Предание Темных

Его светлые волосы (того идеального перламутрового оттенка, когда белый не слишком холодный, чтобы выглядеть неестественным, но и не слишком теплый, чтобы отдавать дешевой желтизной) доходят до ушей своими идеальными кудрями – большие волны достаточные, чтобы делать образ элегантным, но недостаточные, чтобы придавать ему сходства с бараном. Их укладка достигает той идеальной грани, когда нарочитая небрежность выглядит притягательной.
Вся одежда мужчины говорит о том, что он будто бы явился сюда прямиком с какого-то дипломатического приема: бежевый, под стать волосам, дорогой костюм. Достаточной хорошо сидящий, чтобы придавать ему официализма, но слишком уж свободно расстёгнутый, чтобы нагнетать ненужного пафоса.
Осанка – достаточно правильная, чтобы подавать своего обладателя с достоинством, но недостаточно неестественная, чтобы складывалось ощущение, будто он проглотил самый огроменный кол во всей Румынии.
Тонкий шлейф хороших духов, будто призванный завершить эту картину и заставить растеряться даже строгого ценителя прекрасного. Единственное, что выбивается из его общей безупречности (где ничто по отдельности не выглядит неестественным, зато в общей картине с учетом места сдается достаточно странным) – это глаза.
Один глаз незнакомца – карий, второй – зеленый, точно у хаски. На вид ему не больше тридцати, но если присмотреться внимательнее к его идеальной коже даже вокруг глаз – то едва ли можно дать и больше двадцати пяти.
С определенного ракурса он вполне может показаться даже на пару лет моложе меня.
В то время, пока я детально изучаю его, незнакомец с таким же интересом, совершенно не стесняясь, оглядывает меня. Его взгляд, одинаково коротко скользящий по всем частям моего тела – оценивающий и немного лукавый, точно мне предстоит нацепить ценник на лоб и его задача – снабдить оптимальной ценой товар.
– Дженна? – его бровь слегка изгибается, как бы демонстрируя интерес ко мне, а голос достигает того идеального баритона, который необходим любому оратору, дабы даже при самой абсурдной подаваемой информации завладеть вниманием аудитории.
– Так вот вы какая – добавляет он, наконец, закончив меня осматривать и вернувшись к глазам – интересно.
В моей голове возникает столько вопросов, что сложно сказать, какой из них важнее и какой следует задать первым.
Во-первых, меня немало смущает его «идеальный» образ, точно голограмма из какого-то фильма, потому что в жизни люди так выглядят разве что на светских мероприятиях вроде Мет Гала раз в год. Но уж точно не шастают по могильникам у загородного замка.
Во-вторых, что он делает возле этого самого замка, и не у парадного входа, а здесь, в этих зарослях?
И третье, пожалуй, все-таки самое главное – откуда он знает мое имя, и откуда я ему вообще известна? Поскольку я решаю, что этот вопрос все же самый главный, то именно его с трудом и выдавливаю из себя, отшатнувшись от «идеального» незнакомца еще на шаг:
– Вы меня знаете?
– Наслышан – уклончиво отвечает он и тут же меняет тему, переводя ее на себя – меня зовут Ноэ Локид.
Ни одного режущего, ни одного шипящего, ни одного даже «громкого» звука. Его имя, такое же как он сам – обтекаемое, плавное, гибкое.
Он, не сокращая заданной мною дистанции между нами, дружелюбно протягивает свою руку. Немного помешкав, я все же решаю, что рановато причислять его к маньякам или психам, а другой причины не падать руку человеку при знакомстве (пусть и при таких странных обстоятельствах) не вижу. Потому, очень неуверенно и неохотно, но все же протягиваю свою ладонь в ответ, едва коснувшись его пальцами.
Но Локид ловко перехватывает ее, не применяя для этого никакой силы, и вместо рукопожатия оставляет на тыльной стороне моей ладони невесомый мягкий поцелуй. Однако, даже после этого не спешит отпустить мою руку, потому я повторяю свой вопрос, теперь слегка его переиначив (если уж он хочет вести диалог со «своей» позиции»):
– Так кто вы?
Помедлив, он слегка улыбается и плавно отпускает мою ладонь, позволяя ей мягко коснуться воздуха и вернуться в необходимое положение. Улыбка его в этот раз несколько шире, потому оголяет (кто бы сомневался!) идеально-белоснежные и ровные зубы. Сделанные, точно под копирку – без единого изъяна.
 
– Я давний знакомый Влада – заявляет он – почти друг детства.
(..я родился и вырос в Швейцарии и только недавно узнал, из какого я рода..)
Если Влад узнал недавно, а этот друг давний, то..
– Вы тоже из Швейцарии? – опешив, спрашиваю я.
Лишь мгновением позже понимаю, что следовало спросить иначе «откуда вы?». Хотя, это замок Влада и если это его друг – то какого черта я буду играть в детектива? Проще сразу повести его к Владу и понять, незваный это гость или правда старый-добрый друг.
Улыбка медленно сползает с лица Ноэ Локида.
Но не в той манере, когда человеку задали вопрос, на которой бы ему не хотелось отвечать, или ответ на который он не знает. А скорее, когда вопрос оказывается достаточно тривиальный и неуместный, заставляя собеседника скучать и утомляться:
– Да – уголок его правого рта все еще слегка тянется ввысь, оставляя выражение его лица достаточно дружелюбным – в Румынии я сейчас по делам. Но как узнал, что Влад тоже здесь – просто не смог не навестить. Тем более, нам еще надо решить кое-какие вопросы, так что все сложилось как нельзя идеально. Пазл вошел на свой паз, верно?
Его лицо вновь озаряет идеальная улыбка, и я против воли ощущаю, как мои губы тоже слегка растягиваются в ответ:
– Наверное.
При этом чувствую я себя крайне некомфортно и неуютно, точно под сотней прожекторов и тысячью камер.
– Но почему вы.. здесь? – возвращаюсь я к главному и слегка озадаченно оглядываю плиты – главный вход с другой стороны.
Он заливисто смеется и указывает мне на стену замка. Сначала я не понимаю, что должна там увидеть, пока не приглядываюсь достаточно и не замечаю в зарослях старенькую ржавую калитку, ведущую наружу.
– Я только приехал. Водитель сказал, что знает хорошую дорогу, а в итоге завез меня с обратной стороны замка.
– И вы вошли через.. – с сомнением гляжу на эту калитку, держащуюся на одном честном слове – этот вход?
Локид заливается пуще прежнего, точно над каким-то дельным анекдотом или старой общей шуткой:
– Да, представляете! Кажется, им не пользовались лет сто, и тут я – через кусты.
Опускаю глаза на его, такую же идеальную, как и весь остальной образ, обувь:
– В лаковых туфлях.
Он следом за мной опускает взгляд на свою элегантную обувь и снова хохочет. Смех его, несмотря на абсурдность ситуации, такой же приятный, и, учитывая, как долго он уже смеется – Ноэ об этом прекрасно известно.
Наконец, поняв, что напряжение между нами несколько спало, он вновь улыбается и кивает мне в сторону холла (которого пока даже не видно отсюда), будто бы зная, где что находится:
– Ну так что, проведете меня в замок?
Собираясь подать мне руку для дальнейшего совместного шествования, Ноэ делает шаг вперед, но не глядя под ноги. Потому задевает ту самую лампадку у единственной ухоженной плиты, рядом с которой я стою. Она опрокидывается и в следующий момент брючина Локида вспыхивает.
Все последующее происходит слишком быстро, потому я не до конца успеваю это верно истрактовать.
Лицо Ноэ – эдакое идеальное модельное личико из журнала Vogue вдруг перекашивает, точно при инсульте. У него из горла вырывается низкий утробный рык, совсем не похожий на прежний мелодичный голос самого дорогостоящего ведущего или успешнейшего политического деятеля.
Он резко наклоняется и машет рукой по огню.
И пламя, будто по щелчку пальцев, исчезает, а на брючине не остается и следа от огня, который недавно наметил себе эту ткань во владения.
Я ошарашенно гляжу на штанину, пока что Локид ее поправляет. Он потушил огонь раньше, чем тот успел тронуть ткань, или на брючину в принципе отскочили только искры? Все произошло так быстро и сумбурно, настоящая свистопляска рук-ног-огня, что теперь я толком и не могу сказать.