И солнце взойдет (СИ)
— Много работы, — пробормотала она и взглянула на свое отражение в хромированной чашке с эмблемой квебекской полиции. Да уж, мумия в ее худшие годы. Поблекли даже веснушки, словно Рене была больна витилиго. Задорные пятнышки посерели и как-то съежились.
— Знаю, — откликнулся Пьер, пока сам что-то старательно печатал на грязнейшей клавиатуре. — Забегал тут один. Фюрст. Бледный, что дохлый гусь. А лицо такое зверское, будто это у него из задницы выщипали для подушки все перья. Оставил вещи для твоего Ланга и был таков.
— Ясно…
С Аланом они почти не виделись. Дюссо мог быть каким угодно самодуром, беспардонно командовать вверенными хирургами, но приказывать главе другого отделения не смел. Пока. Поэтому Фюрст всячески избегал совместных операций и приходил лишь на некоторые — поддержать Рене. Но приближался Сочельник, а значит, очередная дурная неделя, так что работы хватало у всех.
— Да ты не грусти, — вдруг подмигнул Пьер. — Расколдуется твой Темный Принц из угрюмого тролля в прекрасную бабочку… Хотя, скорее, в тарантула, а может, и в скорпиона… Или жабью гадюку? Кхм. Впрочем, неважно. Идем.
Рене вымученно улыбнулась на попытку неловкой шутки и побрела вслед бодро зашагавшему сержанту. Ну а в знакомой комнате оказалось чертовски душно. Настолько, что в первый момент Рене показалось, будто она не дышит. Воздух не входил и не выходил из легких, потому что в нем не было ни молекулы такого нужного кислорода. И, лишь когда сквозняк из открытой в очередной раз двери мазнул по воспаленной из-за шрама щеке, Рене встрепенулась, а затем смело шагнула внутрь.
Она не ждала, что на этот раз Тони придет. В конце концов, после четырех бесплодных попыток и двух недель тишины в его голове могло произойти не одно глобальное землетрясение со сдвигом тектонических плит в сторону очередной выходки. Однако по-прежнему жила надежда, что он поймет или почувствует что-то. Рене была вымотана. Не оправившись до конца после травмы, оказалась втянута в рабочий кошмар с именем «Дюссо» и знала, что Энтони и Фюрст были правы. Ей следовало подождать. Хотя бы неделю, а может, и две. Спокойно подготовиться к слушаниям, съездить в Квебек и только потом, если все закончится хорошо, вернуться в операционную под контролем отвечавшего за неё доктора Ланга. Или не вернуться туда никогда. Да, это было бы идеально. Но Рене привыкла спешить. С самого детства, пока гналась за школьной программой между изматывающими балетными тренировками. И потом, очутившись в четырнадцать лет посреди чужой страны с клеймом юного гения. Каждый раз она легко (или же нет) справлялась со всеми задачками, но теперь задач оказалось невиданно много.
Рене сама не знала, чего хотела от Тони. Увидеть? Поговорить? Или просто побыть чуточку рядом, как бывало в их рабочие будни? Господи, она и не знала, что стала настолько зависима. Это смешно. И чуть-чуть страшно. Наверное, стоило встать и уйти, но тут кто-то коснулся шершавых от неизменного антисептика рук, и она подняла взгляд. Тони сидел напротив и смотрел так, что глаза защипало. Рене даже не могла описать этот взгляд. Он не осуждал. Нет-нет. Ни за что! Не корил, не насмехался, не жалел и не сочувствовал. Это так странно, но Энтони ее понимал. От того ли, что сам был таким, или потому что излишне хорошо изучил своего ассистента. Но он не сказал ей ни слова. Просто смотрел, и Рене вдруг поняла — она плачет. Молча. От усталости, тревог и волнений. От бессонных ночей, страхов и постоянной огромной ответственности. А еще от собственной глупости и от того, что скучала. Безумно. И осознав это, она склонила голову и уткнулась лбом в костяшки знакомых рук, где чуть дальше чернел лабиринт рисунка. Рене прижалась так сильно, словно хотела там раствориться, а затем со всей силы легких втянула витавший вокруг аромат мяты. И стало легче. Немного, на самую капельку храбрости.
Она не знала, сколько так просидела. Только чувствовала, как гладят видневшийся шрам кончики пальцев, а те Рене, наверное, стиснула в своей хватке до боли. Но нервные всхлипы все же закончились. Она подняла голову, расцепила сведенные судорогой руки и провела ладонью по впалой щеке. Прохладной и, пожалуй, уже слишком худой. А та тут же прижалась и немедленно уколола трехдневной щетиной — черной, острой, как и весь Тони, — и Рене вдруг рассмеялась такому чуднóму сравнению. Но тут за спиной раздались шаги, и она торопливо шепнула, прежде чем Пьер оборвал их совсем несодержательный разговор:
— Tu m'as manqué…
— Je sais, mon petit rayon de soleil [68].
Глава 31
Рене шла по коридору, нервно сжимая в подрагивавших руках ключ от кабинета. Прозрачный брелок с вечно живым цветком вишни покачивался в такт торопливых шагов, которые глухо звучали в пустых больничных стенах. За окном была поздняя ночь, а потому в отделении пока царили покой и благодатная тишина, что в любой момент могла взорваться упорядоченной деятельностью. Рене спешила. Она хотела хоть на минуту оказаться в одиночестве, закрыться за спасительной дверью и попытаться прийти в себя. Сложные операции плохи тем, что выматывали до основания. Они высасывали из хирурга все силы, чтобы влить их в тяжелого пациента со скоростью реинфузии, и едва завершившийся случай не был исключением. Рене чертовски устала. Она остановилась около железного шкафа с медикаментами, когда в полутьме перед глазами калейдоскопом резко закрутился коридор, и схватилась за стену. На всякий случай. Нового падения едва зажившая голова могла и не пережить. Неожиданно ноги скрутило судорогой, и Рене шепотом выругалась. Восемь часов за операционным столом — личный рекорд, от которого хотелось повеситься.
Увы, но эффекта от встречи с Энтони хватило на пятьдесят два часа, семнадцать минут и десять секунд. Ровно столько длилась, кажется, уже бесконечная смена, и вот теперь внутренний двигатель заглох окончательно. Рене прислонилась лбом к прохладному шкафу и постаралась вернуть контроль над собственным зрением. Главное, не закрывать глаза, потому что если она это сделает, то уснет прямо стоя. Или умрет. Или сойдет с ума, а затем пойдет с диким гоготом выдирать капельницы из пациентов. Боже… Рене осторожно наклонилась, уставшими пальцами помассировала ноющие икры и все-таки застонала. От перенапряжения захотелось кричать или расплакаться, но она заставила себя выпрямиться. Еще немного, а дальше темный кабинет, знакомый узкий диван и хотя бы полчаса сна. А если вдруг повезет, то целый час. Дежурная сестра разбудит, если что-то случится. А в том, что ночь пройдет беспокойно Рене не сомневалась. В последние дни из-за слишком дурацкой погоды было слишком много аварий.
Если честно, над Монреалем словно открыли ящик погодной Пандоры. Мир то освещало яркое солнце, то накрывало таким плотным туманом, что с восемнадцатого этажа застрявшей где-то в дымке больницы виднелась лишь парочка шпилей. Сильные заморозки и снегопады сменялись по-весеннему звонкими ливнями, которые вместе со снегом напрочь смывали с улиц развеселые украшения к празднику. А с ними машины с дорог, туристов с гор, детей и подростков, которых будто бы каждый час доставали откуда-то из-под треснувших льдин. В общем, работы вдруг выдалось столько, что вертолет кружил, не переставая, и гул его двигателя вызывал у всего персонала мигрень. Поэтому Рене вот уже третьи сутки торчала в больнице. В короткие перерывы между вызовами она бездумно смотрела из пыльных окон на психозы стихии и как-то не верила в приближавшееся Рождество. Казалось, оно где-то там, еще через месяц, а может, полгода. Но до отъезда в Квебек оставалось два дня, а значит, праздник действительно скоро.
Держась за стены, Рене добрела до кабинета Энтони и тяжело оперлась на деревянный откос. Из-за немного трясущихся пальцев вставить ключ во вредный замок удалось лишь с третьей попытки, но тут заедавшая ручка вдруг поддалась, дверь распахнулась, и в лицо ударил гул музыки. Что… Сердце на мгновение дрогнуло, и она попыталась прислушаться, но сквозь хрип колонок смогла разобрать лишь слово «монстр». Тони? Он вернулся? Алан говорил, что его выпустят накануне дурацких слушаний… Но зачем ему ехать в больницу? Рене не ждала. Даже не смела надеяться после сумбура их встречи увидеть его где-нибудь вне зала для заседаний. И тем неправдоподобнее звучала мысль, что Тони, быть может, приехал ради неё. Что он тоже… соскучился? Хотел поговорить? Провести вместе последние пару часов? Сердце неистово заколотилось. Мечтать глупо, но уставшая Рене уже не могла остановиться.