Зима 41-го (СИ)
Конечно, кое-что на первое время взять пришлось: постельное белье, одежду, средства гигиены, немного посуды. Ну и личные вещи: фотографии, гитару, книги, в основном по вертолетной тематике. Волков, увидев стопку книг, тут же насторожился, просмотрел их и велел хранить литературу в сейфе в его кабинете, пока не установит такой же у себя в квартире. Вот тоже еще затраты будут. Но тут Сашка рассчитывал, что уж этот железный ящик ему выдадут и установят от НКВД, по крайней мере, надо попробовать пробить вопрос через Волкова. В общем, вещей было только-только обустроить быт на первое время. Входить в новую жизнь придется практически с чистого листа.
Утром, умывшись и позавтракав, Сашка надел наглаженный с вечера костюм и белую сорочку. Глажка тоже оказалась тем еще приключением. Гладить пришлось на обеденном столе, постелив на него старое одеяло. Утюг представлял собой чугунную гирю с металлической ручкой, держаться за которую надо было через полотенце. Нагревался он на газовой плите. Долго. Сашка точное время не засекал, но не меньше 15–20 минут. Потом, обмотав руку полотенцем, надо было хватать этот кусок чугуна и, пока не остыл, гладить вещи. С непривычки парень несколько раз обжегся и чуть не сжег пиджак. Но все-таки отутюжить костюм и сорочку удалось без фатальных последствий для парня и самих вещей. После глажки чистка обуви была настоящим отдыхом. Нанес ваксу щеточкой на ботинки, хорошенько прошелся по всей поверхности, и в заключение натер шерстяной тряпочкой до зеркального блеска.
Пред тем, как выйти из дома Сашка посмотрелся в мутное зеркало, висевшее в прихожей. Оттуда на него глянул обычный парень, каких он видел во множестве на улицах нынешней Москвы. Отличали его от них разве что излишне холодный, настороженный взгляд и немного щегольски внешний вид, но другой гражданской одежды у него не было, не идти же в первый раз в школу в камуфляже. Хотя, как заметил Сашка, в этом времени многие ходили в полувоенной одежде. Сочетание красноармейской гимнастерки с обычными гражданскими брюками было здесь в порядке вещей. Вообще, одежда на людях отличалась однообразием и мрачностью. Можно было бы, конечно, списать это на военное время, но ведь приобретались эти вещи до войны.
Вышел загодя, чтобы до начала уроков застать директора на месте, представиться, оформить документы. Изначально предполагалось, что устраиваться в школу он пойдет вместе с Волковым, чтобы случись какие вопросы, было кому на них ответить, но майор пока остался на базе, и когда он вернется оттуда, было не понятно. Так что решать все щекотливые моменты придется самостоятельно. Сашка на зубок выучил свою легенду. Еще бы! Его так гоняли в секретной части на Лубянке, что он уже и сам поверил в свое нынешнее происхождение с родителями нелегалами-антифашистами, но на каких-нибудь мелочах вполне мог и проколоться. Оставалось надеяться, что директор школы, или кто там будет у него принимать документы, не станут особо вдаваться в тонкости его биографии.
Придя на место, Сашка с интересом осмотрел школу. Трехэтажное оштукатуренное здание желтого цвета с белыми полуколоннами в простенках между окнами. Стекла крест-накрест заклеены полосками газетной бумаги. Двор расчищен от снега. По углам здания стоят деревянные ящики с песком для борьбы с зажигательными бомбами, Сашка уже видел такие в городе. Крыльцо из трех ступенек прикрытое сверху козырьком. Массивные деревянные двери. Внутри в просторном холле, упротивоположной от входа стены стоят бюсты Ленина и Сталина, над ними кумачовый транспарант с надписью белой краской: «Учиться, учиться, учиться упорнейшим образом, — такова теперь задача! И.В. Сталин»[ii] В обе стороны от холла шли не очень широкие коридоры с рядами дверей, окрашенных белой масляной краской, по обе стороны. Стены коридоров наполовину снизу покрашены в темно-зеленый цвет, выше побелены сероватой известкой, местами начавшей желтеть от сырости, что выглядело довольно мрачновато. Найдя дверь с табличкой «Директор» Сашка робко постучался, не услышав ответа, постучал уже более настойчиво.
— Войдите, — раздался из-за двери приглушенный женский голос.
Парень открыл дверь и шагнул в кабинет, по привычке вытянувшись на входе, но потом, опомнившись, расслабился:
— Здравствуйте. Я Александр Стаин. Направлен в Вашу школу для прохождения обучения.
— Здравствуй, — произнесла, сидящая за столом, заваленным какими-то бумагами и серыми картонными папками женщина. Одета она была в вязаную кофту, сверху на кофту накинута ватная телогрейка-безрукавка, на голове коричневый платок. В кабинете было довольно прохладно. — Даже так, направлен? — женщина слегка улыбнулась, от мальчишки, стоящим перед ней просто-таки за версту несло армейским порядком, уж ей ли, жене красного командира этого не понять. Вернее теперь уже не жене, а вдове. Еще свежее не изжитое горе с новой силой болью резануло по сердцу. Улыбка резко потухла. Елена Петровна никак не могла смириться и принять, что ее Вени больше нет в живых. Что никогда больше он не встретит ее у угла школы, не посмотрит любящим, иронично-веселым взглядом, серых, таких родных глаз с паутинками морщинок в уголках. У них не было детей, она никак не могла забеременеть, последствия холодного и голодного детства, но Венечка ни разу ее этим не упрекнул, всегда окружая нежным вниманием и заботой. При воспоминании о муже защипало глаза, и Елена Петровна быстро отвернулась в сторону, чтобы мальчик не увидел ее слез, не надо ученикам знать об ее горе. Женщина быстро взяла себя в руки и, украдкой вытерев влагу с ресниц, снова взглянула на паренька. Тот стоял в напряженной позе, видимо, обдумывая, как ответить на ее риторический вопрос. Она поспешила его успокоить: — Это я просто спросила. Мне еще два дня назад позвонили из комиссариата внутренних дел и предупредили о твоем приходе. Только я ждала тебя еще вчера.
— Извините, мне не обозначили, когда я должен был к Вам подойти. А вчера я готовился и друга провожал. Если бы знал, что Вы меня ждете, подошел бы вчера.
— Зови меня Елена Петровна. Я учитель русского языка и литературы и по совместительству директор этой школы. Друга на фронт провожал?
— Нет, с фронта. В отпуск по ранению.
— Ааа, — Елена Петровна замялась. Она хотела спросить, откуда у мальчика друг-фронтовик и как они познакомились, но остановила себя. Товарищ из НКВД очень настоятельно просил задавать поменьше вопросов, а к просьбам такого ведомства надо было относиться предельно серьезно. — Впрочем, не важно. Мне сказали, что ты учился самостоятельно и школу не посещал, это так?
— Да, так сложилось, — Сашка, покраснев, пожал плечами. Его напрягал этот разговор. Парень не представлял, что можно рассказывать этой женщине, а что нет.
— Ясно. Ну, а как ты сам оцениваешь свои знания?
— Точные науки: алгебра, геометрия, тригонометрия, физика, химия, астрономия, черчение — отлично. Гуманитарные науки, наверное, никак, — парень пожал плечами.
— Совсем, совсем никак? Каких русских и советских писателей ты знаешь, что читал у них?
— Нууу, — задумчиво протянул Сашка, — Пушкин, Лермонтов, Толстой, Гоголь, этот, как его, Горький.
— Да уж, и где у нас такое специфическое образование дают? Ладно, не отвечай, знаю, что не можешь ответить. Этот, как его Горький… — Елена Петровна улыбнулась. — Между прочим, наша школа носит имя Великого русского советского писателя Алексея Максимовича Горького. Он даже посещал нашу школу в 1935 году, — с гордостью произнесла директор.
Сашка снова покраснел. Ему было стыдно, что он совсем ничего не знает о творчестве такого замечательного человека, именем которого названа эта школа, кроме того, что он действительно был и был писателем. Нет, он что-то помнил из своей прошлой школы о писателях, что-то ему рассказывали во время занятий в бункере, но именно литературе и русскому языку уделялось не так уж много времени. Впрочем, как и географии, истории, иностранным языкам. Не актуально это было в той реальности. Ну, какая история, география, если все это сгорело в огне ядерных взрывов, не говоря уже об иностранных языках.