И солнце взойдет (СИ)

— Ко мне домой, — сухо откликнулась Рене и отвернулась.
Ее укачивало от плавного хода машины, а еще неумолимо клонило в сон — часы в телефоне показывали бездушные четыре утра. В салоне снова стало тихо, и Рене уже успела позабыть, о чем был вопрос, когда Энтони неожиданно заговорил. Он по-прежнему смотрел на мелькавшие за стеклом огни и, кажется, считал пролетавшие мимо столбы.
— Раз меня все же ждёт тёплая постель, скажи… — Ланг на секунду задумался, а потом сжал пальцами переносицу. — Ты простила?
— Что? — она удивленно встрепенулась и обернулась, взглянув на неумолимо серьезного Энтони. Кажется, тот начинал потихоньку трезветь.
— Ты меня простила? — с нажимом переспросил он, а Рене непонимающе покачала головой.
— Твою пьянку? Бога ради, Энтони, я тебе никто…
— Нет… Я спрашиваю, простила ли ты мне статью и то, как я тебя бросил одну с пациентом. Рэмтони. Верно? — Похоже, его действительно мучил этот вопрос. И Рене настороженно уставилась в черные из-за полумрака салона глаза, где разлилось еще нечто более темное. Это был не то давний страх, не то хорошо скрытый гнев. Рене не знала. Но Энтони сверлил своим удушающим взглядом в надежде вытянуть правдивый ответ. Боже. Словно она стала бы врать! И все же, видимо, Ланг ждал чего-то подобного, потому что решил довести рассуждения до конца. — Ты пришла. Приехала, несмотря ни на что, а значит, не настолько зла. Я прав?
— Тони…
— Ответь.
Рене видела, как напряглась узкая челюсть и был вздернут вверх подбородок. Глупый гордец. Ну, далось ему это прощение! Будто это хоть что-нибудь значило для него, для неё, для всего этого мира.
— Для тебя это так важно? — она попробовала отшутиться, но улыбка сама сползла с лица, стоило вновь встретиться с черными провалами вместо глаз Энтони.
— Да.
Короткий, неумолимый ответ, и Рене оказалась зажата в угол своих решений и чувств. Простила ли? Мысли резко застопорились, а потом она устало тряхнула головой. У неё никогда не получалось злиться достаточно сильно, чтобы постоянно твердить заветное «нет». В прошлый раз воли хватило на сутки. А теперь? Да, на душе было гадко, но вовсе не из-за тех причин, что волновали сидевшего рядом доктора Ланга. Статьи? Пациенты? Что же, первое поправимо, ну а второе ничто не изменит. Так смысл злиться на это? Наверное, наоборот. Ей следовало быть благодарной, ведь тем самым Ланг сделал все, чтобы она не влюбилась. А на себя сердиться можно целую вечность.
— Рене?
— Нет, — вздохнула она, и то была самая настоящая правда. — Потому что я никогда и не обижалась. А раз так, то мне нечего прощать.
Но Энтони, кажется, было этого мало. Он отвернулся и вдруг коротко рассмеялся, а потом тряхнул влажными от дождя волосами.
— Дурацкая позиция. Идиотская, — зло пробормотал он. — Но, говорят, друзья часто поступают именно так.
— Возможно, — она пожала плечами, пока собственное сердце едва трепыхалось. Друзья? Ах, если бы все было так просто.
— Я не брал твою статью, Рене, — вдруг невнятно пробормотал Энтони и прикрыл глаза. — Знаю, звучит неправдоподобно и очень похоже на оправдание… Но я не брал и уж точно не стал бы публиковать. А знаешь почему?
— Этика? — нервно хохотнула она, но осеклась, стоило увидеть в свете ленты очередных фонарей осунувшийся профиль Ланга. Его губы кривились, а потом он разомкнул рот и так просто, почти обыденно произнес фразу, от которой в душе сначала стало так радостно, а в следующий миг мир разлетелся на осколки из одного слова.
— Ты мой лучший друг, Рене.
Друг. И перед глазами поплыли цветные круги. Синие, зеленые, красные, такие яркие и пестрые, что голова закружилась. Лучший, мать его, друг! Рене зажмурилась, а потом совсем отвернулась, чтобы нечаянно не выдать себя. Наверное, ее должна была переполнять дикая радость, а может, восторг или гордость, или почтительная благодарность. Увы, но на языке осталось одна только горечь, когда Рене вдруг повторила: «Друг…» О боже, как странно. Еще месяц назад она была бы так счастлива, а теперь хотелось забыть эту ночь и сказанные Энтони слова. Лучший друг. Разве можно обозначить свою позицию четче? Нет, доктор Ланг, как всегда, выразился изумительно точно и кратко.
 
— Это смешно, Энтони. Лучшими друзьями не становятся за два месяца и три десятка операций, — прошептала Рене наконец и вымученно улыбнулась, но Ланг остался сосредоточен. Он откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза.
— За пятьдесят восемь дней, более сотни пункций, восемьдесят пять операций и сорок обходов. Остальное по мелочи, — пробормотал он, а Рене ошарашенно замерла. Энтони считал каждую встречу? Но… — А вообще, думаю, за всю жизнь…
Последняя фраза вышла странной, словно оборвалась на половине и остальное предстояло додумывать самостоятельно. Но Рене помолчала, дав шанс договорить, а когда тишина затянулась, устало покачала головой. Что за бред? Однако в груди что-то предательски дрогнуло от секундной надежды. «За всю жизнь». А что если? Что если… Но тут в памяти всплыла сцена из кафетерия, и Рене задавила неуместные фантазии. Она друг. Лучший, не лучший — без разницы.
— Ты пьян, — чуть холоднее, чем следовало, фыркнула Рене. Ответом ей стал долгий взгляд и задумчивая улыбка.
— Это отрицать невозможно.
Бесшумно пробраться на второй этаж вышло тем еще приключением. Ланг почти спал на ходу, а потому умудрился налететь на единственное росшее в саду дерево и под шепот ругательств переломал чахлому заморышу парочку веток. Так что, дабы без лишнего шума затащить по скрипучей железной лестнице огромного двухметрового монстра, Рене пришлось закинуть к себе на плечо его руку, которая, похоже, была весом с добротный парусный крейсер. И все равно грохот стоял такой, что можно было перебудить половину района. Однако в жилище Джона было по-прежнему тихо. Прислушавшись и подождав пару секунд, Рене смело вставила ключ и открыла замок.
Квартира встретила не выключенным старым торшером и бардаком ночных сборов. На диване валялась пижама, ящик комода с нижним бельем оказался открыт, а кровать так и манила приветливо откинутым одеялом. Однако Рене проигнорировала весь оставленный и, очевидно, неловкий для чужих глаз хаос, и вместо этого повернулась к устроившемуся у косяка Энтони. Ее руки потянулись к нему сами. Сначала они стащили тяжелую куртку, потом подцепили за кромку свитер и дернули вверх, отчего пришлось встать на носочки и по одной выпутывать длинные конечности Ланга. Сам он не помогал, потому что пребывал где-то в гостях у Диониса или Морфея, но когда женские пальцы уверенно легли на пояс джинсов, вздрогнул всем телом и отшатнулся.
— Надо снять с тебя мокрую одежду, — терпеливо объяснила Рене. — Первое правило при переохлаждении.
В ответ Энтони ошарашенно огляделся, будто только сейчас понял, где же все-таки очутился, а затем молча шагнул в сторону предполагаемой ванной. Рене проследила взглядом за его шаткой походкой и, тяжело вздохнув, побрела к комоду за полотенцем. Право слово, что за ненужная скромность? Они здесь оба врачи.
Ланг отогревался под душем невероятно долго. Ровно столько, чтобы Рене успела развесить мокрую одежду около вентиляции отопления, украдкой переодеться обратно в пижаму и притащить к себе на диван старый плед. Кровать была щедро оставлена нежданному гостю. Так что к моменту, как Энтони покинул явно слишком крошечную для себя ванную, в спальне уже было темно и удивительно тихо. Сквозь плохо задернутые жалюзи в комнату проникал слабый свет, но даже в нем Рене видела почти белоснежную спину Энтони. Он шел осторожно. Явно боялся наткнуться на что-нибудь в незнакомом для себя месте, а потому его шаги казались удивительно тихими. Но вот скрипнула под тяжестью огромного тела кровать, и Рене медленно выдохнула. Теперь только треск старого дома нарушал повисшую в этой квартире неловкую ночь. А та словно не знала, может ли наконец переступить порог и дать отдохнуть двум измученным людям.
 
Рене не заметила, когда провалилась в лихорадочный сон. Помнила, как зябко ежилась и зарывалась с головой под старое покрывало, но понятия не имела, сколько прошло времени, прежде чем тишину вновь вспорол скрип кровати. Сквозь полудрему ей почудились чьи-то шаги. Но стоило тем замереть рядом с диваном, где она пыталась согреться, как стало неожиданно страшно. Уставший мозг взбрыкнул совершенно нелогичным испугом, но проснуться не дал. Только попробовал сонно отбиться, когда тело сначала плотно укутали в немного колючее покрывало, а потом подняли и понесли.