И солнце взойдет (СИ)

— Разумеется, — отозвался он. Ланг не сводил настороженного взгляда, а она не могла вынудить себя посмотреть ему в глаза. Рене уставилась на дурацкие глянцевые страницы, машинально открыла на нужной и просто протянула.
— Ты можешь как-нибудь объяснить мнеэто? — Голосок прозвучал так тонко и жалобно, что захотелось скривиться, а потом выплюнуть предательские связки. Но Рене лишь сделала шаг назад.
Наверное, ответа Энтони она ждала сильнее, чем решение университетской комиссии о резидентуре. Сильнее, чем бегства в Канаду или первой в своей жизни операции. Сильнее, чем родительских открыток, звонка дедушки или еще девственных поцелуев. Ведь оттого, что скажет хмурившийся напротив мужчина, который каким-то невероятным образом стал слишком важен для неё, зависела сама Рене. Ее ожидания и стремления, цели и убеждения, то, из чего она состояла, и то, во что верила. А потому пришедшее в итоге короткое слово так сильно разочаровало.
— Нет, — наконец произнес Энтони, и мир в глазах Рене стал пыльным, немного мутным. Она посмотрела на стены, не видя ничего, кроме такой же тусклой пустоты, и зачем-то обняла себя руками.
— Не можешь или не хочешь? — Рене не знала, для чего задает еще вопросы. Какая теперь разница?
— И то и другое, — пришел ровный ответ.
В комнате повисла очень тяжелая тишина, а затем Рене коротко улыбнулась и пожала плечами, словно они обсуждали какой-то пустяк. Да таким оно, наверное, и было. Уж точно для Энтони, который счел нормальным поступить именно так.
— Ясно, — легко кивнула она. А затем развернулась, чтобы положить на стол брелок с ключом и подхватить оставленную утром куртку. Но когда ладонь уже легла на ручку двери, вслед полетело рваное:
— Рене…
Звучание собственного имени словно рухнуло непроходимой стеной перед ногами, и она резко остановилась. Обернувшись, Рене взглянула на Энтони, который словно искал подходящие слова, но так и не нашел. Потому что дернул щекой и неожиданно тряхнул головой.
— Я просто не знаю, что тебе сказать.
Она сильнее стиснула теплый металл.
— Ничего страшного. — Рене не верила сама себе. — Всякое бывает.
— Нет, ты не поняла. Я действительно не представляю…
— Хватит! — звонко воскликнула она, а потом безнадежно прошептала: — Как?! Как можно быть настолько злопамятным?
Рене провела рукой по лицу и рассмеялась оттого, что она, оказывается, плачет. Господи! И перед кем. А главное, нашла же из-за чего! Как будто ее не предупреждали. Так может, дело именно в этом? В собственном разочаровании?
— Я думала, мы исчерпали тот инцидент. — Рене покачала головой. — Что я сполна расплатилась за свою оплошность. Но тебе, видимо, оказалось этого мало. Каким-то неведомым образом ты нашел новый способ, чтобы ткнуть меня в ошибку, которая спасла пациенту жизнь. Я обратилась к тебе за помощью, а в итоге получила предательство. Это моя статья! Моя! Я знаю в ней каждое слово! Но бог с этим! Никогда не претендовала на роль гения, мне это не нужно. Но я имела наглость думать, что заслужила хотя бы быть упомянутой. А если тебе так нужна была публикация…
Она вдруг рассмеялась. Звонко, почти надсадно.
— Господи, Тони. Ты же мог просто попросить! Открыть рот и сказать, а не воровать тайком. Я бы отдала. С удовольствием и радостью! Мне же не жалко… ведь это была твоя операция.
Рене хотела добавить что-то еще, наверняка важное и такое нужное, но захлебнулась собственными эмоциями и затихла, а потом молча открыла дверь и вышла в коридор. Энтони не попытался ее остановить.
  
Глава 22
 
Рене открыла дверцу шкафчика и устало прислонилась лбом к холодному металлу, что отдавал легким запахом свежей краски. Она все-таки вернулась в злосчастную раздевалку. В тот самый день после ссоры зашла в знакомое помещение, осмотрелась и под удивленными взглядами направилась прямиком к своему старому приятелю. В головах коллег наверняка вертелись миллионы теорий, отчего же любимица их ожившего ужаса вновь снизошла до простых смертных, но Рене не обращала внимания. Выбора все равно не было. Так что она оглядела пустой шкафчик и уверенно положила туда стетоскоп. Словно поставила точку. Погорельца же успели привести в порядок — отмыли, покрасили, сменили оплавившийся замок. Теперь Рене могла смело занять две полки и целую нишу под тяжелую зимнюю куртку.
 
С Хэллоуина прошла неделя. Семь мучительных дней, за которые она все же смогла пройти одну за другой стадии принятия неизбежной правды. Роузи и доктор Фюрст старались, конечно, разговорить — медсестра не оставляла попыток подкупить вкуснейшим мясным пирогом, а анестезиолог своей смущенной тактичностью — но Рене всячески избегала подобных бесед и делала вид, что все хорошо. Да, впрочем, что здесь можно было сказать? Энтони Ланг оказался совсем не тем, кем хотелось его видеть. И это проблема исключительно Рене Роше, а не кого-либо еще, и уж точно не главы отделения. Возможно, она просто слишком увлеклась поисками светлых сторон в человеке, который будто игральная кость обладал лишь черными гранями с белыми точками. Иногда тех было чуть больше, иногда чуть меньше, но в целом — один беспросветный мрак. Рене тихо фыркнула от глупого сравнения и оторвалась от стабильной опоры. Прямо перед глазами вновь замаячили гладкие грани брелока, отчего она слишком поспешно схватила куртку и захлопнула дверцу. Хватит страдать! Уже восемь вечера, а опаздывать в реабилитационный центр совсем не хотелось.
Ключ от кабинета главы отделения вернулся к ней сразу. Уже на следующее утро Рене просто нашла тот лежащим на стопке бумаг внутри запертого шкафчика. Каким образом Ланг умудрился вскрыть кодовый замок — звал ли великого взломщика Франса или трудился сам — она не знала. Только все стояла и смотрела на мягко светящийся будто бы изнутри дурацкий цветок, который нес в себе совершенно очевидную просьбу вернуться. В любой момент. Когда возникнет такое желание, если возникнет вообще. Энтони ненавязчиво намекал, что будет ждать. И зайдет ли Рене за советом, за книгой, за подписью или еще какой глупостью, а может, по очень важной причине — он будет рад. Впрочем… И Рене шарахнула ногой по дверце ни в чем не повинного шкафчика… Все это могло оказаться очередной игрой в непонятно что. Подарки не передаривают? Ну так выкинул бы, да дело с концом. К чему столько трудов, чтобы подбросить проклятый ключ? Почему просто не поговорить? Но нет. Энтони Ланг предпочел партию в молчанку, где успешно выигрывал тур за туром.
На операциях теперь было тихо. Бренчала невнятная музыка, велись пространные разговоры, только вот доктор Ланг держал рот на замке. Будто и правда зашил хирургическим швом. Но под маской было не видно, а в коридорах они почти не встречались. Нет, он отдавал все положенные для него команды, но с той же вероятностью где-то под халатом у него мог быть вшит диктофон. Энтони не видел границ в своих чудачествах, так почему бы не придумать новое? И кто знает, возможно, случай со статьей тоже был шуткой, а Рене все неправильно поняла. Она вообще, похоже, весьма глуповата…
Ткнув кнопку первого этажа, Рене привалилась к одной из хромированных стенок лифта и уставилась в маленькое зеркало, где кто-то выцарапал имя «Хелена». Чуть наклонившись вперед, она вгляделась в потрясающе запавшие глаза и попробовала скорчить рожицу. Вышло уродливо, но дежурства не красили. Никого. Полтора суток почти без сна, и вот Рене приблизилась к эталонной бледности Ланга, который, кстати, побелел еще больше и, похоже, скоро начнет отражать весь солнечный свет. Прямо как выпавший накануне первый снежок. Тот тут же растаял, но Рене успела полюбоваться на припорошенные крыши и вьющийся над городом белесый след, что поднимался из труб отопления. Теперь погода снова менялась и принесла вместо ясных, но холодных дней тучи да теплый туман. От этого голова Энтони словно сошла с ума, и даже сквозь несколько этажей чувствовались эманации его восхитительных болей. Рене терпела, каждый раз нервно сжимала пальцы в кулак и отворачивалась, стоило Лангу пройти где-нибудь рядом. Однако обмануть мозг так и не вышло. Воспоминания о легшей в ладони уютной тяжести и запахе мяты оказались слишком навязчивы.