаясь, так, что стёкла гудят и готовы выскочить.
Мой собственный дух в это время добровольно умаляется, уступая место более сильному собрату.
По рытвинам и грязям наша машина объезжает деревню и вываливается на дорогу – она у нас тут одна на весь район.
Если не приглядываться – шагов с десяти Читаря можно легко принять за миллионера-плейбоя. Или, скорее, за сына миллионера: он выглядит едва на тридцать лет. Широкие спортивные плечи и выпуклая грудь; лицо тёмное, обветренное, с глубоким загаром, как у альпиниста, или у морехода из тропиков. Начинает говорить – открываются зубы: ровные, белые, один к одному, сверкают из темноты коричневого лица, как фарфоровые чётки. Высокий лоб и русые, густые, блестящие волосы.
При такой выигрышной, мужественной внешности Читарь не придумал ничего лучше, как поселиться уединённо в глухом и скучном углу, на дальнем краю области, в деревне Криулино, и почти всё время проводить за книгами или в молитвах.
Это называется “монах в миру”, – так он сам объяснял.
Поскольку в его деревне нет интернета – Читарь регулярно выезжает на своей “Каравелле” в Павлово и часами сидит где-нибудь в кафе или баре, с ноутбуком, подключившись к Сети и опять же – поглощая книги.
Я знаю, сам видел: к нему подсаживались женщины, первыми заводили разговор, улыбались, гладили себя по волосам, заигрывали, – они хотели Читаря физически, он выглядел как романтический маргинал или, наоборот, маргинальный романтик; он походил то ли на Александра Македонского, то ли на Андрея Рублёва.
Я в его, Читаря, жизнь не лез никогда; что он делает с теми многочисленными женщинами – не знаю. Может, именно от них и убежал в деревню Криулино.
– В этих галстуках, – сказал Читарь, – мы с тобой похожи на людей из похоронной конторы. Да. – Он рассмеялся. – Не хватает только катафалка! В таких костюмах и с такими рожами – нам надо ехать на катафалке!
– Так тоже нормально, – сказал я. – Пусть все думают, что мы едем забирать пустой гроб, или, например, крест надгробный.
– В катафалке лучше, – уверенно заявил Читарь. – Их вообще никто никогда не останавливает. Плохая примета – переходить дорогу похоронам. В Америке тридцатых бутлегеры возили виски только на катафалках.
– Хватит, – сказал я. – Катафалки, бутлегеры – что за тема такая? Спасибо, друг. Нашёл, с чем сравнить.
Читарь опять засмеялся и вдавил педаль. Он был большой любитель быстрой езды. Мы обогнали одного, второго и третьего. Нам даже сзади посигналили и моргнули светом: мол, на грубость нарываетесь, ребята. Но Читарь только улыбался и давил тапку.
 
Дорога, рано утром свободная, сама звала – давай, поддай коняшке под бока, разогрей кровь.
Бог создал человека, способного перемещаться со скоростью пять километров в час. Но Бог захотел, чтоб человек создал технику, дающую возможность разгоняться до таких скоростей, какие не каждый из людей способен даже вообразить.
Читарь зашёл на обгон четвёртого. Двигатель выл, исторгая почти музыкальный набор звуков, выражающих протест. В лоб нам медленно выкатилось нечто громадное, солярой чадящее, – агрегат для ремонта дорожного полотна.
Не стану врать: тут я испугался, упёрся коленями и подошвами, правой рукой ухватил ремень, суетливо задёргал, натягивая поперёк груди.
В долю мгновения Читарь переложил руль и красиво объехал всех, вовремя перестроился.
– Ты боишься, – сказал он, – потому что недостаточно веришь. Надо верить. Если веришь всей душой – тогда ничего не случится.
Я не ответил, просто кивнул.
Читарь никогда не попадал в автомобильные аварии. Даже в мелкие. С ним вообще никогда не происходило ничего плохого. Сам он полагал, что так действует божья благодать, его защищающая; он называет её по-гречески: Невма.
12
Когда доехали, часы на фасаде вокзала показывали половину восьмого.
У складских ворот не было ни души.
– Всё-таки, – сказал Читарь, – мы с тобой деревенщины. Селюки. Приехали за час до начала. Люди ещё зубы чистят, а мы уже под дверью стоим.
– Ничего, – ответил я, – зато мы первые. Вдруг тут очередь будет.
Вокзал был частью главной площади города. В её центре, распирая грудью пространство, стоял огромный идол: прямоугольный гранитный постамент вздымал в небо бронзовую фигуру Ленина. Скульптор изваял вождя трудящихся в зимнем пальто и в шапке-ушанке.
Люди давно уже не поклонялись идолам Ленина – во всяком случае, в массовом порядке; не жертвовали ему горы цветов, не отдавали своё время и внимание. Но вдруг выяснилось, что среди многих тысяч идолов, стоявших по всей стране, разнообразных – Ленин недвижный, Ленин шагающий, Ленин в кепке и без неё, и, наконец, наиболее распространённый: Ленин, подъявший длань и указующий перстом в светлое будущее, – всего в пяти случаях вождь пролетариата имел на голове зимнюю шапку.
Один такой идол стоял в Бийске, второй в Минусинске, ещё два – в Петрозаводске и Рыбинске, а пятый и последний – у нас.
И если в Павлово прибывали редкие туристы, им непременно предъявляли утеплённого Ильича как одну из любопытных редкостей.
Множество их стояло по России, и ещё такое же множество – в соседних странах, бывших союзных республиках, – но там их, как правило, давно уничтожили, свалили, чтобы не напоминали грозными своими ликами о временах СССР.
Борьба с идолами идёт всегда, независимо от того, какое на дворе столетие.
Люди обуздали ядерную энергию, научились отправлять роботов к другим планетам и делать операции на открытом мозге – и при этом регулярно валят старых истуканов и воздвигают новых.
Двадцать лет назад прогрессивная общественность города решила добиться переноса идола с центральной площади ближе к окраине. Но павловские коммунисты, влиятельные и сплочённые в то время, остановили безобразие. С ними объединились историки, краеведы. Влиятельный Пётр Ворошилов организовал письмо из Москвы, из министерства культуры. С тех пор идол стоит неприкосновенный.
Справа от него сверкал новыми стёклами автовокзал, а за спиной автовокзала, если пройти ниже по улице Октября, возвышалась колокольня и маковка павловского храма Святой Троицы; оттуда вот-вот должны были ударить к заутрене.
 
– Пойдём, пройдёмся, – сказал я Читарю. – В храм заглянем.
Читарь вздрогнул. Его всегдашняя мирная улыбка пропала.
– Пойдём, – повторил я. – Вдвоём не так страшно.
Мы подошли к ограде, когда уже били колокола.
13