Девственница (ЛП)

- Хорошо. - Элли поднесла запястье Кайри к губам и глубоко вонзила зубы в мягкую плоть на запястье. Кайри вздрогнула, но не вскрикнула.
Затем Элли поцеловала ее в то же самое место. Мягкий, теплый, чувственный поцелуй на месте укуса и с внутренней стороны запястья.
- Элли... - прошептала Кайри. Элли отпустила ее руку, и Кайри прижала ее к груди, баюкая в другой руке.
- Тебе понравилось? - спросила Элли.
- Мне понравился поцелуй после укуса. И укус тоже.
- Что ты скажешь, если я скажу, что сделаю это снова, но только если ты позволишь мне укусить тебя снова?
- Я бы сказала... укуси меня.
- А что, если я скажу, что ты будешь чувствовать себя восхитительно, но только после того, как я причиню тебе боль? Ты позволишь мне причинить тебе боль?
- Да.
- Как ты думаешь, что будет, если каждый раз, когда я причиню тебе боль, ты будешь чувствовать себя хорошо и потом?
- Не знаю. Наверное, я бы хотела, чтобы ты причинила мне боль, чтобы мне было хорошо.
- Ты бы связала боль с удовольствием?
- Да.
- Ты хочешь боли, потому что это означает, что ты также получишь удовольствие?
- Возможно.
- Значит ли это удовольствие для тебя больше, потому что ты его заслужила?
- Думаю, да.
- Если бы я сказала, что меня заводит причинять тебе боль, а потом доставлять удовольствие, и именно в таком порядке, что бы ты подумала?
- Думаю, что тогда ты должна сделать это со мной. Причини мне боль, а потом доставь удовольствие.
Элли улыбнулась.
- Это БДСМ. БДСМ также, когда твои самые тайные сексуальные фантазии состоят в том, чтобы с тобой обращались как с секс-рабыней или о наказании учителем, или, когда связывают, как заключенного, или шлепают, как ребенка.
- Люди таким занимаются?
- Я занимаюсь, - ответила Элли.
Кайри снова протянула руку Элли.
- Ты сделаешь это со мной?
- Кайри...
- Пожалуйста?
Почти девять месяцев... Элли так давно ни с кем не была близка. Неудивительно, что она мечтала о сексе почти каждую ночь и просыпалась от оргазма. И Кайри... она хотела ее. Эта юная девственница...
- Ты же монахиня. - Элли взяла Кайри за руку, но только для того, чтобы удержать. - Если мы сделаем это...
- Я всего лишь начинающая монахиня.
- Это называется послушница, а не начинающая монахиня.
- Ты знаешь, что я имею в виду. Финальные обеты я произнесу через два года, - ответила Кайри. - Я хочу знать, от чего отказываюсь.
Элли закрыла глаза и покачала головой.
Где-то там, далеко-далеко, она услышала звук, который, как ей казалось, уже никогда не услышит.
- Ты это слышишь? - спросила Элли.
- Нет, а что там?
- Бог смеется надо мной.
Элли открыла глаза.
Затем встала.
Она подтолкнула стул под дверную ручку.
Кайри уже лежала на кровати с распущенными волосами. Она была воплощением красоты и невинности. И Элли хотела ее. Хотела ее так, как никогда в жизни не хотела женщину. Но она не была женщиной. Пока нет. Она была девушкой, целомудренной и чистой, и она никогда даже не целовалась. Жажда быть первой на губах Кайри была физически осязаема. Элли хотелось, чтобы ее руки первыми коснулись тела Кайри. Но еще больше ей хотелось снова почувствовать то, что она чувствовала в те ночи с Кингсли, в те ночи, когда он позволял ей причинять ему боль, доминировать над ним, использовать его. Ей нужно было снова почувствовать эту силу.
Она должна владеть этой девушкой, телом и душой. Через два года Кайри примет свои последние обеты. Через два года ее прекрасные длинные волосы будут острижены под корень. Через два года дверь в жизнь Кайри закроется, и ее больше никогда не откроют. Кайри больше не будет открыта.
У невинности были свои достоинства, а у невежества ни одного. Позволить этой прекрасной девушке уйти из мира, даже не попробовав удовольствия, которое он предлагал, было больше, чем преступлением. Это был грех. Позор. И Элли не допустит этого.
- Ты молишься? - спросила Элли, увидев, что Кайри склонила голову. Лунный свет создавал нимб над ее волосами.
- Да. Молитва святого Августина. - Кайри подняла глаза на Элли и встретилась с ней взглядом в темноте. - Господь, дай мне целомудрие и воздержание...
 
Элли закончила молитву за нее.
- Только не сейчас.
 Глава 21 
 Гаити 
- Кто испугался?
Кингсли закрыл глаза. Голос Джульетты разносился по воздуху, по волнам и по песку. Он разносился над берегом, как сигнал маяка кораблю, затерявшемуся в море.
- Никто. - Сунув кусок резной кости в карман, он обернулся и увидел, что она стоит в десяти футах позади него. На ней было желтое платье, яркое, как солнце. - Я разговаривал сам с собой.
- Что-то не похоже. Ты молился? - Она подошла к нему босиком по песку.
- Что-то в этом роде.
- Богу?
- Мужчине, - ответил он. - Мужчине, который иногда считает себя Богом. Но он не может быть Богом, не так ли? Не может, если он напуган.
- Не знаю, - ответила она, грациозно наклонив голову и пожав плечами. - Я думаю, что Бог боится.
- Правда? Это на Него не похоже. Всезнающий. Всемогущий. Чего Ему бояться?
- Нас, - ответила она. - Своих людей. Он любит нас, а мы... - Она перевела взгляд на воду. - Мелкие. Слабые.
- Хрупкие, - добавил Кингсли.
- Да, мы очень хрупкие. И Он нов для нас, как и мы новы для Него. Он не знает Своей силы. Он еще не понимает, насколько мы слабы. - Она замолчала и посмотрела на свои ноги в песке. - Я видела, как птица случайно разбила свои яйца. Матери не зло. Они не пытаются причинить вред своим детям. Но все же яичная скорлупа слишком хрупкая.
Кингсли почувствовал что-то в груди, что-то похожее на яичную скорлупу. Он чувствовал это в том месте, где должно было быть его сердце.
- Представь, - прошептала Джульетта. - Представь, как страшно сознавать, что ты можешь сокрушить свое собственное творение, просто полюбив его.
- Могу представить.
- Полагаю, это цена, которую мы платим, - сказала она, глядя на горизонт.
- Расплата за что?
- За то, что любим и любимы кем-то столь могущественным.
Кингсли кивнул. Бог был так велик, а они так малы - стоит ли удивляться, что так много Его детей было раздавлено? И все же жить в мире без Божьей силы - все равно что жить в мире без океанов.
- Как ты нашла меня здесь? - спросил Кингсли.
- Я хороша в поисках людей. Я нашла твою хижину, а когда тебя там не оказалось, пошла по твоим следам. Ты часто здесь гуляешь?
- Каждый вечер.
- Можно тебя кое о чем спросить? - Джульетта сделала небольшой шаг к нему.
- Спрашивай.
- Почему ты здесь? На Гаити, я имею в виду?
- Случилось кое-что ужасное, - ответил Кингсли, стараясь говорить, как можно более неопределенно. То, что произошло между ним и Элли, касалось только его и Элли. Не Сорена. Особенно Сорена. - Я справился не так хорошо, как должен был, и кто-то важный для меня пострадал в процессе. Если бы я остался, то сделал бы ей только хуже. А хуже уже некуда.
- Elle est partie, - сказала Джульетта. Кингсли ошеломленно посмотрел на нее.
- Откуда ты знаешь ее имя?
- Ее имя? Ты разговариваешь во сне. Я слышала, как ты сказал: «Она ушла».
На французском «она ушла» было «Elle est partie». Он говорил об Элли во сне. Она ушла. Элли ушла. Одно и то же.
- Ее зовут Элли, - сказал Кингсли. - Элеонор.
- Понятно. Ты был влюблен в нее, в Элли?
- Нет. У нас все было иначе. Любовь, но не влюбленность. Друзья, но не друзья. Я не могу объяснить.
- Любовь, но не влюбленность. Семья?
Кингсли улыбнулся.
 
- Мы были любовниками.
- Я знаю супружеские пары, которые не любят друг друга. Но они семья.
- Семья, - повторил Кингсли, думая о ней, о себе, о Сорене и о том, кем они были друг для друга. Будут ли они когда-нибудь снова так близки? - Возможно, она была членом семьи. В мире есть два человека, которые знают все мои секреты. И она была одной из них, - горло Кингсли болезненно сжалось. - Я подвел ее, когда она нуждалась во мне больше всего. Но она ушла, и я даже не могу сказать ей, как мне жаль.