И солнце взойдет (СИ)

Рене не знала, замечал ли наставник ее присутствие в смотровой над операционными комнатами. Ланг не говорил об этом ни разу, хотя попадись она, наверняка устроил бы взбучку. Но иногда поднимал голову, словно знал, что там, наверху кто-то есть. Этим он привлекал и без того сосредоточенное только на нем внимание, а потом демонстративно медленно делал надрезы, нарочито громко диктовал медсестре перечень травм и находок, комментировал едва ли не каждое действие. А Рене не могла оторваться от рук. Они притягивали ее, как тянул вниз вид усталого Ланга. И потому она всегда дожидалась конца, тех скучных и рутинных моментов, с которых обычно сбегали студенты. Для них там уже не было ничего интересного, а для Рене открывалась изнанка тяжелой работы. В такие минуты наставник точно не подозревал, что за ним наблюдают, и после особо изнурительных операций долго стоял, прислонившись к холодной стене. Он запрокидывал голову и прикрывал глаза, а Рене видела, как вьются около бледной шеи темные влажные волосы. А еще почти чувствовала раздиравшую высокомерный лоб нескончаемую мигрень. Лангу, очевидно, было непросто, а ей хотелось стучать от бессилия в проклятое звуконепроницаемое стекло и кричать, что пора перестать дуться. Что она нужна ему там, внизу. Что у нее обязательно все получится. И пусть она умела не так много, но хотела учиться! У него! Однако Ланг оставался по-прежнему неумолим: позорные чтения, истории болезней и полное игнорирование любых просьб. Но однажды все подходит к концу, а потому к третьей неделе даже у Рене сдохло терпение…
  
Глава 11
 
Приближалось время обеда, когда Рене торопливо шла из архива по небольшой парковке между корпусами больницы. В полдень здесь всегда было пусто. Утренние пациенты уже выписаны, а вечерний трафик еще только ждал своего часа. Так что внимание Роше привлекло даже не странное, хаотическое движение на полупустой площадке, а раздиравшая перепонки громкая музыка. От неё вибрировал асфальт и подрагивали пластиковые крышки расположенных неподалеку мусорных баков. Вывернув из-за угла, Рене наконец смогла разобрать несколько слов.
«Gimme fuel, gimme fire, gimme that which I desire, O-oh!!!»
Прилетел вопль, и Рене застыла, на секунду зажмурившись. Ну, да. Конечно. Как же иначе… Синяя Тойота, распахнутые настежь двери и двое мужчин, в которых без труда узнавались глава хирургии и его лучший друг. Серьезно, она с Лангом сталкивалась даже чаще, чем лейкоциты в пробирке.
«Turn on I see red
Adrenaline crash and crash my head
Nitro junkie, paint me dead
And I see red…»
Пожалуй, было немного странно, что для своей очередной эпатажной выходки Энтони Ланг не выбрал что-нибудь с «Черного альбома» или культовую «Back in Black». Но громыхавшая музыка вполне подходила представшей картине. А там было на что посмотреть. Уже только один вид почти двухметрового Ланга, который пытался сложиться в маленькую беленькую машинку, по виду напоминавшую кукольный кар, стоил быть запечатлен на веки вечные. Рядом рассекал проложенную между припаркованными машинами трассу Дюссо и едва не задевал бамперы при особо остром вираже.
«…One hundred plus through black and white
War horse, warhead
Fuck 'em man, white knuckles tight
Through black and white…»
Тем временем Ланг наконец справился со своими конечностями, и маленький белоснежный болид рванул вперед под залихватский свист Дюссо. На самом деле, Рене следовало поскорее уйти, но по какой-то совершенно непонятной причине она замерла. У неё будто случился панический паралич, когда на лице Ланга появилась улыбка. Настоящая, а не та, что походила на нервный тик или искаженную постоянными болями судорогу. И в голове вспыхнул огонек: именно сейчас следовало подойти и спросить, воспользоваться хорошим настроением и выцарапать себе доступ в операционные. Но искорка мелькнула и ушла, немедленно остановленная совестью. Подглядывать за наставником еще хуже, чем трогать его же татуировку. Верх невоспитанности. Так что Рене следовало прямо сейчас развернуться и найти другой путь в больницу, но…
 
«Oh, on I burn
Fuel is pumping engines
Burning hard, loose and clean
And I burn
Turning my direction
Quench my thirst with gasoline»
Два маленьких кара все носились между большими машинами и оставляли на нагретом солнцем асфальте черные следы шин. Конечно, это было противозаконно. И, вероятно, совсем небезопасно, но прямо сейчас это не волновало даже Рене. Прислонившись плечом к каменной стене корпуса, она поплотнее запахнула белый халат и усмехнулась. По всем правилам нужно было срочно остановить этот произвол, сообщить главному врачу или напрямую президенту больницы, но отчего-то не хотелось. Рене просто наблюдала за двумя юркими белыми пятнами, чувствовала, как греет спину еще теплое осеннее солнце, и едва заметно улыбалась.
Свою ошибку она поняла несколькими минутами позже, когда с воплем: «Gimme fuel, gimme fire, gimme that which I desire… Hey!» — Дюссо затормозил прямо напротив Рене и легко выбрался из кара. Испуганно вздрогнув, она перевела взгляд на немедленно растекшееся в прогорклой гримасе удовольствия лицо и сделала шаг назад. Но тут, следом за другом, резко затормозил на своем мини-болиде Ланг, после чего откинулся на сиденье и скрестил на груди руки. Взгляд Рене вновь зацепился за татуировку. Господи, да сколько же можно на нее пялиться? Но перестать смотреть оказалось намного труднее, чем мысленно отвешивать себе тумаки. Ведь своей черной одеждой и видневшейся за ней белой кожей, черными волосами и слишком крупными, но острыми чертами Ланг приковывал к себе намного больше внимания, чем казавшийся просто грязным пятном такой же «черный» Дюссо. Так странно… Но сегодня пародийность ведущего хирурга особенно била в глаза.
— Мисс Роше, — тем временем протянул Энтони Ланг, и Рене вздернула голову. — В который раз поражаюсь, каким же потрясающим чувством неуместности вы обладаете. Вот это действительно удивительный талант.
Увы, вся магия черно-белого образа рассеялась, стоило главе хирургии открыть свой не маленький рот. Рене тихонько вздохнула. Виски тут же кольнуло, дав понять, что у наставника опять начинала болеть голова. Как и вчера в операционной, как и два дня назад, неделю и, наверное, месяц. Рене даже не могла понять, откуда ей это известно, но смущенно переступила с ноги на ногу.
— Извините, я не хотела и уже ухожу, — пробормотала она, а потом отлепилась от стены, однако, Дюссо незаметно преградил ей дорогу.
— Энтони, ты слишком жесток к своему резиденту, — укоризненно проговорил он, а затем внезапно поднял руку и заправил за ухо выбившуюся из косы прядь золотившихся на солнце волос. При этом нечаянно (а может, и намеренно) его ладонь скользнула по скуле застывшей жертвы и очертила подушечками пальцев стыдливо торчавшую из-за ворота платья ключицу. И тогда, не выдержав, Рене шарахнулась в сторону, налетела на каменную стену и лишь чудом сдержала порыв схватиться за вспыхнувший шрам. Тонкие губы Дюссо разошлись, хищно обнажив зубы. — Посмотри, как ты ее запугал. Разве можно так обращаться с женщиной? Ну же, Ланг, где твое обаяние?
 
— В стенах больницы врач — существо бесполое, — откликнулся наставник, пока сам возился с настройками своего кара. Судя по всему, порыв веселья был бездарно потрачен, и опять неизбежно наваливалась привычная скука. — Что тебе нужно, Роше? Если опять пришла умолять пустить тебя в операционную, то мой ответ прежний — нет.
— Нет? — влез удивленный Дюссо и перевел взгляд на покрасневшую Рене. Однако его интерес остался без ответа, потому что она закусила губу, вскинула голову и звонко спросила: