И солнце взойдет (СИ)
— Меня зовут доктор Роше, и на сегодня я ваш хирург. Как настроение?
Ответом стал пристальный, чуть прищуренный взгляд серых глаз, а потом едва тронувшая тонкие, уже по-старчески бледные губы улыбка.
— Намного лучше, — скупо ответила миссис Джеркис, и голова цвета фуксии склонилась вправо. — Особенно, когда не приходится прямо с утра лицезреть эту бледную мокрицу.
Рене удивленно моргнула, оторвала взгляд от записей ночной смены и непонимающе посмотрела на свою пациентку.
— Простите, мэм?
— Доктор Ланг способен вогнать в депрессию одним только своим видом. Ну а в моем возрасте черный цвет слишком напоминает о скорых похоронах. Вы же, смотрю, предпочитаете что-то поживее. — Миссис Джеркис махнула чуть дрожавшей в треморе рукой на неизменные желтые «вишенки» и приподняла левую бровь. О господи! Тоже малиновую. Вышло очень многозначительно.
— Да, я люблю яркие цвета, — искренне ответила Рене, а потом отложила планшет и с интересом посмотрела на свою пациентку.
— Вы похожи на солнце. Вам говорили об этом? — неожиданно задала совершенно бестактный вопрос миссис Джеркис, а затем аккуратно расправила на коленях складки голубого одеяла и сцепила тонкие пальцы. — Да, без сомнений. Из тех птичек, чье чириканье заставляет просыпаться в хорошем настроении.
— Надеюсь, это не намек на мою легкомысленность, мэм, — немного удивленно протянула Рене.
— Отнюдь. Знаете, я только и слышу от местной молодежи, что их бытие состоит из оттенков серого. — Миссис Джеркис посмотрела на стандартный подвесной потолок, а затем поморщилась. — Полоса потемнее, а потом посветлее, но все неизменно унылые, как их собственные душонки. Бог мой, этим детям едва за тридцать, а они уже ведут себя хуже семидесятилетних брюзгливых стариков, что погрязли в собственной жалости или Альцгеймере. Древние старцы с юношеским пушком над губой. Смехотворный пафос! — фыркнула миссис Джеркис с таким праведным гневом, что Рене едва сдержала улыбку. — Где радость жизни? Где ощущение молодости? Одно себялюбие и никакого чувства ответственности. Вы же, похоже, находитесь в удивительной гармонии с собой и миром.
— Мы с вами знакомы всего пару минут, — осторожно заметила Рене.
— И что? Для кого-то шаги в обратном направлении тоже кажутся дорогой вперед, но при этом все равно остаются падением. Эгоизм деструктивен, его видно сразу. Если сомневаетесь, посмотрите на доктора Ланга. Вот уж кто давно рухнул со всех пьедесталов, а ведь подавал такие надежды.
— Вы знакомы? — удивилась Рене.
— Да, — хмыкнула миссис Джеркис. — Он оперировал у моего мужа острый аппендицит пару лет назад.
— И что слу…
— Разумеется, Джон выжил. Этот брюзга дожил до восьмидесяти и проживет еще столько же! — Поправив и без того идеальную прическу, отчего блеск волос словно стал сильнее, миссис Джеркис продолжила: — По статистике у доктора Ланга самая низкая смертность, поэтому в этот раз я специально выбрала его. Но, бога ради, еще никогда я не была так разочарована.
— Но почему? Доктор Ланг действительно лучший хирург…
— Да не в этом дело, милочка! — Рене снова прервали, но она терпеливо улыбнулась. Иногда пациентам просто нужно дать выговориться, позволить выплеснуть волнение и скопившийся страх. Операции пугали многих. — Чтобы разрезать кого-то не надо иметь в себе много человечности, достаточно лишь умеренно ненавидеть людей. А доктор Ланг весьма сильно нас всех недолюбливает. Знаете, что он сказал мне в нашу вторую встречу?
— Что же? — Рене вновь постаралась сдержать улыбку, уже догадавшись, какой ворох сарказма свалился на голову впечатлительной старушки.
— Что в следующий раз мне стоит выкраситься в цвета канадского флага с огромным кленовым листом на макушке! C'était terrible impoli! [33] — Лиловые брови сошлись на переносице, а Рене пришлось закусить губу. На то, чтобы не рассмеяться, ушли последние силы. И она ни капли не сомневалась, что Ланг отлично повеселился, пока выводил из себя почтенную леди. Похоже, он даже вредничал из упорной принципиальности. Право слово, ну что за несносный мужчина? Впрочем, у неё самой начинало рябить в глазах от яркости мельтешившей картины.
— О, я думаю, он хотел сделать вам комплимент.
— Как бы не так! Он мерзкий, грубый мальчишка! — звонкий недовольный голос разнесся по палате, и Рене едва не прыснула снова. Назвать так почти сорокалетнего высоченного хирурга могла только дама весьма почтенного возраста. Потому что уж если кого и стоило здесь обвинять в недостатке взрослости, так вовсе не его. Так что Рене спросила:
— Вас не беспокоит мой возраст?
— А должен? — женщина вскинула брови, отчего стала похожа на одну из подружек куклы Барби, когда тем исполнится семьдесят. Что же, Рене определенно нравилось такое отношение к старости. Вряд ли она вдохновится этим, когда придет ее время, но настрой миссис Джеркис вызывал искреннее уважение.
— На вашем месте многие бы насторожились, — осторожно заметила тем временем Рене, но услышала в ответ громкое и недвусмысленное хмыканье.
— Чтобы очутиться на моем месте, надо еще суметь столько прожить, — саркастично откликнулась миссис Джеркис, а розовые кудри шевельнулись, будто ехидные змеи. — А что до возраста, то здесь всего два варианта. Либо вы недоучка, и тогда моя страховая отсудит у вас и больницы все до последнего доллара. Либо отличнейший образец таланта, о чем говорит ваше резюме из уст милого доктора Фюрста. Какой воспитанный юноша! Так что, полагаю, мне будет чем похвастаться перед знакомыми старухами лет через пять, когда вы прославитесь. Как видите, я в любом случае в выигрыше.
— Действительно, — рассмеялась Рене, а миссис Джеркис ласково похлопала ее по руке.
— Не волнуйтесь, милочка. Я уже предвкушаю зависть старых кошелок, когда мы встретимся за партией в бридж. А теперь, похоже, пришло время рассказать, как именно меня будут вскрывать? Доктор Фюрст уже ознакомил меня с рисками анестезии. Мальчик думал, я из пугливых. Нонсенс! Джеркисы ничего не боятся со времен первых колонистов! — Она поудобнее устроилась на кровати, а потом педантично поправила укладку. На морщинистом предплечье мелькнула маленькая татуировка в виде сердечка. Оу… — Право слово, с вашим приходом даже боли стали меньше. Вы, случаем, не волшебница?
Рене демонстративно оглянулась, а потом заговорщицки прошептала:
— Я просто слишком люблю людей. Но, пожалуйста, не говорите об этом доктору Лангу. Это оскорбит его траур по чужому веселью.
— Не волнуйтесь. Я давно поняла, что он спас столько жизней исключительно из чувства мести. Дабы не мучиться в одиночестве, если никого не останется.
Искренний смех довольной миссис Джеркис разнесся по палате, а Рене стянула с шеи стетоскоп и приступила к осмотру. Господи, как же она соскучилась по работе!
Глава 13
В помывочной было удивительно людно. То и дело где-то хлопали двери, раздавалась приглушенная ругань и сердитое ворчание. Похоже, ночная смена приводила в порядок одну из операционных, в которой ужасно не вовремя треснул прибор оксигенации. Рене успела мельком заметить заляпанные кровью стены и потолок, перемазанных измученных медсестер, в чьи спины едва не полетел скальпель взбешенного хирурга, а потом большие двери с треском закрылись. Кажется, в операционной сегодня дежурил Дюссо. Рене поджала губы и повернулась к раковине, а потом медленно втянула воздух. Здесь пахло кровью. Наравне с витавшими в воздухе ароматами мыла и антисептиков, это, наверное, был самый привычный вкус остроты и металла, что всегда оставался на языке даже под слоем хирургической маски.
Рене помнила, как оказалась в операционной впервые. Ей было шестнадцать, рядом стояла толпа куда более взрослых одногруппников вперемешку с медсестрами, а впереди лежал распростертый на столе пациент. Рене он показался украшенным к празднику тортом, где вместо свечей торчали провода да дренажи. В глаза тогда бил направленный свет от бестеневых ламп, которые помощник, словно цирковой акробат, старался как можно быстрее повернуть под удобным для хирурга углом. И едва зайдя в блок, Рене подумала, что здесь слишком ярко. Это потом, уже очутившись в главных ролях за столом, она поняла, что освещения всегда не хватало. Что обязательно находился такой уголок, где селился контрастный мрак, что скрывал под собой неудачно легшую артерию или случайно задетый сосуд. Профессор называл операцию танцем. Танго на тканях, нервах или костях, где партнером зачастую бывал сам пациент. Тот вел свою партию неумело, наступал сам себе на ноги. Но это было неважно. Все можно исправить: вывести линию шага, нагнать темп, перекрыть огрехи ошибочных поз, пока на мониторах бьются ровные показатели.