И солнце взойдет (СИ)

Искомое кафе обнаружилось всего через несколько сотен метров от кладбища и встретило их послеполуденным безлюдьем. Ланч уже закончился, а до вечернего пика еще оставалась пара часов, потому в зале было полно свободных столиков. С расположившейся следом заправки едва заметно тянуло ароматом бензина, который странно мешался с запахом горячего пищевого масла и чеснока. По стенам были развешаны картины в духе американского pin-up и постеры с фотографиями деталей машин. Рене как раз с любопытством разглядывала одну из них, когда напротив с двумя стаканчиками кофе опустилась миссис Энгтон.
— Колину бы понравилось здесь, — хмыкнула она, посмотрев на снимок чьей-то огромной фары. Рене удивленно повернулась, и Лиллиан пояснила: — Фастфуд, море горчицы и кетчупа, а еще повсюду автомобили.
— Ясно, — скупо откликнулась Рене и перевела взгляд на свои пальцы, в которых крутила протянутый ей напиток из слишком пережаренных зерен. Дешевая бодрость из утрированной крепости.
— Вы голодны? Можем заказать что-нибудь, — деликатно поинтересовалась Энгтон.
Сама она, видимо, в отличие от сына, смотрелась здесь инородно в своем тусклом блеске украшений и шорохе дорогой ткани пальто. Рене не была точно уверена, да никогда бы и не подумала пересчитывать чужие канадские доллары, но чувствовала кожей это слегка чрезмерно выпяченное напоказ благополучие. Несмотря на уровень жизни сейчас, ее детство прошло среди вот таких же людей, и потому она не знала точно к добру ли эта их встреча. Что-то во всем облике сидевшей напротив женщины тревожило и вынуждало постоянно возвращаться мыслями к Женеве. Как оказалось, там тогда плелось слишком много интриг. Тем временем, не дождавшись ответа, Энгтон напомнила о себе.
— Рене? Раздумываете, как соблюсти приличия и при этом съесть огромный бургер? Не волнуйтесь, Колин приучил меня ко всему.
— Нет-нет, вовсе нет. К тому же, я не ем подобную… еду, — спохватилась Рене и покосилась на фотографию огромного poutine в закрепленном на столе держателе. От одного взгляда на жирный картофель она почувствовала, как нервно сжалась поджелудочная.
— Разумеется. Чарльз говорил, вы танцуете. — Миссис Энгтон сделала глоток, и, очевидно, только потрясающее воспитание и выпестованная странными пристрастиями сына сила воли не позволили ей тут же выплюнуть напиток обратно. Рене слегка улыбнулась.
— Танцевала.
Она машинально потянулась к шраму, но одернула себя. Это, конечно, не укрылось от взгляда внимательной леди, однако, та ничего не сказала. Лишь предприняла еще одну смелую попытку распробовать кофейный концентрат, которая опять оказалась тщетной. Возникла пауза, во время которой Рене позволила себя хорошенько рассмотреть, пока сама пыталась собраться с мыслями. Но когда ей наконец показалось, что она нашла нужные слова, миссис Энгтон заговорила первой. И то ли это было простым совпадением, то ли все ясно читалось на лице Рене, однако, сидевшая напротив женщина не оставила ни малейшего шанса исполнить задуманное.
— Для меня не секрет, о чем вы хотели поговорить с моим сыном, мисс Роше, — начала миссис Энгтон, и голос ее звучал предельно сухо. — Тем не менее, ради вашего же блага прошу, не вмешивайтесь в это дело. История старая, вы многого не знаете.
— Теперь при всем желании не получится, — грустно улыбнулась Рене. — Такие разговоры требуют определенного времени, места и настроения. И мне отчего-то казалось, что именно сегодня ваш сын смог бы если не понять, то простить…
— Волнуетесь о душе Чарльза? Не знала, что вы верующая.
— Всего лишь люблю справедливость, — отрицательно покачала головой Рене.
— Ах, и не выносите конфликты. Мне следовало догадаться, — тихо рассмеялась Энгтон.
— Конфликты бессмысленны.
— Но помогают разрешить противоречия. — Миссис Энгтон высокомерно глянула на Рене поверх своего стаканчика.
— Далеко не всегда, как мы видим. Так не стоит ли попробовать пойти мирным путем?
— Только если стороны хотят договариваться.
— Toucher. — Рене тихо рассмеялась и подняла руки. — Я действительно не люблю споры.
 
Лиллиан Энгтон чуть напряженно улыбнулась в ответ и уставилась на плещущийся в стаканчике кофе. Крутанув тот пару раз в тонких пальцах, она на секунду поджала губы, а затем с непонятным вызовом взглянула прямо в глаза Рене.
— Думаю, довольно очевидно, что мы здесь не ради обсуждения наших семейных дрязг.
— Это действительно не мое дело, — искренне согласилась она.
— У меня есть к вам пара вопросов, которые лучше будет задать без лишних свидетелей…
Миссис Энгтон замялась, и было так неправильно видеть на этом лице вместо привычной властности беспокойство, что Рене отвела взгляд. Ох, как же она не любила вот такие вот ситуации, когда становилась невольным свидетелем чей-то нечаянной слабости. Не болезни, не банальной растерянности, а некой стыдливой беспомощности. Ей немедленно захотелось успокоить, сказать, что в этом нет ничего унизительного. И будь сидящая перед ней женщина хоть немного доступнее, она обязательно так бы и сделала. Но легким стуком стаканчика о поверхность стола Лиллиан Энгтон оборвала любые попытки принять помощь от совершенно чужого ей человека. Откашлявшись, она неожиданно прохладно улыбнулась и спокойно закончила фразу.
— Я хотела спросить, как он ушел.
И Рене знала, что открыла рот для ответа, но спустя полминуты отчаянной тишины все еще ничего не сказала. В голове проносились тысячи слов, от формальных «спокойно» до бессмысленных «это было ужасно», однако, ни одно из них не могло описать — КАК. Когда-то давно существовала теория, что в зрачках у покойника можно увидеть последние мгновения жизни. И прямо сейчас Рене казалось, Лиллиан Энгтон читала в ее глазах события того вечера, молча и грубо вытряхивала из памяти каждую мелочь.
— Мисс Роше, — тихо начала она, — я читала результаты вскрытия, у меня есть на руках проклятый эпикриз. Но только вы были с ним в последние минуты, прежде чем спасать стало некого.
— Когда я пришла, профессор был уже без сознания, — пробормотала Рене и все же прикрыла глаза.
— А на операции?
Казалось, миссис Энгтон хваталась хоть за какую-нибудь информацию и за любой с виду незначительный пустяк, который объяснил бы, почему все произошло именно так. Или доказал, что… все произошло иначе? Рене вдруг поняла, что не знает, чего на самом деле хотела эта женщина, а та чуть наклонилась вперед и продолжила:
— У вас была совместная операция. Что-то случилось еще там? Я знаю, после этого его никто не видел, но…
— Но это неправда! — возмущенно перебила Рене, а сидевшая напротив женщина вдруг жутковато улыбнулась. И неожиданно возникло ощущение, будто кто-то попался в ловушку. Сама Рене? Мертвый профессор? Проводивший вскрытие врач? Или кто-то еще?
— Медсестра из вашего отделения сказала, он отправился в кабинет, где его и нашли, — с нажимом проговорила Энгтон.
— Верно, однако, профессор был не один. По крайней мере, какое-то время. — Рене нервно сцепила и расцепила руки. Боже, как ей не хотелось признаваться, но и лгать не выходило. Пусть не она затеяла игру с Монреалем, и все же часть вины лежала именно на ней, а значит, это надо сказать. — К нему пришел посетитель, и у них вышла нехорошая ссора, которую слышала Энн. Та самая медсестра, что общалась с вами.
— Почему же она не сказала?
— Думаю, не хотела волновать вас, — грустно улыбнулась Рене. — А может, посчитала эти два события между собой не связанными.
— А вы? — Лиллиан Энгтон посмотрела на неё так внимательно, будто действительно хотела знать мнение какой-то девчонки. Рене же лишь покачала головой.
 
— Я стараюсь не судить людей. Многие из нас даже не предполагают, к какому итогу могут привести брошенные невзначай слова. Люди ругаются, люди мирятся. Такое происходит ежедневно…
— Но не всегда кто-то от этого умирает, — резонно заметила миссис Энгтон.
— Да.
— Так все же, что думаете именно вы? О вас говорят, как о талантливом враче.