И солнце взойдет (СИ)

— Мы все здесь устаем, Рене. В самом начале я дал тебе выбор остаться или пойти вон. Ты его сделала, так не надо сейчас страдать, что это непросто. Да! Работа здесь просто дерьмо, — с нажимом проговорил Тони, а Рене болезненно прикрыла глаза и поджала трясущиеся от досады губы. — Поэтому возьми себя в руки и делай свое дело так, как положено. И повторяю еще раз: выкинь из головы эту дурь.
Дурь… Что же, теперь она знает, как зовутся такие сны. Просто дурь. Чушь. Бред. Ничто. И Рене бы поверила этому, несмотря на откровенную грубость Энтони, но не могла. Ее мозг отчаянно сопротивлялся успокаивающей мысли забыть обо всем, расслабиться и просто жить. Вокруг них вилось что-то такое неясное, смутное, отчего сжимались в напряжении пальцы, а шрам начинал мерзко зудеть. Недобрый знак… Ох, недобрый. И все же Рене решила попробовать, ибо вера в Тони все еще была велика.
— Какой… какой ущерб я нанесла? — спросила она.
— Никакой. Лишь немного задела хрящевую часть ребра. Было опасно, но ты остановилась вовремя. «Надзиратель» решил, что это с непривычки. Надо больше тренироваться, и я с ним согласен. До экзаменов осталось три месяца, которые нам…
— Ты меня остановил, — не слушая, медленно протянула Рене, пока все смотрела в одну точку на груди Тони. А там, за голубой тканью формы, прятались три знакомые родинки.
Нет, но как после этого можно счесть все пустяком? Она не понимала такого пренебрежения. Наверное, ей надо сходить к психиатру. Или хотя бы просто обсудить и разобрать с самим Энтони, получить заверения, что он никогда… Ни за что не станет рисковать собой! Ибо случись что, она не справится. Одна — нет. Ни за что! Никогда! Просто не сможет… Но тут, словно в насмешку, Энтони вбил ей в руки последний гвоздь.
— Все это чушь, Рене. То, что тебя так беспокоит, лишь плод твоего слишком богатого воображения. Небольшие тревоги, которые со временем пройдут. У нас с тобой все хорошо, ничего не произошло. — Ланг говорил мягко и ровно, словно убеждал в чем-то маленького ребенка. А голос лился так беззаботно… так легко! С уже знакомыми гипнотическими нотками, пока глаза отчаянно просили верить. И Рене послушалась бы, но… — Обсуди с мелкой пакостницей свои девчачьи проблемы, когда вернемся. Я не против. Думаю, Роузи скажет тебе то же самое. Ну а сейчас поехали домой. У нас утром вылет…
Девчачьи проблемы? Не против?! Да не нужна ей никакая Роузи! Это не поможет. Только Тони! Рене почувствовала, как задыхается от такого пренебрежения к своим тревогам и, пожалуй, к самой себе. Так что, это все? Больше ничего? Никаких попыток докопаться до сути, разделить вместе эмоции, найти выход. Пустота. На месте их удивительной связи, что поражала своей чуткостью, осталась только пара оборванных нитей. Или только одна?
— Идем, — бросил Ланг, но она даже не двинулась с места.
— Тони, я так…
— Идем, — с нажимом повторил он. — Сейчас не подходящее время для разговоров. Лучше подумай о своем докладе, а не о бредовых фантазиях.
Ланг потянул вперед, и ничего не оставалось, как сделать машинальный шаг. У ошеломленной откровениями и открытиями Рене просто не нашлось сил для сопротивления. Наоборот, ноги едва не подкашивались, пока Энтони тащил ее по ярким коридорам больницы, а затем лихорадочно прижимал к холодной металлической дверце лифта… Пока старательно застегивал каждую пуговичку пальто и помогал пробраться скользкими тропками к запорошенной машине. И даже потом, когда Рене дарила в ответ горячие поцелуи, то старательно искала для себя объяснения. И уже поздно ночью, стоило очередному кошмару накрыть с головой, она все-таки добралась до ответа. Нет, Рене по-прежнему ощущала Тони со всей полнотой. Чувствовала его досаду на происшествие в операционной, сладкое нетерпение, стоило ему крепче сжать тонкую талию, а еще радость. Непонятную, иррациональную радость, причину которой, кажется, он не знал сам, или в которой боялся признаться. Но именно от неё Рене стало так тошно, что до самого утра она пялилась в окно, где на подоконнике тревожно шелестела пожухлыми листьями чахлая гербера.
 
А утром они улетели в Торонто…
  
Глава 42
 
Торонто встретил чудовищным снегопадом, из-за которого сначала их рейс задержали, а потом целую вечность не разрешали посадку, пока обрабатывали полосу от скопившейся наледи. При перелете чуть больше часа, проторчать в переполненном тоскливом аэропорту в три раза дольше положенного казалось издевательством, но выбора не было. Однако, когда в окошке такси наконец замаячила набившая оскомину башня «CN», радости не наскреблось даже на вымученную улыбку. Рене нервничала. Вчерашняя сцена в больнице ясно дала понять, что оттягивать разговор дальше не выйдет. К тому же поджимал срок ответа на предложение, а значит, придется где-то найти в закромах мешок смелости и попробовать обсудить.
Но первый день конференции прошел в бесконечных организационных собраниях, что лишь добавили нервотрепки в размеренную подготовку. Затем минул второй… третий… Выступление Рене… выступление Тони… Целая кутерьма дел, за которой так легко было спрятаться, оттянуть еще чуть-чуть — самую капельку! Днем, когда выпадала минутка, Рене любовалась коллегиальной готикой университета Торонто, ну а вечером ложилась в кровать с единственной мыслью открыть рот. Но тот немедленно затыкали и, в общем-то, становилось не до разговоров.
И все же терпению Вселенной пришел долгожданный конец. На самом деле, Рене следовало подумать об этом намного раньше. Еще в тот момент, когда Энтони предложил выступить на симпозиуме по экстренной хирургии, а она так опрометчиво обрадовалась возможности хоть куда-нибудь съездить. Крупнейшее мероприятие года, четырнадцать секций, сотни участников от неонатологов до нейрохирургов. И вот сегодня, в последний день, они все собрались в огромном зале медицинского корпуса. Это должно было стать торжественным ужином, когда заводились важные связи, случались знаковые во многих жизнях знакомства, заключались нужные сделки или решались многолетние споры. И, наверное, для других всё так и было. Но Рене лишь молча стояла рядом с высоким и статным Энтони, пока он принимал поздравления с очередным успехом в травматологии или выслушивал хвалебные отзывы о своем резиденте. В этот вечер тщеславие доктора Ланга купалось в заслуженном всеобщем внимании. И тем удивленнее оказался брошенный им взгляд, когда посреди его разговора кто-то осторожно дотронулся до плеча Рене.
— Доктор Роше?
Совершенно непримечательный пожилой джентльмен в весьма скромном, но, очевидно, все же новом костюме протянул для приветствия руку. И Рене машинально сжала сухую морщинистую ладонь, а потом скованно улыбнулась.
— Да? — спросила она, а сама разглядывала пока не представившегося незнакомца.
Тот был невысок и очень худ, носил круглые очки в немодной роговой оправе и во всей своей скромности выглядел почти нелепо рядом с черным глянцевым монстром, в который был одет Тони. Но это был тот самый случай, когда сто баксов из какого-нибудь «Волмарта» легко победили пару тысяч сделанной на заказ ткани. Рене не могла сказать почему. Она лишь смотрела в прищуренные голубые глаза пожилого врача и чувствовала, как сама начинает улыбаться в ответ.
— Меня зовут Роберт О’Салливан. Мы с вами не знакомы, но я знавал вашего наставника… — Взгляд Рене на мгновение метнулся к Энтони. — Чарльза Хэмилтона. Должен сказать, очень о вас наслышан. А потому просто обязан заметить, что смерть профессора — невосполнимая утрата для всего нейрохирургического общества. Но, полагаю, вы больше всех ощутили на себе ее катастрофичность.
 
— Я… да. Это было непросто, — немного растерянно согласилась Рене.
— О, могу представить. Знаю, что это именно вы его нашли. И замечу, не каждый более опытный специалист сумеет не растеряться в таких условиях, так что ваше мужество и усилия достойны отдельной похвалы.
В воспоминаниях снова воскрес тот самый осенний вечер, который перевернул ее привычный мирок вверх тормашками. Заныли от давно позабытой усталости руки, свело спазмом горло, а взгляд вдруг уперся в обычный пластиковый бейдж собеседника.