И солнце взойдет (СИ)

— Все в порядке, — перебила Рене, а сама вцепилась в контейнер с едой.
— Очевидно, что нет, — резко одернула Морен и закинула в рот острую дольку. — Как дела со сном? Фюрст считает, ты винишь во всем себя…
— Не потому ли, что на это есть основания? — неожиданно ехидно отозвалась она, но Роузи не слушала. Отмахнувшись новой картофелиной, отчего на стол полетели красные пятна соуса, Морен продолжила:
— Возможно. Решать не мне. Но вопрос в другом — винит ли кто тебя? — Темная бровь многозначительно изогнулась, а Рене длинно выдохнула. Совершив поистине феноменальное глотательное движение, Роузи протянула руку и накрыла нервно стиснутые пальцы подруги своей маленькой ладошкой. — Тебе не нужно бегать от нас. Не сейчас. Чувство вины, опустошение, сомнения — это нормально, все через них проходят. Мне тоже иногда снится, как я роняю младенца…
— Спасибо, но мне не нужно утешение.
— Тогда давай встретимся завтра после смены в нашем баре? — Роузи едва заметно улыбнулась. — Поговорим вне дурацких больничных стен.
Рене помолчала, прежде чем снова взяться за вилку. Есть не хотелось, но ситуация была слишком неловкой, чтобы попытаться ее разрешить простыми словами. Да, ночи по-прежнему оставались проблемой, хотя из-за таблеток видения стали чуть нереальнее, а шрам ныл поменьше. Память упорно пыталась стереть часть фрагментов, но прошло слишком мало времени, чтобы психика залатала бреши в собственных стенах. И поняв это, Роузи чуть недовольно поджала губы, а затем разорвала прикосновение, чтобы снова взяться за картофель.
— Сегодня после обеда начинаются слушания, — тихо проговорила она. — И ты должна знать, Алан будет в комиссии. Тебя, разумеется, вызовут в ближайшие дни. Возможно, ограничатся просто беседой, но у Фюрста слишком много вопросов к твоему наставнику. Его поведение…
— Ланг мне не нянька, чтобы следить за каждым шагом, — негромко перебила Рене. — Мои ошибки — это только мои ошибки.
Роузи тяжело вздохнула, видимо, старательно пытаясь подобрать правильные слова. Наконец, она уставилась на маленькую соусницу и призналась:
— Скорее всего, дело дойдет до Квебека. Парнишка оказался чьим-то важным сынком, и теперь… В общем, у вас действительно проблемы.
Проблемы. Это уж точно. Рене усмехнулась и, кажется, почувствовала, как от воспоминаний о язвительных криках Энтони вновь задрожали стены хирургического отделения.
Они ругались по поводу слушаний последние несколько дней, но вчера все зашло чересчур далеко. У Ланга начинала болеть голова, но Рене оказалась слишком упряма, чтобы вовремя остановиться. Поэтому в качестве последнего аргумента в стену полетел пыльный набор письменных принадлежностей и громогласное обещание зашить чей-то слишком болтливый рот. Рене же молча хлопнула дверью и не появлялась в кабинете до самого вечера, мучаясь угрызениями проклятой совести. Наконец, когда вышли все сроки, а дела оказались сделаны, она тихонько прокралась обратно.
Ланг полуживым гуманоидом раскинулся в низеньком кресле, а его руки безвольно свешивались с подлокотников, будто две поломанные ветки больного дерева. Призрачно-бледные, с черным пятном татуировки. Рене до крови прикусила язык, чтобы прогнать совершенно ненужные сейчас слезы, бесшумно подняла покореженную сетчатую подставку для карандашей, а потом шагнула вперед и уселась на колени подле растекшегося в кресле огромного тела. Ну вот зачем они оба так? Ведь все можно решить намного проще… Но Энтони не поднял век, даже не вздрогнул, когда, отложив дурацкий стакан, она осторожно дотронулась до его головы. Пальцы привычно потонули в тяжелых прядях, чтобы коснуться лихорадочно горячей кожи, и повеяло перечной мятой. Ледяной и зябкой, от которой немедленно застыли руки, но Рене продолжила аккуратно разминать виски и высокий лоб, скользить ладонями по затылку и почти незаметно любоваться тем, как на впалых щеках пляшут тени от длинных ресниц. Она готова была просидеть так целую вечность, однако опасливо замерла, когда большая ладонь накрыла холодные пальцы. Только тогда Рене заметила, что Энтони чуть сильнее запрокинул назад голову и теперь внимательно смотрел на неё снизу вверх. И в этот момент они поняли друг друга без слов. Без утренних криков, споров и попыток доказать свою правоту. Рене расскажет всю правду и не даст ему взять на себя всю ответственность, а Энтони придется либо с этим смириться, либо пристрелить упрямую дурочку. Что поделать, он сам сказал: у них здесь не богадельня.
 
— … на Ланга могут наложить штраф, но не думаю, что решат наказать лицензией. Все же глава отделения…
Голос Морен ворвался прямо посреди размышлений, и Рене нервно дернулась, только сейчас поняв, что наверняка прослушала нечто очень важное. Подруга же удивленно моргнула и, очевидно, хотела в очередной раз съехидничать, но в этот момент, словно в дешевеньком фильме, в кафетерий вошел улыбающийся Энтони. И от столь неожиданного зрелища Рене замерла в каком-то благоговении. Никогда! Никогда прежде он не казался настолько… беззаботным? Господи, почти что счастливым. И она хотела было улыбнуться сама, но тут Ланг внезапно повернул голову вправо и чуть наклонился. За черной спиной мелькнул хирургический костюм в цветах кардиологического отделения, а затем показалась копна бешено-рыжих кудрявых волос, в которые ласково нырнули длинные пальцы доктора Ланга.
Рене не знала, в какую секунду в ушах противно взвизгнула кровь. Только ощутила, как неистово заколотилось обиженное сердце, а во рту вдруг стало удивительно горько.
— Вот же сукино отродье! — довольно прошипела Роузи, любуясь парочкой. — И когда только успевает их цеплять? Ты ее знаешь?
Рене отрицательно покачала головой. Она торопливо отвернулась, но все равно успела заметить, как на поднос Энтони отправилась пачка начос и упаковка кислых леденцов, а большая ладонь скользнула по талии кудрявой девицы, чтобы смачно огладить круглую ягодицу. Захотелось выколоть себе глаза, а лучше сразу отрезать голову, однако Рене лишь приоткрыла рот и сделала осторожный вздох. Затем еще и еще, пока бешеный пульс не перестал долбиться кувалдой в виски. Наконец, со свистом вытолкнув воздух сквозь резко сжатые зубы, она уткнулась сердитым взглядом в контейнер с едой. Рене смотрела на него с таким отчаянием, словно лежавший там кусок вареного мяса был в чем-то перед ней виноват, а затем со всей силы стиснула вилку. Блестяще! Просто восхитительно! Именно такой сцены не хватало влюбившейся до потери мозгов глупенькой Рене, чтобы не забыть, в какое дерьмо она влипла. Трогательный доктор Ланг! Заботливый доктор Ланг! Чушь! Пусть только придет к ней со своей дурацкой мигренью! Пусть только попробует попросить! Она больше никогда…
Взгляд снова уперся в стоявшую неподалеку парочку. Такую красивую. Яркую. Девчонка из кардиологии была действительно хороша в своей идеальной зрелости, когда неловкая угловатость наконец-то сменилась совершенными формами. Ее лицо, фигура, даже манера улыбаться ставили неизвестную на один уровень с Лангом. И Рене, что плела идиотские косы, цепляла на желтые тапочки вишенки и носила слишком веселые платья, не смела с ней даже тягаться. Чем она могла очаровать взрослого, самодостаточного мужчину, который был почти на пятнадцать лет старше? В их условиях это целая пропасть. Уж точно не постоянно зудевшим шрамом, обветренными руками и кучей проблем в голове. Следовало просто признать и смириться, что на фоне новой пассии Энтони разница в возрасте, статусе и вкусах была слишком очевидна, категорична и непреодолима.
 
Но Рене ничего не могла с собой поделать. Чем дольше она смотрела на рыжие локоны, что цеплялись за черные рукава, тем сильнее в груди пускало корни забытое чувство ненужности. Оно было опасным и совершенно неверным, ведь из-за него так легко позабыть, что, на самом-то деле, Энтони всегда требовался лишь ассистент. Бесполое существо без фамилии. И даже все пережитые вместе события вроде пожара, кошмаров или незримой поддержки в операционной вряд ли могли что-нибудь изменить. От этой мысли вдруг стало удивительно тошно. Так обидно, что Рене сжала руку, и в ладонь неожиданно впился острый край стиснутой вилки. Он поранил тонкую кожу, а потом прибор с грохотом рухнул на стол, зазвенев на весь кафетерий. Поднявшийся шум перекрыл скрежет ножек резко отодвинутого стула.