И солнце взойдет (СИ)

— Зря, — шепнул Ланг, и у неё перехватило дыхание. — Они вполне ничего.
А в следующий момент он поднялся, чтобы приглашающе протянуть руку.
— Пойдем, — велел Энтони, и ничего не оставалось, как вложить в его большую ладонь свои чудом не вспотевшие пальцы. Рене встала на ноги, отчего весь алкоголь, видимо, решил разом провалиться в желудок, и ее немедленно повело в сторону. Раздался смешок. — Да ты пьяна!
— Немного. — Она наставительно вздернула вверх указательный палец. — И это скоро пройдет!
— Разумеется, — покорно согласился Энтони и отправился выбирать кий.
Если честно, Рене никогда не было настолько весело, как этим вечером. Она смеялась до слез, пока пыталась сложить пальцы в показанную Лангом фигуру, а потом опереть на них шафт. Затем, разумеется, следовало наклониться, хорошенько прицелиться, но для замутненного глинтвейном мозга это оказалось почти невыполнимой задачей. Так что нанести сильный, но точный удар Рене не смогла. Ни разу. Нет, она честно пыталась. Щурила то один глаз, то другой, меняла позы, едва не ложилась на стол, — благодарение богу, совет Роузи оказался забыт, и Рене нацепила самые обычные джинсы! — но у неё не получалось. Ни разу из пятнадцати, а может, и тридцати попыток она не смогла попасть нужным шаром в лузу. Мало того, биток через раз соскальзывал с наконечника и кувырком упрыгивал куда-то под стол, отчего Рене хохотала лишь громче. Она била то сильно, то слабо, постоянно отвлекалась на советы от Фюрста и шуточки Роузи, а потом вовсе случайно ткнула Лангу в живот прорезиненным концом орудия своей пытки. Тони вздохнул и посмотрел с такой укоризной, что Рене едва не взвыла от смеха.
Она понимала, что не плещись в крови алкоголь, их «обучение» показалось бы ей слишком смущающим. Почти на грани приличий, а может, уже и за ними. Ибо то, как склонялся к ней Энтони… Как поддерживал за живот, чтобы она не упала… Как уверенно и до дрожи знакомой тяжестью ладони давил на спину, вынуждая нагнуться к столу… Все это кружило голову гораздо сильнее каких-то трех жалких бокалов. И Рене не знала, пьяна ли на самом деле или плавает в эйфории. Потому что еще былите самые взгляды. Тот самый момент, когда Тони делал шаг в сторону и будто прятался в тень. Никто другой ничего не увидел бы, но Рене чувствовала их каждой клеточкой кожи. Ощущала мурашками в волосах, дыханием с призвуком мяты на шее, теплом случайных прикосновений, которых можно было бы избежать, но ни один из них даже не подумал об этом. И радостно прыгая вместе с Роузи после первого в жизни забитого шара, она не могла не заметить, как сжималось внутри чужое счастье. И потому Рене смеялась. Своей радостью прогоняла из их общей памяти ужас вчерашней ночи, воспоминания о дрожащем на земле Энтони и беспомощности. Тоже одной на двоих. И когда кто-то пнул надоевший всем автомат с музыкой, она зашептала слова включившейся песни и не могла отвести взгляд от возвышавшегося в полумраке доктора Ланга. А он смотрел на неё.
«You're just too good to be true
Can't take my eyes off of you…»
— Сыграем? — тихо проговорил он, и Рене скорее прочитала вопрос по губам, нежели услышала.
«You'd be like heaven to touch
I wanna hold you so much…»
— Конечно, — так же беззвучно ответила она, но Энтони понял. Приглашающе кивнув, Ланг подошел к столу, чтобы расставить шары, и брошенный на Рене взгляд жег, как та самая мята. Когда за сладким вкусом становилось чертовски больно.
«At long last love has arrived
And I thank God I'm alive!»
Они знали, что за ними следят. Рене чувствовала взгляд Роузи и тревогу нервно поедавшего пирог Фюрста, почти слышала, о чем звучат их шепотки около бара, и истеричный стук инсулинового шприца о ладонь. Но все равно упрямо кружила вокруг бильярдного стола, точно хотела заколдовать всех невольных свидетелей. Пусть! Пусть этот вечер пройдет. Рассыплется на атомы в воспоминаниях четверых и умрет где-то в анналах истории. Сейчас она слишком счастлива, чтобы думать об этом.
 
«You're just too good to be true
Can't take my eyes off of you.»
Ланг не казался ей божеством, как многим влюбленным мерещатся их избранники. Упаси боже! Тони был человечен настолько, что мог бы стать неплохим образцом для инопланетных гостей, если те все же где-то существовали. Квинтэссенция всех пороков и добродетелей. Умный и ловкий, разумеется, смелый, но при этом совершенно бестактный, грубый и черствый засранец, который в тот же миг мог встать на колено и завязать на зимнем ботинке Рене коварный шнурок. Просто так. Потому что Ланг мог и не считал подобное чем-то зазорным, но при этом корона его величия сверкала едва ли не ярче сверхновой. Энтони был до одурения земным и таким настоящим, что Рене начинала сомневаться в своей реальности.
«But if you feel like I feel
Please let me know that it's real…»
Ему не шел полумрак. Впрочем, свет бестеневых ламп уродовал его лицо гораздо сильнее грубых черных провалов, что в темноте бара образовывались вместо глаз, рта и иногда щек. Энтони был прекрасен в движении. В действии. И неважно, были это раздумья в час сложнейшей из операций или очередное ребяческое баловство в холле, когда Ланг рассекал на двух гироскутерах сразу. Статичность его убивала, как убивало бездействие или однообразность. А потому Рене казалось, что даже черты лица Энтони стремительны. Нос, челюсть, контуры черепа — резкие линии, в которых не нашлось места для тщательно выверенной траектории.
«You're just t о o good to be true
And с an't take my eyes off of you» [61]
На свежий воздух они вывалились хохочущей толпой где-то в начале одиннадцатого вечера. Выпавший снег давно растаял, и теперь в свете желтоватых уличных фонарей асфальт переливался желтыми искрящимися пятнами. Несмотря на закрытые двери, даже на улице было слышно песню из вновь заевшего аппарата, но теперь это никого не беспокоило. Роузи в очередной раз мурлыкала себе под нос припев, ну а Рене с наслаждением вдыхала влажный предзимний воздух и чувствовала, как из головы улетучиваются остатки хмеля.
— Ланг все-таки ублюдок, но что-то в нем есть, — зябко поежившись, задумчиво проговорила Морен. Она смотрела на Рене, которая рассеянно следила за шутливым спором двух мужчин.
В этот вечер Энтони пил исключительно воду и, может, поэтому его обошла стороной вечная меланхолия. Он улыбался, шутил. И с каким-то неясным трепетом Рене прямо сейчас ловила, как его губы в очередной раз растянулись в ехидной улыбке. Тем временем Роузи пнула попавший под подошву камешек и развила свою мысль:
— Меня он, конечно, по-прежнему бесит. Право слово, тот еще трикстер в шкуре койота — ум без чувства ответственности. Однако я почти уверена, что ты ошибаешься.
— В чем? — Рене удивленно посмотрела на подругу.
— В своей бесперспективности, Ромашка, — страдальчески вздохнула Роузи, словно объясняла азы. — На каждую его хитрость ты отвечаешь обескураживающей искренностью. А знаешь, как это раздражает?
— Мне кажется, или ты себе противоречишь? — хмыкнула Рене. — К тому же мне ясно указали на место лучшего друга.
 
— И что? — не поняла Морен и недоуменно посмотрела на нахмурившуюся подругу.
— Это взаимоисключающие понятия… Энтони не дурак и не будет рисковать своей карьерой ради очередного быстрого романчика. А еще доктор Фюрст вряд ли будет доволен такой ситуацией.
— Будто бы Ланга это когда-нибудь волновало, — фыркнула медсестра. — Наше местное божество давно наплевало на все законы. Ну а что насчет Ала — он немец. Ему нужно пару недель, чтобы вписать новые нормы в свод своих правил, которые не обновлялись со времен Вильгельма II.