Малышка, пойдем со мной...
— Как поживает мать? — осведомился хозяин.
Джон-Джон вздохнул.
— Честно говоря, не очень.
Верзила Джон проявил сочувствие.
— Разумеется, а как же иначе? Пол говорил, что она очень любила дочку. — Он откашлялся и сплюнул в раковину мокроту. — Все проститутки чувствительные, скажу тебе.
Он увидел, как напряглись плечи Джон-Джона, и искренне рассмеялся.
— Ладно, сынок, я знаю, что говорю. Моя мать тоже была из их среды. Собственно, я никогда и не скрывал этого. — Он задумчиво посмотрел в окно кухни, словно размышляя о прожитых годах. — Мать вышла на панель, когда мы были детьми. Отец подался в бега, а нас было восемь. Крепкая оказалась женщина, да благословит ее Бог! Я глубоко чту ее память. Она износила свой организм, когда ей не было и пятидесяти. Отца я увидел, лишь когда пошел в гору, создал себе имя. Тут-то он появился, вонючая пиявка. — Он громко расхохотался, только на этот раз смех был неприятным, режущим слух.
— И что же вы сделали?
Лицо Верзилы окаменело.
— То же, что сделал бы ты, приди твой старик за милостыней. Я отвалил ему тысячу и сказал: появишься еще когда-нибудь — я убью тебя. — Он глубоко затянулся сигаретой с марихуаной. — Больше я никогда не видел этого мерзавца! Представляешь, он опять исчез! И оставил мне, старшему, на попечение сестер и братьев. Ты думаешь, я сожалею о нем? Да нет! Этому паразиту прямая дорога в ад. Понял, что к чему?
Джон-Джон кивнул глубокомысленно. Он испытывал огромное желание разрыдаться.
— Своего старика я и не знал, — признался он.
Верзила Джон протянул ему сигарету.
— Но это и к лучшему, сынок. Он разочаровал бы тебя. Такие папаши всегда разочаровывают. Так о чем вы там говорили с Джесмондом?
— Что?
В голосе Джон-Джона отразилось удивление. Этого вопроса он совсем не ожидал.
МакКлеллан рассмеялся, оттопырив ладонью ухо.
— У меня везде уши, сынок. У меня больше осведомителей, чем травы на стадионе «Уимблдон». Я расправляюсь с оппозицией — прямо как Тони Блэр, но, в отличие от него, я не продаю тех, кто ее разоблачает. Они… Они тоже исчезают.
Джон-Джон прекрасно понял его слова. В устах Верзилы слово «исчезают» носило зловещий оттенок.
— На меня работает Джинджер… Ты знаешь его. Он еще носит кличку Обезьянья Лапа. Ему все до лампочки, но он умеет постоять за себя… Джинджер верой и правдой служит мне несколько лет. Он-то и сказал мне, что вы с Бернардом Ли прижали к стенке Джесмонда.
Верзила произнес насмешливым голосом:
— Итак, сынок, если ты не против, я отрежу парочку доз этого прекрасного колумбийского кокаина, а ты тем временем изволь пополнить мою информацию. Только ничего не утаивай: заруби это себе на носу!
— Боюсь, что вы и так все знаете, сэр, — помялся Джон-Джон.
Верзила ухмыльнулся.
— Знаю или нет, но тебе придется все рассказать самому, сынок!
Это была угроза, хотя и осторожно преподнесенная. Джон-Джон был поставлен перед выбором — обижаться ему или нет. Разумеется, он не станет обижаться, не сошел же он с ума!
Он удивлялся тому, что сегодня с самого утра все идет наперекосяк.
— Когда меня пригласил Пол, я подумал, что речь пойдет о новой сделке. Я думаю, поэтому и вы пришли к нему.
Верзила изучал лицо Джон-Джона, переваривая то, что он говорил. Парень быстр и сообразителен. Дать ему еще несколько лет — и он станет силой, с которой придется считаться. К тому же он лоялен, что является непременным условием для членов организации МакКлеллана.
Он решил быть откровенным. По крайней мере настолько, насколько это возможно.
— Послушай, сынок, я пришел сегодня к Полу, потому что хотел выйти на тебя. Амстердамская сделка может состояться, а может и нет. У меня сейчас более важные приоритеты. Твоя разборка с Джесмондом озадачила меня, застала врасплох. Возможно, несколько лет назад я и мог просчитать это, как вполне естественный ход событий. Кто-то должен явиться в один прекрасный день и забрать то, что у него есть, и этим человеком, разумеется, можешь стать ты. У тебя уже солидная репутация, и я отдаю тебе должное. Но пока ты еще ребенок, участвующий в борьбе. И я решил, что у тебя есть личная причина для противостояния ему. И я хочу знать, что это за причина, — такой уж я человек.
Он открыл коробку, осторожно и уважительно, как подобает, когда собираешься иметь дело с достойным наркотиком. Одновременно он указывал пальцем на Джон-Джона.
— Это вещество, которое тебе пока неизвестно, сынок. Скажу по-другому, которое ты не можешь знать. Но ты узнаешь его вкус, если я услышу то, что хочу.
Джон-Джон следил за тем, как он умело, с минимумом суеты отрезал «дорожки». Это уже само по себе что-то другое. Большинство людей хвастали, насколько хорош их кокаин, когда его разморозить, говорили о его качестве, восхваляли его достоинства. Но Верзила Джон импортирует это вещество, и никто в здравом уме не станет подвергать сомнению его качество. Это было своего рода учебой, и Джон-Джон был готов усвоить все уроки сегодняшнего вечера.
Однако он по-прежнему остерегался говорить слишком много и слишком быстро. Он решил переменить тему, обдумывая тем временем свои дальнейшие действия.
— Откуда вы знаете мою маму?
МакКлеллан усмехнулся.
— Я помню ее с давних времен. Симпатичная она женщина, Джоани. Никто никогда не сказал о ней худого слова, да и не было на то оснований. Она надежная, за все эти годы она оказала для моих друзей много услуг. Было время, когда моя жена ничего не предпринимала, прежде чем Джоани не погадает ей на картах Таро. Когда меня упрятали в тюрьму, они были для Кэти путеводителем. Она любит твою маму.
Это был бальзам на душу, но Джон-Джона не проведешь.
— Какого рода услуги оказывала она для ваших друзей?
Он уловил главную мысль, и это вызвало у Верзилы улыбку. Ему и вправду нравится этот парень. Несмотря на свою шевелюру и броскую одежду, он весьма практичный молодой человек, а МакКлеллан любит практичных молодых людей — они делают ему деньги.
— Неважно, спроси у нее об этом сам. Но Джоани всегда была слабостью Пола, я знаю это. Конечно, он не признается. Он — и проститутка! Но вот что я тебе скажу: твоя мать стоит полсотни таких жирных сволочей, как та, на которой Пол соизволил жениться. Сильвия никогда не получила бы даже отзыва на собачьей выставке «Крафтс»!
Джон-Джон не возражал против того, что говорил ему этот человек. Он быстро уловил ход мыслей Верзилы, и его снова залихорадило.
— Этот продукт подбодрит тебя на более долгий срок, чем ирландский походный оркестр в полном составе! — МакКлеллан снова рассмеялся. — Итак, поехали дальше. Так что же тебе удалось разузнать?
Джон-Джон смотрел на него и думал, не подстава ли это. Он решил высказываться как можно более туманно. Прощупать ситуацию по ходу дела.
— Ну, видите ли…
— Называй меня Джоном, сынок.
Верзила правильно понял, что Джон-Джон не знает, как обращаться к нему.
— Это — сложный вопрос.
Верзила улыбнулся, но улыбка не коснулась его глаз.
— Жизнь вообще — штука сложная, сынок. И исчезновение твоей сестры подтверждает это. Кстати, я слышал, что Джоани пыталась сделать Малышу Томми кислотную ванну.
— Вы в курсе всего, Джон.
МакКлеллан смотрел на него несколько секунд. Он явно тщательно подбирал необходимые слова.
Затем он произнес:
— Давай определим, что к чему. До меня доходили разные слухи о Джесмонде, Поле и Пиппи Лайте. Не скажу, что Пиппи Лайт отличается особым умом. Когда все занялись компьютерами, он купил себе первые счеты, однако я отвлекаюсь от темы. Меня больше интересует Пол Мартин. Прошел слух, что он делает деньги на маленьких детях. Думаю, ты мог бы просветить меня в этом вопросе.
МакКлеллан выдержал паузу, а затем продолжил:
— Джесмонд продал бы и родную мать за пару бутылок пива. О таких подонках, как он, и говорить нечего, но он по крайней мере никогда не пытался ставить из себя кого-то. Улавливаешь, куда я клоню? — Закончив фразу, он громко втянул в себя воздух, одновременно придвигая кокаин поближе к носу. — А вот Пол — это птица совсем иного полета. Пол постоянно изощряется. Но ты и сам знаешь, в чем беда твоего босса.