И солнце взойдет (СИ)

— Но при чем здесь я?
— Ты до сих пор не догадалась? — удивленно спросил Дюссо, а потом фыркнул. — Ты его джокер, Роше. Последняя карта, сбросив которую, он покинет должность. Но идти ему некуда. Он может сколько угодно расплескивать перед Фюрстом залежи своей бравады, однако прекрасно знает, что никому на самом деле не нужен. Ни одна больница не захочет таких проблем, каким бы гением ни был Ланг. А потому Энтони будет держаться за тебя до последнего. Так что, если ты вдруг навоображала из него великого защитника — забудь свои фантазии. Искренности там не наберется даже на цент.
— Зато у вас, я посмотрю, честность — основа существования, — не сдержалась от подколки Рене. Слишком уж дико звучали слова Дюссо, но при этом слишком логично для всего увиденного ею ранее.
— Отчего же нет? — пожал плечами Жан, а потом сделал незаметный шаг вперед, оказываясь прямо за спиной Рене. — Я никогда не скрывал свой интерес к тебе. Возможно, мне стоило быть чуть деликатнее, все же ты… весьма невинное дитя.
Рене натянуто улыбнулась. Перед глазами воскрес вспарывающий чужие внутренности нож, и ее замутило. Да уж, очень невинное…
— Однако ничего не мешает попробовать снова. — Рене ощутила, как ладони коснулись чужие пальцы, и в панике дернулась в сторону. Но Дюссо это не остановило. Шагнув следом, он нарочито нежно взял ее руку и поднес к губам. — Для начала мы могли бы стать друзьями. Что скажешь?
— Отпустите меня, — процедила Рене, вжимаясь в противоположную металлическую стенку.
— Бог с тобой. Тебя никто не держит. — Он улыбнулся, а в следующий момент Рене ощутила деликатный поцелуй на кончиках пальцев. И по тому, как застыл Дюссо, запах мяты ей не померещился. Однако мгновение прошло, и хирург выпрямился. — Подумай хорошенько. Когда придет время спасать свою шкуру, Ланг окажется первым, кто бросит тебя в прожорливую пасть. И тогда приходи ко мне, милая.
— Вы ошибаетесь, — пискнула Рене, хотя даже для неё фраза прозвучала настолько жалко, что захотелось рассмеяться. И именно это сделал Дюссо. Он потрепал ее по голове, словно забавного, но глупого щенка, а потом подмигнул.
— Увидим.
На этом разговор, к счастью, закончился, потому что лифт дернулся и остановился на одном из этажей. В кабину ввалилась группа смеющихся медсестер, и Рене тут же оттеснило в самый конец металлической клетки. Ну а когда толпа схлынула, она осталась одна в компании с собственными безрадостными мыслями.
  
Глава 21
 
Рене не хотела верить. Она отчаянно сопротивлялась, спорила с самой собой до самого вечера, и если Ланг все же заметил внезапную отстраненность своего ассистента, то наверняка оправдал валившей с ног усталостью. И за это Рене ненавидела себя пуще прежнего, будто своим молчанием, сомнениями и подозрениями предавала или лгала. От этого чувства хотелось завыть, но мозг зачем-то продолжал искать свидетельства ее личной правоты. Ведь не могло же это быть правдой? Она бы заметила… Она бы почувствовала! Но через два дня Рене все-таки поняла, насколько же была дурой.
В канун Дня Всех Святых суровый и деловой Монреаль нарядился в развеселые тыквы. Весь их район, похоже, еще больше оброс паутиной, скрыл дыры и давно выгоревшую на солнце краску за драными привидениями, а потом вовсе стал пристанищем для всяческой нечисти. Даже Джон Смит снизошел до украшения покосившегося крыльца парой летучих мышей и одним пластиковым светильником Джека. Теперь из соседнего дома в окно Рене пялились три брата-вампира, еще парочка ждала на остановке, а по пути на работу пришлось отбиваться от особо приставучих ростовых кукол. Так что в тот миг, когда с золотистыми крыльями за спиной и зимней курткой в руках она ворвалась в ординаторскую, мир достиг нужного ощущения праздника. Из динамиков музыкального центра доносился главный саундтрек Хэллоуина, телевизор бесшумно показывал «Кошмар перед Рождеством», а сверху пучились пустыми глазницами принесенные из учебного класса черепа и модели скелетов.
— Рене! — громкий вопль Франса донесся из другого конца комнаты.
 
— Все кричат, все кричат. В нашем городе — Хэллоуин! — пропела она вместе с голосами из песенки, одновременно просматривая на компьютере поразительно объемную утреннюю почту. Рене улыбнулась раздавшимся смешкам и повернулась к Холлапаку.
После случая в раздевалке они почти не общались, и Рене не знала, чем закончилась внезапная зачистка всего отделения. И была не уверена, что хотела бы. Однако раз Франс все еще здесь, значит, Дюссо нашел его проступок недостаточным для увольнения. Была ли она этому рада или же нет, Рене не знала. Думать вообще было некогда. Она все время пропадала на операциях или в кабинете Рена, а Франсу доставались ночные дежурства. Поэтому поговорить или же просто хоть как-то наладить общение не получалось. Впрочем, Рене сомневалась — а стоит ли. Как показал весьма горький опыт, в этой больнице она могла доверять только троим — Роузи, доктору Фюрсту и… Да, Энтони по-прежнему входил в короткий список, несмотря на все предупреждения доктора Дюссо, потому что без него становилось совсем уж тоскливо. В тот злополучный день разговора около лифта Рене уяснила одно: какие бы цели ни преследовал Ланг, всегда следует помнить о презумпции невиновности. К тому же, если ее присутствие ассистентом в операционной сможет принести пользу не только здоровью, но и жизни Энтони, то почему бы и нет? Не в этом ли суть всей ее жизни и врачебных принципов? В конце концов Рене не станет от этого меньше в размерах, не потеряет ногу, руку или любовь к работе. Так было бы, о чем переживать.
Конечно, где-то глубоко внутри сидел обиженный червячок. Он монотонно гундел, что если предположение Дюссо все-таки окажется правдой, тогда их с Энтони столь зыбко построенные отношения то ли далеких друзей, то ли хороших коллег пойдут к черту. Рене знала себя. Понимала, что не потерпит в свою сторону лжи. И, право слово, уж лучше бы Ланг тогда все сказал сразу!.. Если ему было о чем говорить. Равно как и Франс. Но Холлапак предпочитал делать вид, что ничего не случилось.
— Рене, — пробормотал он. — Тебя ждет доктор Энгтан.
Она недоуменно посмотрела на висевшие около двери часы и нахмурилась. Было еще слишком рано, а потому удивительно, что главный врач уже находилась в стенах вверенной ей больницы.
— А она не сказала — зачем? — осторожно поинтересовалась Рене, пока вновь брала в руки зимнюю куртку. Лимонное пальто, впрочем, как и остальная одежда, восстановлению не подлежало.
— Нет, — покачал головой Франс. — Только, кажется, была чем-то недовольна.
Рене вздохнула. Начинать день с очередного выговора не хотелось, тем более, она догадывалась, о чем пойдет речь. Хирурги. Им нужны проклятые хирурги. Видимо, доктор Энгтан решила использовать все возможные точки давления на своего строптивого главу отделения, но легче от этого знания не становилось. Так что Рене направилась в сторону кабинета Энтони в намерении узнать последние новости и выиграть хоть немного времени для своего наставника. Брелок с застывшим в эпоксидной смоле цветком вишни приятно грел руку, словно подбадривал, и она зашагала быстрее. Крылья, точно настоящие, качались в такт, и Рене уже воображала парочку особенных шуток от доктора Рена, однако кабинет оказался пуст. И судя по нетронутому бардаку на столе, Энтони еще даже не появлялся. Это было странно. Все сегодня было так непривычно, отчего внутри кольнуло беспокойством. Как назло, в голове завертелись воспоминания, когда вот таким же вот утром Рене нашла в «отстойнике» совершенно невменяемое тело. Но она прогнала плохие мысли прочь. Не сегодня. С Энтони все будет в порядке. И, подхватив парочку совершенно случайных резюме, дабы было чем оправдаться в глазах главного врача, Рене аккуратно повесила верхнюю одежду и поспешила вниз.
 
Лиллиан Энгтан сидела за большим светлым столом, сдвинув изящные очки в тонкой оправе на кончик носа. Она не подняла головы, когда Рене постучала в стеклянную створку, и не отвлеклась от бумаг, стоило двери в кабинет тихо закрыться.